В 22 года россиянка выпуталась из абьюзивных отношений и попала в подмосковную коммуну последователей индийского гуру Ошо. Она отреклась от своего мирского имени, стала зваться Ма Тами Дева, что переводится с санскрита как Божественная ночь, и прошла обряд инициации в «искатели истины». Она считала главу общины своим отцом, а его учеников — братьями, сестрами, мужьями и женами. Прожив в коммуне 13 лет, она осознала, что община превратилась в секту — мастер стал контролировать учеников, применять к ним эмоциональное насилие, презирать за сексуальные связи друг с другом, призывать «крошить украинцев» на войне, читать лекции про рептилоидов, геев, паразитов и англосаксов и наказывать учеников за малейшую провинность. В рубрике «С ее слов» Тами рассказала «Холоду», как сбежала из секты и обрела счастье на севере Испании.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
В детстве я была нервным и проблемным ребенком. Я была очень привязана к маме и устраивала истерики каждый раз, когда она уходила по делам: ложилась на пол, билась об него всем телом, кричала и плакала, что было мочи. В садик маме приходилось тащить меня волоком.
Истерики не прекратились и в школе. Я очень хотела дружить со сверстниками, но они дразнили и обзывали меня из-за нестандартной внешности. Возвращаясь домой, я устраивала маме скандалы — доходило до того, что я била посуду в слезах. Я просто не знала, как иначе справляться со своими эмоциями.
Мама всячески пыталась облегчить мою жизнь. Водила меня к эндокринологам, психологам и психотерапевтам, заставляла пить успокоительные. Но препараты не помогали, а врачи не ставили никаких серьезных диагнозов.
Тогда мама стала водить меня по церквям и монастырям. Она верующий человек и часто брала меня с собой на службы, водила на исповеди, пыталась приобщить к религии. Она думала, что это все поможет мне успокоиться, даже искала в монастырях людей с похожими проблемами, чтобы они со мной поговорили, рассказали, как вера помогает им справляться с их демонами.
Но на меня церковь оказывала другое воздействие: не умиротворяла, а угнетала. Там много говорили про грехи и покаяние, и в какой-то момент мне начало казаться, что я живу в сплошном грехе, и что бы я ни делала, все плохо и неправильно. Я постоянно испытывала чувство вины, и от этого мне становилось только тревожнее.
Он относился ко мне как к глупой собаке
В университетские годы я так же остервенело хотела найти парня, как в школьные — друзей. Я никогда не была самодостаточным человеком, не могла одна играть в куклы или читать книжку. Мне было скучно наедине с собой, я всегда тянулась к людям, и при этом не проявляла инициативу, а ждала, чтобы меня позвали и организовали мой досуг.
Как это объяснили мне потом в коммуне, я всю жизнь вешалась на людей. Сначала на маму, потом на одноклассников, затем на парней.
После нескольких неудачных попыток построить отношения я познакомилась с парнем по имени Дима. Я очень любила его, а ему многое во мне не нравилось, и он взялся меня перевоспитывать. Он был немногим старше меня, но уже стоял на ногах, работал айтишником и точно знал, чего хочет от жизни. Его раздражало, что я несамостоятельная и инфантильная, до сих пор живу с мамой. Он сказал, что бросит меня, если я не найду работу, и поставил условие, что я должна посещать не менее трех собеседований в день. Я не хотела его терять, поэтому выполнила требование и в итоге устроилась работать системным администратором.
Несмотря на мой успех, наши отношения с Димой портились. Я росла без отца и не знала, как должны выглядеть здоровые отношения между женщиной и мужчиной. Поэтому я долго думала, что Дима просто обо мне заботится, хочет, чтобы я, как и он, нашла свое место в жизни, поэтому настаивает на моем самосовершенствовании. Но постепенно я стала понимать, что просто недостаточно хороша для него, а его забота больше похожа на дрессировку.
Дима относился ко мне как к глупой собаке. Ему не нравилось, что я «мямлю», когда разговариваю, поэтому каждый раз, когда мы ехали вместе в машине, он заставлял меня повторять скороговорки или петь. Еще он нередко вынуждал меня проводить в уме операции с крупными числами и заниматься с ним устным счетом, чтобы «тренировать мозги»: мои умственные способности, как он считал, оставляли желать лучшего.
