Москвичка Ольга Симонова считала, что выходит замуж за «принца на белом коне». Она заботилась о нем, жалела его и родила ему ребенка. А потом убила его. Как это произошло и что было дальше, Ольга рассказала «Холоду».
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Это фото сделано в январе 2011 года, когда после очередного избиения я с сыном пряталась от мужа в Пскове. Три месяца до этого мы праздновали день рождения мужа в Италии, приехали на своей машине и остановились в маленьком городке близ Лечче. Утром после своего дня рождения муж пришел домой пьяный и злой. Он принялся кричать на меня и обвинять в том, что по утрам закрыты бары. Несмотря на то что я держала на руках нашего сына, он ударил меня кулаком в нос, так что я почувствовала вкус крови во рту.
Я подождала, пока он успокоится, надела темные очки, чтобы он не видел, что я плачу и мне страшно, посадила его в машину и отвезла в Лечче. Там сняла номер в гостинице, дождалась, пока он уснет, оставила ему симку и погнала машину на север Польши, чтобы на пароме попасть в Хельсинки и поскорее пройти границу. Я не знала, как будет действовать муж, но знала, что он может опять объявить меня в федеральный розыск за то, что я увезла ребенка (как уже делал раньше), и поэтому торопилась пересечь границу.
Попав в Россию, я решила ехать в Псков, маленький город, где, я думала, он меня не найдет. Прятаться от него в Москве было пустой затеей, как и ехать в Петербург. Там я от него уже пряталась, и он меня находил.
Я поменяла номер телефона, не выходила на связь с мужем и перестала бояться, что он нас найдет. Я была уверена, что на этот раз мне удастся начать новую жизнь — искала работу на новом месте и садик сыну. На новогодние праздники из Саратова к нам приехала моя мама, и мы поехали гулять в Пушкинские горы. Я не знала, что муж вычислил наш адрес по установленному в нашей машине датчику слежения, и приезжал в Псков, пока мы фотографировались в Пушкиногорье.
В тот раз он не дождался нас и уехал обратно в Москву, но вернулся на следующий же день с цветами и санками для сына. Я увидела его из окна съемной квартиры и застыла от страха. В тот момент у меня опустились руки. Я поняла, что, как бы я ни старалась убежать и оторваться от него, он все равно меня вернет.
На протяжении двух следующих месяцев он приезжал к нам каждую неделю: просил прощения, говорил, что такого больше не повторится. В который раз рассказывал о своем сложном детстве, напоминал, каково мне самой было расти без отца. Говорил, что хочет быть рядом с сыном. А я в очередной раз поверила.
Я вернулась, а через восемь месяцев случилось то, что навсегда изменило мою жизнь. Я убила мужа.
Все быстро и легко получается
В 18 лет я начала играть на фондовой бирже и, что называется, попала в струю. К 20 годам я переехала из Саратова в Москву, купила машину и квартиру. Тогда в 2000-х, как и у многих, у меня было ощущение, что все зависит только от меня. Я способная и классная, и у меня все сложится именно так, как надо.
Мама при этом, как бы круто ни складывалась моя карьера, всегда спрашивала меня, когда я выйду замуж. Женщины в нашем роду очень рано выходили замуж и рожали детей, и в 22 года я уже чувствовала, что «часики тикают». Я рано вставала, ездила на работу, занималась спортом — и мне очень нравилась такая жизнь. Но в подкорке сидело осознание того, что мне 22, а я до сих пор не замужем, и тихонько меня подъедало.
Поэтому, когда Алексей, с которым мы познакомились в ночном клубе, предложил мне выйти за него замуж на третий месяц наших отношений, я немедленно согласилась. Такое быстрое развитие событий вполне укладывалось в стереотипную картинку: он — принц на белом коне, я умница, у которой что карьера, что семья — все быстро и легко получается.
Алексей произвел на меня очень сильное впечатление. В вечер нашего знакомства он сказал, что у меня немодное платье: мол, все девушки носят короткое и в облипку, а мое похоже на мешок из-под картошки. Меня это цепануло, но не по-плохому. Я не обиделась, а подумала: «Как здорово, что человек со мной искренен, смешон». Мне это понравилось, и мы стали общаться. Могли часами напролет обсуждать книги. Он рассказывал мне, что не пьет, работает юристом, владеет английским и испанским языками, что дважды был, как он тогда говорил, «удачно женат».
То, что он был старше меня — ему на момент нашей встречи было 36, а мне 22, — как и то, что у него были дети, меня не пугало. Я этому, наоборот, радовалась, думала, человек нагулялся, серьезно настроен, готов создать семью, любит детей, умеет находить с ними общий язык. Я с большим оптимизмом планировала нашу совместную жизнь, была рада раствориться в этих отношениях.