Иногда я восставала против такого отношения. Дима резко реагировал на мои отказы, ссоры неминуемо перерастали в драки. Дрались мы оба, но я получала больше, потому что не была двухметровым мужчиной — сейчас я понимаю, что наши отношения были абьюзивными.
Весной 2008 года мы с Димой расстались. Это случилось внезапно: после очередной драки я ушла от него и не вернулась. Он тоже не стал искать примирения, и мы перестали общаться, как будто полугода отношений просто не было. Как ни странно, я ни о чем не жалела: внутренне я уже давно была готова к этому расставанию и доросла до следующего этапа.
Моментально почувствовала себя как дома
После расставания с Димой моя жизнь наконец-то встала на рельсы: я работала на любимой работе, в свободное время ходила на йогу и актерские курсы. Через сайт знакомств у меня получилось найти и круг единомышленников: компанию, с которой мы играли в «Мафию», ходили в походы и обсуждали эзотерику. Кто-то из моих новых друзей читал книги про восточные религии, кто-то занимался цигуном (китайская система дыхательных и двигательных упражнений. — Прим. «Холода»). Мне очень нравилось тусоваться с ними, я бросила пить и есть мясо, и мне впервые за долгое время стало интересно что-то, кроме поиска мужика.
Однажды мне в руки попалась «Библия Раджниша» (один из первых трудов индийского религиозного и духовного лидера и мистика Ошо, в котором записаны его беседы с последователями. — Прим. «Холода»). Произошло это совершенно случайно — я увидела ее на полке в чайной, непроизвольно потянулась, и с первых же страниц книга поразила меня до глубины души. У меня было ощущение, что кто-то облек в стройную форму те мысли и идеи, которые давно крутились у меня в голове и которые я не знала, как выразить.
Учение Ошо объединяет элементы различных религиозных и духовных течений, таких как индуизм, буддизм, сикхизм, даосизм, йога, тантризм и даже христианство. Но в его основе — умозаключения лидера движения, индийского гуру Ошо. «Мое послание — не доктрина, не философия. Мое послание — это своего рода алхимия, наука трансформации», — говорил он про свое учение.
Урожденный Чандра Мохан Джеин, более известный как Бхагван Шри Раджниш, или просто Ошо — индийский духовный и религиозный лидер и мистик. Он критиковал официальные религии и считал себя основателем Единственной религии, проповедующей освобождение от собственного «я», своего прошлого, настоящего и будущего.
Для своих последователей, желающих добиться тотального освобождения и просветления, Ошо разработал авторскую методику. В ее основе лежали групповая терапия, песнопения и динамическая медитация. В 1970–1990-е годы учение Ошо, также известное как движение Раджниша, пользовалось большой популярностью по всему миру. Однако многие критиковали Ошо, называли его сеть ашрамов (коммун) сектой c жесткой системой контроля, а самого Ошо — гуру скандалов. В 1980-х годах его изгнали из Индии, а в 1984 ФБР возбудило уголовное дело против самой многочисленной коммуны последователей Ошо, находящейся в штате Орегон в США.
Жителей коммуны, которая сформировала отдельный город под названием Раджнишпурам, подозревали в организации крупнейшего биотеракта в истории США: чтобы повлиять на результаты местных выборов и усилить свое влияние в округе, жители Раджнишпурама попытались отравить сальмонеллой почти 1000 человек. Также Ошо судили за нарушение иммиграционного законодательства США, а в 2022 году, уже после смерти гуру, одна из последовательниц культа, американка Эрин Роббинс, обвинила его в сексуализированном насилии и принуждении к стерилизации.
Я стала читать про Ошо, слушать его лекции и знакомиться с его учением. Через несколько месяцев, в январе 2009 года, я записалась на свою первую Ошо-группу.
Обычно такие практики проводятся в формате медитационного ретрита: вместе с единомышленниками ты заселяешься в уединенное место на несколько дней, а то и месяцев, вы занимаетесь практиками и медитируете, ни на что не отвлекаясь. У нас же группа проходила «по-городскому» — участники на протяжении семи дней ездили в печально известный ДК завода «Московский подшипник» (в этом ДК, более известном как театральный центр на Дубровке, в 2002 году во время показа мюзикла «Норд-Ост» произошел один из самых кровавых терактов в современной истории России. — Прим. «Холода»), по три-четыре часа занимались практиками и исследованием себя, а потом разъезжались по домам.
На группе я будто очутилась на другой планете. Я никогда раньше не встречала настолько теплого и открытого общения между людьми. Меня сразу обняли, все общались, танцевали, смеялись. Атмосфера была такой классной и расслабленной, что я моментально почувствовала себя как дома.
В первый день мы занялись динамической медитацией, потом целый час ходили по кругу и разговаривали на тарабарщине, произносили бессвязные звуки, чтобы разгрузить ум. Второй час мы сидели в тишине в стадии наблюдения. В конце занятий мы могли задать вопросы и поделиться с участниками наблюдениями о своем состоянии и росте.
Благодаря этим практикам я осознала, что я — гораздо больше, чем физическая оболочка, и поняла, что не смогу и не захочу вернуться к своей обычной жизни и заботам. Поэтому, узнав о существовании Ошо-коммун, я переехала туда жить.
Девочка со злым лицом
В 2009 году коммуна была немногочисленной, и мне не пришлось проходить изнурительные вступительные шеринги (от англ. sharing sessions — общие сессии, в ходе которых члены коммуны делятся впечатлениями и эмоциями и анализируют поведение друг друга. — Прим. «Холода»), рассказывать, почему я хочу здесь жить, доказывать серьезность своих намерений, — меня взяли просто так.
На тот момент нас было всего четверо, включая мастера, и мы жили в трехкомнатной квартире в Кузьминках. Мастер и его секретарь — в одной комнате, я с еще одной девушкой — во второй, а в гостиной мы занимались практиками. Динамические медитации были мероприятием шумным, и для их проведения мы рано утром ездили во все тот же ДК, после чего разъезжались по работам.
В некоторых коммунах люди совсем отказываются от материальных благ и живут только духовной жизнью, но это был не наш случай. Позволить себе не работать мог только мастер, остальные зарабатывали деньги на аренду квартиры и содержание коммуны. Еще мы занимались общими делами.
Поскольку я разбиралась в компьютерах, мне поручили обновлять сайт центра, переводить записи лекций Ошо на русский язык, чинить музыкальную аппаратуру (многие Ошо-практики проводятся под музыку. — Прим. «Холода») и заниматься рекламой. Я в рекламе ничего не смыслила, поэтому постоянно что-то читала, училась и пыталась понять, как сделать так, чтобы последователи Ошо узнали о существовании нашего центра.
Дел по центру всегда было больше, чем можно было успеть, поэтому я зачастую занималась ими на моей основной работе. Поэтому у меня и не случилось карьерного роста, который на старте прочили мне коллеги. С первой работы меня и вовсе уволили — из-за ранних подъемов на практики я часто засыпала на рабочем месте. В итоге я устроилась работать на такую же должность в другую контору.
Но бытовая составляющая жизни в коммуне не могла сравниться по сложности с духовной. На шерингах и практиках мы должны были проделывать над собой усилие — учиться отказываться от своего эго и отслеживать в себе неправильные реакции и эмоции, например, злость, ревность, зависть. Зачастую мастер специально нас провоцировал и выводил на нужную эмоцию, чтобы мы могли ее обсудить.
Сначала эти сессии были для меня мучением. поэтому в коммуне меня долго называли «девочкой со злым лицом». Я вспыльчивый человек, могу легко разозлиться и выплеснуть это на человека. Меня учили искоренять это чувство, то есть не просто не показывать, а не испытывать его в принципе.
Мне это не удавалось, а провокации мастера и разборы моих реакций и паттернов и вовсе цепляли за живое. Но, несмотря на все трудности, я никогда не думала о том, чтобы уйти из коммуны. Жизнь в общем пространстве, среди единомышленников и в постоянном контакте с мастером позволяла поддерживать себя на таком уровне осознания, который в одиночку был мне недоступен.