У нас в семье пествовалось почтительное отношение к мужчинам, и меня не нужно было просить заниматься хозяйством, заботиться о муже, проводить с ним все свое время. Я это все делала добровольно и не чувствовала какого-либо дискомфорта. Тем более, что поначалу у меня было ощущение, что с моим мнением считаются и все, что со мной происходит, происходит не потому, что муж заставляет, а потому что я так хочу.
Это не Алексей заставлял меня отказываться от общения с другими людьми, это я не хотела ни с кем встречаться; не он заставлял меня показывать ему мои переписки и профиль в соцсетях, а просто я ему доверяла и не ставила пароль на телефон.
Насилие у нас не считалось чем-то запретным
Через три-четыре дня после свадьбы он впервые меня ударил. Тогда я собрала вещи и хотела уходить, но меня вернула мама, сказав: «Первый раз не считается, раз бьет — значит любит». Ее саму бил отец, бабушку бил дедушка, так что у нас в семье насилие не считалось чем-то запретным. Вот и мне, когда Алексей меня ударил, это не показалось чем-то из ряда вон. Мне и выслушивать его извинения, крики под окнами не надо было: я как будто заранее знала, что в итоге останусь. И осталась.
После этого он еще долго меня не бил. Вместо этого он много рассказывал мне о своем несчастливом детстве. Их с матерью оставил отец, когда Алексей был совсем маленьким, мать запила, дома нечего было есть, и он рано взял на себя роль кормильца. Лазал по завалам, искал стеклянные бутылки, на полученные за их сдачу деньги покупал картошку. Воровал продукты, за что его приводили в детскую комнату милиции. Там он сдружился с милиционершей, которая подкармливала его вареной свеклой.
Также он нередко рассказывал о том, как ему изменяла предыдущая жена. Эти рассказы во мне развили комплекс спасателя. Я очень ценила, что он делится со мной своими переживаниями, и хотела окружить его заботой, сделать так, чтобы ему больше не было плохо.
В какой-то момент я, правда, начала понимать, что как бы я ни старалась, у меня это не выходит. Ничего кардинально в нашей жизни не поменялось, но я стала замечать, что изменился характер наших отношений. Ту энергию, поддержку, время, которые я инвестировала в нас, муж перестал ценить и стал требовать как само собой разумеющееся.
Все стало совсем плохо, когда дети Алексея от предыдущего брака подали заявление в опеку (не знаю, как точно они это сделали, полагаю, что с помощью матери), в котором сказали, что Алексей сложный, неадекватный и агрессивный человек и они больше не хотят с ним общаться. Тогда Алексей стал пытаться отсудить их у их матери и принялся очень много пить. Так много, что мне не раз приходилось вызывать на дом бригаду капельников.
Я тогда только родила, и мне нужно было не только заботиться о сыне и умудряться совмещать материнство с работой, но и выслушивать ночи напролет, как муж жалуется на то, что его не любила мама, что от него отказались дети, на работе все бросили и предали.
Боль вернула меня в реальность
Меня муж при этом тоже нередко обвинял в предательстве. После рождения сына я быстро пришла в форму и сбросила лишний вес. Алексея это не устроило. Мой внешний вид не соответствовал его представлению о том, как должна выглядеть только что родившая женщина, и он нередко устраивал мне пьяные взбучки. Говорил, что я похудела ради любовника, мог в порыве ревности на меня замахнуться или больно толкнуть.
Однажды в 2010 году Алексей, будучи уже не первый день пьяным, ворвался в детскую и стал больно и сильно бить меня по рукам. Я стояла у кроватки, в которой спал сын, и молча терпела побои. Меня как будто парализовало. Раньше Алексей никогда вот так меня не бил: он мог подойти и ударить, толкнуть, помахать кулаками, накричать и уйти, но никогда не наносил мне так много ударов подряд.
Это было очень больно и страшно. Но физическая боль как будто вернула меня в реальность, и мне пришлось признаться себе в том, что то, что со мной происходит, ненормально. На следующий день я приехала в травмпункт, рассказала, что меня бьет муж. Меня без особого участия раздел и осмотрел врач-мужчина, выписал справку, сказал отвезти ее в милицию. В милиции я сунула справку в окошко за решеткой. Человек в форме ее изучил и сказал ждать рассмотрения.
Все это время в отделении милиции меня не покидало ощущение, что это бессмысленное занятие — просить у мужчин в форме защиты от другого мужчины.