И потом, в коммуне общение между людьми происходит по иным правилам, не как в обычном мире. Люди открыты, живут без масок, относятся друг к другу с большей сердечностью и теплотой, общаются не только на физическом, но и на нематериальном уровне. Понимают друг друга с полуслова, могут часами смеяться, не над фильмом или рюмкой, а просто так. Я и подумать не могла, что захочу когда-либо уйти от настолько близких людей, которые стали для меня семьей. Поэтому на третий-четвертый месяц пребывания в коммуне я приняла санньясу. Санньяса в Ошо-школе, да и в общем, в индуизме — то же самое, что у христианских монахов постриг. Ученик отказывается от материальной жизни и, в нашем случае, декларирует свою готовность жить в осознанности. Мастер взял с меня обещание быть верной своему пути. В процессе инициации я отказалась от своего мирского имени и взяла имя Ма Дева Тами, что переводится с санскрита как «божественная ночь». Так началась моя новая жизнь.
Особая связь
Наша коммуна не была полностью закрытой, робы мы надевали только на практики, а в остальное время ходили в обычной одежде, ездили на работу, и нам никто не запрещал поддерживать связь с родными и друзьями вне коммуны. Но, хотя это и не воспрещалось, никому из нас не удалось сохранить контакт с людьми из «прошлого мира». Я предлагала ребятам, с которыми ходила в походы, приехать ко мне в гости в коммуну, но они без энтузиазма отнеслись к этому предложению. У нас пропали точки соприкосновения, и со временем мы совсем перестали общаться.
После работы я всегда стремилась скорее вернуться в центр, хотела все время проводить с новой семьей — мастером и ребятами из коммуны. Никто не понимал меня так, как они, — у нас была особая связь. Мы все делали вместе как в стенах нашего центра, так и за их пределами: мы любили друг друга, вместе делали практики, ходили в кафе и ездили в отпуск на море. Такая близость была бы невозможна, если бы у нас остались близкие связи вне коммуны, так что рано или поздно они отмирали.
Мама была единственным человеком, с которым я поддерживала отношения, но и с ней ушла былая близость. Она болезненно отнеслась к тому, что я переехала от нее в коммуну. Однажды я пришла к ней вскоре после того, как прошла мундан (церемониальное бритье головы, подтверждающее намерение саньясины не сходить с намеченного пути. — Прим. «Холода»). Она очень испугалась, что я лысая, а товарищ из центра, который меня подвез, — наоборот, с длинными волосами и бородой. В сердцах мама спросила: «Доча, а чего он себя не побрил?»
Но, в отличие от других родителей, мама не пыталась меня «спасти» и вернуть. Она видела, что мне там хорошо и спокойно, что я нашла «своих людей», и для нее это было самым главным. Со временем мама и вовсе потеплела к моим воззрениям. Во время пребывания в коммуне я научилась азам рэйки — техники альтернативной медицины, — и помогала маме с ее болезнями. Она относилась к этому с большой благодарностью.
Мастер стал называть меня «тупой дурой»
Со временем наша коммуна стала расширяться — в пиковые моменты было 20 человек. Некоторые приходили и уходили, а основной костяк состоял из 8–10 людей. Но и такое количество наша квартирка не вмещала, поэтому на пятый год существования коммуны, в 2013 году, мы переехали в дом в Подмосковье.
Тогда же с нашим мастером стали происходить перемены. Он и раньше был жесток, мог накричать на нас, и последнее слово всегда оставалось за ним. Дверь на выход всегда была открыта шире, чем на вход. Это про него отмечали даже мудрые саньясины, которые приезжали к нам на группы из других стран: говорили, что он очень суровый человек. А он постоянно рассказывал нам у них за спиной, что они глупее, чем хотят казаться, и он знает больше.
Но я считала мастера отцом, доверяла ему больше, чем себе, и не подвергала его слова сомнению. А про резкость его и жесткость думала, что это важный инструмент нашего общего развития. Если он считает нужным прикрикнуть, чтобы до кого-то из нас достучаться, — значит, так и надо.
Тогда я думала, что если ты не боишься мастера, то он для тебя и не мастер вовсе.