Врач и милиционер смотрели на меня, как на инопланетянку. Видимо, привыкли, что, если обижают их, они могут дать сдачи или, если противник сильнее, уйти.
Когда я поняла, что в милиции мне вряд ли помогут, я поехала с сыном к маме в Саратов. Через всего пару дней после нашего отъезда туда стал приезжать мой муж.
Он привозил мне мои любимые цветы, спрашивал, как у нас дела. Видеть его было невыносимо, поэтому я оставила сына маме и перебралась в Петербург искать съемную квартиру рядом с садиком и работу. Сидела там в арендованной квартире и старалась поменьше высовываться: муж с помощью знакомых добился того, чтобы меня довольно быстро объявили в федеральный розыск за то, что я увезла ребенка.
Тогда я впервые позвонила ему, попросила не ставить мне палки в колеса, потому что я все равно от него уйду. В ответ вместо угроз он сказал, что покончит с собой, если я не вернусь. Сказал, что уже составил завещание. Я испугалась, что это может быть не блеф, забрала у мамы сына и вернулась с ним в Москву. И забрала из милиции заявление об избиении.
Любой ценой сохранить семью
Вместо того, чтобы сказать: «Нет, так со мной нельзя, ты неправильно себя ведешь», я возвращалась и пыталась доказать ему, что я хорошая, послушная и не заслуживаю такого отношения. Также важным фактором для меня был ребенок: я не хотела, чтобы он, как и я, вырос без отца. Мой папа пропал без вести, когда мне было восемь лет, и мне очень его не хватало. Я думала, что по мальчику отсутствие отца ударит еще сильнее.
Несколько месяцев после моего возвращения у нас с мужем все было хорошо. Он уверял меня, что начал жизнь с чистого листа, и действительно бросил пить и стал интересоваться ребенком, ходил гулять с нами на детскую площадку. Но этот безмятежный период продлился недолго.
В свой день рождения Алексей сорвался, напился и вновь меня ударил. Я опять подалась в бега. На этот раз в Псков — именно тогда сделано фото в начале этого текста.
Тогда уже все в нашем окружении знали, что происходит — даже его сводная сестра и бывшие жены (гражданская и официальная). Моя мама очень за меня переживала, прятала от мужа, когда я ее об этом просила, но ее позиция осталась неизменной: она все еще стояла на том, что важно любой ценой сохранить семью. Моя сестра же, с которой у нас всегда были очень близкие отношения, говорила, что то, что делает со мной муж, неприемлемо, но оставляла за мной право выбора. Она на семь лет меня младше и совсем по-иному смотрела на вопрос домашнего насилия, чем я тогда. Всегда говорила, что ничем хорошим это не закончится.
И была права. Алексей, будучи пьяным, бросился на меня с кулаками, как только я вернулась из Пскова. Сказал, что я бегаю от него по разным городам не потому, что мне дома плохо, а потому что у меня там любовники. Я уехала к маме в Саратов, Алексей отправился за мной. Арендовал квартиру на соседней улице и как на работу ходил сторожить меня у подъезда маминого дома. Часами стоял там по щиколотку в луже, как памятник непоколебимости. Сначала уговаривал, используя привычные мне аргументы про «я исправлюсь» и безотцовщину. Потом в ход пошли прямые угрозы: Алексей грозил мне, что подбросит мне в бардачок машины пакетик с наркотиками, меня посадят и я больше никогда не увижу сына.
Угрозы эти звучали не беспочвенно: у Алексея действительно были связи в милиции. Я испугалась и поехала обратно в Москву, решив, что больше не буду сбегать. Мне надоело существовать внутри замкнутого круга: когда я возвращаюсь, он опять меня бьет — я опять бегу и туда-сюда вожу трехлетнего ребенка. Выносить такое было сложно не только физически, но и эмоционально. Потому что каждый раз, как я обретала надежду, что выбралась, как только думала, что все самое сложное позади, он вновь нас настигал, и все эти мечты о нормальной жизни рушились.
Я знала, что у Алексея появилась другая девушка и он снимал ей квартиру недалеко от нашего дома. Я решила, что просто подожду, пока он к ней уйдет и оставит нас с сыном в покое. Я подумала, что чем скорее я перестану играть с ним в догонялки и подзадоривать его охотничий инстинкт, тем скорее это произойдет.