Но даже я стала замечать, что с ним творится что-то странное. Он стал чаще на нас срываться. Я отвечала за музыкальное сопровождение на динамических медитациях. Музыка на них играет важную роль, она должна быть энергичной, настраивать участников на правильную волну, но при этом не отвлекать от происходящего. Поэтому я очень скрупулезно относилась к созданию плейлистов, каждую неделю обновляла их. Для меня это было действительно важно.
Иногда я косячила и выбирала недостаточно драйвовые песни, что плохо влияло на общую динамику и ритм. В таких случаях я понимала, почему мастер злится, выгоняет меня из зала и потом какое-то время не подпускает к пульту. Но в какой-то момент он стал называть меня «тупой дурой» и отлучать от любимого дела на ровном месте. То ему казалось, что у песни, которую я ставила уже несколько лет и которая всем нравилась, «слишком явный сексуальный подтекст», то ему не нравилось, что я включала две англоязычные попсовые композиции подряд, то наоборот, что я слишком налегаю на индуистскую музыку.
Потом он стал позволять себе не очень приятные комментарии насчет моей сексуальной жизни. У нас в коммуне каждый человек мог вступать в сексуальную связь с кем хотел. Мы все были друг другу мужьями и женами. В Ошо-школе секс считается продолжением любви к ближнему, еще одной частью нашей жизни, не запретной и не наказуемой.
У нас существовало единственное правило: нельзя пытаться присвоить себе человека. Если тебе нравится кто-то, ты хочешь с ним общаться — пожалуйста, но при этом ты не должен становиться чужим для всех остальных и ограждать второго человека от общения с другими членами семьи. Ревность — это та же злость и эго, если ты ревнуешь, значит, ты замыкаешься на одном человеке и позволяешь своей энергии течь только в его сторону. А это неправильно, потому что мы живем вместе и все друг другу равноценно близки.
Когда я только попала в коммуну, я, как и несколько других женщин, состояла в сексуальной связи с мастером. Но потом это сошло на нет — наше общение перешло в духовную плоскость. Я продолжила общаться со многими другими мужчинами. У меня даже были две болезненные истории, когда я излишне привязывалась к мужчинам и пыталась сделать их только своими. Я тяжело переживала, когда один из моих партнеров, с которым мы какое-то время состояли в эксклюзивных отношениях, стал общаться с другой девушкой из коммуны. А второй человек, к которому я испытывала особенные чувства, трагически погиб — разбился на байке. Мне было очень больно из-за этого.
Многие критиковали меня за то, что я привязываюсь к людям. И я это принимаю. Все-таки, если быть до конца честной, в коммуне я не оставила желание создать конвенциональную семью. А это вообще-то противоречит постулату, что никто не должен никому принадлежать. Но мастер начал цеплять меня другим. Он говорил, что «через Тами все мужики прошли», что я пытаюсь строить отношения со всеми. Эти упреки меня ранили: иметь сексуальные связи у нас не воспрещалось, а мне это ставилось в упрек.
Мастер помешался на паразитах
Дело в том, что мастер увлекся теориями заговора. Он прочитал «Глубинную книгу» Владимира Пятибрата (в ней изложена конспирологическая теория, основанная на авторской интерпретации фольклора и религиозных текстов. — Прим. «Холода») и стал считать, что секс — это что-то черное, грязное и недостойное, способ передачи паразитов. На этих паразитах он вообще помешался: считал, что нас всех захватили паразиты и от них надо срочно избавляться с помощью чисток.
Как только мы переехали в Подмосковье, мастер объявил нам, что мы отныне сыроеды и таким образом избавляемся от паразитов. Никто особо не верил в паразитов, хотя мастер и обязал нас прочесть все те конспирологически книги и конспекты, которые изучил сам. Но ослушаться мастера никто не смел, и шесть лет мы не употребляли приготовленную еду.
Это было сложно, люди срывались, покупали «запрещенку» по дороге на работу. И мастер их за это наказывал — переселял на второй этаж, где жили гости, или в отдельно стоящий на территории нашего коттеджа домик. Иногда вообще изгонял из коммуны на какое-то время. Это считалось самым страшным наказанием.
Еще он обязал наказанных повсюду таскать с собой четырехкилограммовую гирю. В текстах Ошо встречается похожее послушание: девочка в наказание за проявленную злость должна была всюду брать с собой листок бумаги, чтобы ей было стыдно и неудобно. Но нам листка было мало, мы могли по полгода ходить на работу с гирями.
Люди, стоящие у турникетов на вокзале, каждый раз с удивлением смотрели на нас, едущих на работу с гантелями в руках и сумках. Думали, что мы секта качков.
Избежать наказания было нереально, и в этом наше существование действительно было похоже на жизнь в секте. Мастер заставлял нас писать отчеты о съеденном за день. И соврать мы в них не могли — мы считали честность важным аспектом духовного развития и чувствовали, что предаем самих себя и людей вокруг, когда врем.
И все же некоторые пытались скрыть, что съели что-то по дороге на работу, но их вычисляли по запаху. Все-таки приготовленная еда пахнет иначе, и сыроеды этот запах легко распознают. Основная женщина мастера, его секретарь, была специалистом в этом, серым кардиналом и подстрекателем. Она всех обнюхивала и потом сообщала мастеру, от кого пахнет «варенкой». Но чтобы впасть у нее в немилость, необязательно было есть запрещенку. Иногда она просто говорила, что я, например, излучаю «нехорошую, злую энергию» и гружу ей остальных, и просила мастера наказать меня за это.
Неужели отец может ошибаться?
Менялись и наши разговоры с мастером. Если сначала он вел с нами очень интересные беседы о работе над собой, о значении наших поступков и жизней для мира, то в последнее время мы все чаще стали слушать его бредовые антиглобалистские лекции про рептилоидов и англосаксов. С началом войны в Украине в 2014 году это обострилось. Мастер стал смотреть программы Владимира Соловьева и даже цитировал его реплики о том, что русские должны «крошить украинцев».
Мы могли натурально три часа слушать, как мастер рассказывает нам про подвиг русского человека и про НАТОвцев, которые нас обступили
Я ничего не смыслила в политике и вообще в том, что происходит в стране. Но я на интуитивном уровне понимала, что что-то здесь не так. Неправильно это, что духовный человек, который должен исповедовать ненасилие и любовь, так много думает о войне и считает, что насилие нужно множить, а не прекратить.
Мне было тяжело жить с этой мыслью, но шесть лет я пыталась закрывать на это глаза. Я привыкла слепо верить мастеру, как дети верят своим отцам. Неужели отец может ошибаться? Это не укладывалось в голове.
Я не могла обсуждать свои чувства с другими членами коммуны, но судя по тому, что люди стали все чаще уходить, а новые задерживались ненадолго, я понимала, что многим не нравится тоталитарность нашей среды. Эти люди не были готовы засовывать в задницу свои ценности и желания. Они уходили, а я оставалась.
Все женщины принадлежат мастеру
Окончательно глаза на все происходящее мне открыл человек, который впоследствии стал моим законным мужем. Он присоединился к коммуне в середине 2018 года. Мы сразу в друг друга серьезно влюбились и стали встречаться. Мой муж был человеком достаточно свободолюбивым, он не понимал, почему мастер так себя ведет и почему мы это терпим. Он объяснял мне, что мастер не должен на меня кричать, что я вообще-то заслуживаю уважения. Я долго отказывалась воспринимать его слова, не понимала, как у него язык поворачивается говорить такое.
Но чем больше будущий муж говорил мне, что мы живем, как в секте, и подмечал несоответствия в поведении мастера и том, как он требует относиться к себе, тем больше я разрешала себе думать об этом. Еще мой муж был гораздо лучше осведомлен о политической ситуации, чем я. Он объяснял мне, что не так с властью в России, обосновывал, почему мои догадки, что мастер несет бесчеловечный бред, правдивы.
Я стала проводить больше времени с будущим мужем, встречаться с ним после работы, мы ездили куда-то с ним вдвоем. Многие ребята из коммуны передавали мне, что мастер недоволен тем, что я столько времени провожу со своим парнем. И действительно, не прошло и полугода, как мастер созвал шеринг по мою душу.
Поводом для этого стало то, что мы с парнем в воскресенье утром поехали в торговый центр, а не стали проводить утро за привычными делами в коммуне. Там мы втайне ото всех подбирали мне свадебное платье — мы решили расписаться, но никому не сказали об этом.
На шэринге мастер прилюдно обвинил меня в том, что я недостаточно времени уделяю общему делу и позорю коммуну. Он сказал, что в качестве наказания нам с молодым человеком надо будет несколько месяцев пожить в гостевом домике.
У мужа кончилось терпение, и он предложил поехать к моей маме — тогда они уже были знакомы. Я согласилась, потому что была обижена на мастера. Я подозревала, что на самом деле он не наказывает меня за то, что я стала меньше энергии тратить на коммуну, а просто дает волю ревности: все-таки у нас было негласное правило, что все женщины принадлежат мастеру.
На следующий день я вернулась в коммуну и узнала, что за отъезд к маме мастер отлучил меня от общины на четыре месяца. Мне посоветовали использовать это время с пользой — хорошенько подумать над своим поведением. Вещи, которые я оставила в своей комнате, в том числе ценные, мне забрать не позволили — сказали, что коммуне они нужнее.
Муж воспринял изгнание как хорошую новость — он давно хотел порвать с общиной. А у меня была настоящая ломка: все-таки я провела в коммуне 11 лет и считала это место своим домом. Мне было сложно приноровиться к новому порядку жизни.
Обиднее всего было то, что я сделала очень много полезного для коммуны, а меня изгнали за такой пустяк. Еще так унизительно — запретили даже списываться с ребятами и писать в общую группу для медитаций.
Тогда начался карантин из-за пандемии, я лежала в арендованном домике и скучала по коммуне. На душе было очень погано. Единственное, что радовало, так это то, что рядом был муж.
Мы расписались почти сразу после нашего изгнания из коммуны.
Путин в миниатюре
Через четыре месяца, в мой день рождения, меня позвали на шеринг и сказали, что мастер меня ждет. Я поехала, так как скучала по ребятам, и подумала, что это очень трогательно с их стороны — они накрыли стол, чтобы меня поздравить. Праздник, однако, не удался. На шеринге все вновь вспоминали, как я предала мастера, и хвалили его за то, что он нашел в себе силы простить меня. Я не чувствовала себя виноватой, и эти разговоры казались мне дикими. Меня осуждали так, будто я полкоммуны зарезала, а я всего лишь влюбилась и отлучилась на одну ночь.
Мне предложили вернуться в коммуну, но муж отказался переезжать туда. Передо мной встал выбор: муж или коммуна — и я выбрала его, но продолжила ездить на группы.
Это было невыносимо: на шерингах мастер в зависимости от настроения то крыл матом геев, которые заполонили Европу, то вновь начинал обсуждать мой проступок. Даже некоторые ребята не выдерживали и просили его «прекратить обсуждать Тами». Но спорить с мастером было бесполезно: если он считает нужным что-то делать, он это будет делать, не спрашивая мнения остальных.
В этом плане наш мастер был Путиным в миниатюре.
До войны я еще металась между мужем и коммуной, в которой оставались мои друзья, но война все обрубила. Нас с мужем трясло от новостей, мы с ужасом смотрели на то, что творит российская армия с украинскими городами. А мастер делал по 400 репостов сообщений военкоров в день в нашем общем чате для медитаций. Радовался поражению очередной цели и писал, что ввод войск в Украину — торжество справедливости.
На работе мне предложили помощь с релокацией, и в апреле 2022 года мы с мужем уехали сначала в Грузию, потом в Турцию, а оттуда перебрались на север Испании. Опцию оставаться в России мы не рассматривали. Мама верит пропаганде, поэтому не поняла, почему мы переехали, но ее успокоило то, что я уехала не одна, а с мужем. Мама вообще очень обрадовалась тому, что мы расписались, что у меня появилась нормальная семья.
С ребятами из коммуны я прощаться и объясняться не стала. Мне очень больно от осознания, что все эти прекрасные люди остаются под влиянием такого человека, как наш мастер. Он не только обманывается сам, но и вводит в заблуждение других. Настраивает их на враждебный лад и отдаляет от всего хорошего, что было в коммуне.
На место динамической медитации пришел бег
Сейчас мы с мужем живем в Испании. Для меня жизнь в эмиграции тяжела вдвойне — я привыкаю не только к новой стране, но и к жизни вне коммуны, вдвоем с мужем. Я чувствую себя неприкаянной, не знаю, куда себя деть. Конечно, я напоминаю себе, что зря скучаю по родине и коммуне — там теперь все иначе, мне некуда возвращаться. Но это не всегда помогает — иногда воспоминания берут верх.
Сейчас у нас сложный момент адаптации. В Грузии и Турции было очень много русскоязычных эмигрантов, и нам было легко находить друзей и знакомых. Но в Испании мы находимся в маленьком городке, где в основном живут испанцы, пожилые люди или семьи с детьми. У нас с ними мало общих интересов. Но мы все равно придумываем себе занятия. Занимаемся бегом с тренером и потихоньку учим испанский.
Бег и участие в марафонах помогли нам найти дополнительный смысл в жизни. Для нас это важно — мы бы не смогли жить без высших целей, просто есть и спать. Во-первых, это отличный способ обрести коммюнити в новой стране. Несмотря на языковой барьер, бегун бегуну всегда друг. Счастье и предвкушение на старте забега — это очень классное, объединяющие чувство. Во-вторых, бег помогает мне зарядиться уверенностью в себе. Первым бегать начал муж, а я долго боялась попробовать, переживала, что у меня ничего не получится. Но теперь, прибавляя в скорости или дистанции, я чувствую большой прилив мотивации и гордости за себя.
И наконец, бег — это отличный способ стрясти с себя всю бессознанку. После утреннего бега я становлюсь другим человеком, мне сразу хочется улыбаться и жить. Раньше так себя почувствовать мне помогала динамическая медитация, а теперь на ее место пришел бег.
Мы с мужем не оставляем попыток продолжить заниматься динамической медитацией и ищем единомышленников. В принципе это несложно: в Европе многие практикуют динамику как вид активной йоги, для них это не спиритуальный экспириенс, а способ поддерживать себя в хорошей физической форме.
Пожалуй, единственное, чего нам с мужем не хватает, — душевного общения с единомышленниками, какое было у нас в коммуне. Мне по-прежнему близка школа Ошо, я хорошо отношусь к идее ашрамов и коммун. Мне кажется, что самое ценное в них — единение близких по духу людей, а вот к иерархии я теперь отношусь с настороженностью. Уверена, что не все мастера такие, как наш. Нам не повезло: мы попали под влияние человека, который неправильно распорядился данной ему властью и подчинил прекрасную экосистему своему тоталитарному владению.
У меня все еще есть обида за произошедшее и некоторое недоумение от того, как быстро произошел мой разрыв с коммуной. Я долго не была готова пойти в терапию, чтобы прожить это как следует, но теперь наконец решилась на этот шаг.
Я поняла, что хочу осмыслить свой опыт не только в разговорах с психотерапевтом и мужем, поэтому завела блог, в котором делюсь с людьми историей своей жизни. В живом общении я нередко сталкивалась с вопросами о том, каково это — в 22 года отказаться от привычной социальной жизни и уйти на 13 лет в коммуну. Поэтому решила, что и в интернете такая информация может показаться кому-то интересной.
Я стала записывать короткие ролики о своем детстве, опыте пребывания в секте и том, как живу сейчас. Людям вроде нравится, я получаю хороший отклик. Но мне, конечно, не всегда удается донести до людей свою историю такой, какая она есть на самом деле. Многие смотрят несколько тиктоков и делают вывод, что я выбралась из махровой секты и теперь отрицаю все связанное с учением Ошо. А это совсем не так.
@matamideva жила в sекте 12 лет с 22 лет. Ни о чем не жалею #развитие #медитация #осознанность #эмиграциявевропу ♬ АМ АМ АМ - думбрейкер
Некоторые мои бывшие друзья из коммуны приняли мою активность в соцсетях в штыки: спрашивали, почему я говорю плохие вещи про мастера, интересовались, сколько мне платят иноагенты, чтобы я очерняла его и родину. Я ничего им не ответила. Будущее рассудит, кто из нас прав. Я рада, что вовремя вышла из-под влияния человека, который вкладывает мусор в головы людей.