Кажется, я убила мужа
В ноябре 2011 года у нашего сына диагностировали легкий аутизм. Муж сказал, что в том, что сын вырос аутистом, виновата я, потому что лишила ребенка нормального детства: таскала его за собой в разные города в поисках отношений на стороне. В итоге Алексей ушел в запой так, что я его не видела ни днем, ни ночью. Мне только звонили из разных отделений милиции. Как оказалось, муж сначала потерял кошелек в такси и обвинил таксиста в его краже, а потом устроил пьяную драку у метро, за что его забрали на ночь в КПЗ. Таксист потом показал видео следователю, из которого было понятно, что он ничего не крал, и Алексея хотели расспросить, почему он дал ложные показания. Меня попросили перезвонить, как только муж явится домой.
Так я и сделала, и за мужем утром, когда он вернулся домой, приехала милиция. Правда, через всего несколько часов его отпустили из отделения. Он снова оказался дома и стал предъявлять мне за то, что я сдала его мусорам. Якобы сделала я это, чтобы закрутить со следователем, которого я даже в лицо не видела.
Алексей стал требовать, чтобы я написала ему расписку, что изменяла ему. Я этого делать, естественно, не хотела, но он настаивал, кричал и махал руками. Тогда я села и написала ему эту расписку, думая, что на этом он от меня отстанет. Но он только еще больше рассвирепел, стал страшно на меня кричать, бегать за мной по квартире.
Я хотела убежать от него в кухню, взять находящуюся там большую перечницу в форме бейсбольной биты. Я и не думала ей его бить, просто рассчитывала, что он увидит ее у меня в руках и не станет ко мне приближаться. Но взять перечницу я не успела, в кухне он меня догнал, стал бить и душить. Я взяла в руки толстую разделочную доску и стала ей отмахиваться от него, несколько раз ударила его. Но сколько ударов я нанесла, я точно не помню, как и не помню, как долго я ей махала. Сколько бы я ни пыталась восстановить в памяти события того вечера, у меня так и не получилось по крупицам собрать общую картинку.
Я помню только фрагменты. Как удивилась, что доска раскололась и у меня в каждой руке оказалось по доске. Как подумала, что надо все-таки добежать до перечницы, но сделать этого так и не смогла, потому что муж продолжал размахивать руками, бить меня и кричать. Помню, как удивилась, когда почувствовала, что нож куда-то вошел, как в сливочное масло. Как мыла потом нож с «фейри», а с него стекала кровавая пенка, как поставила его обратно в стойку для ножей.
Кажется, я не поняла, что ранила мужа, убила его. Я перенесла ребенка из спальни в дальнюю комнату с мыслью, что так он будет дальше от отца, когда тот проснется в кухне пьяный и станет орать. У меня не было сомнений в том, что муж проснется следующим утром. Я специально принесла и бросила на пол подушку и одеяло, чтобы он не жаловался на то, что я о нем не подумала, не отнесла его в кровать.
Нехорошие предчувствия у меня появились, только когда уже рассвело. Муж много пил накануне, но так ни разу не встал и не сходил в туалет за ночь. Мне это показалось странным, но открыть дверь в кухню у меня не хватило храбрости. Я была в каком-то ступоре, на автопилоте позвонила сестре, попросила ее сесть на ближайший рейс до Москвы, потому что понимала, что надо будет вызвать милицию, а оставаться с ними наедине мне не хотелось.
Я поняла, что сестра быстро до меня не доберется, и позвонила юристу, который работал в моей фирме, попросила приехать его. Помню, я тогда впервые посмотрела на часы — ждала 10 утра, начала рабочего дня, чтобы ему позвонить.
Когда он приехал, он меня спросил полушутя: «Ольга Геннадьевна, а вы чего такая бледная, умер кто?» Я его спросила, будет ли он кофе, после чего сказала: «Мне кажется, я убила мужа». Он сказал, что стоит вызвать милицию. Я пошла и позвонила, и через несколько минут меня уже допрашивали милицейские.
Я растерялась и сразу стала рассказывать полицейским, как все было, что помню из вчерашнего дня, не дождавшись адвоката. Потом многое из того, что я наговорила, использовалось в суде против меня. Меня спрашивали: «Логично же, что раз вы помните, как поставили нож обратно в подставку, то вы его оттуда и взяли?» Я отвечала, что логично, да. А говорить этого мне, как выяснилось потом, не стоило, потому что я не помнила, как брала нож.
Киборг-убийца
Все время до суда я провела в СИЗО. Моя мама предлагала большую сумму, чтобы меня выпустили под залог, но следователь не стал меня отпускать: он счел звонок сестре попыткой скрыться с места преступления. В итоге меня приговорили к шести годам колонии по 1 части 105 статьи. Моим адвокатам не удалось доказать, что я убила мужа, превысив самооборону, — мне вменили умышленное убийство на почве неприязненных личных отношений.
Это сейчас я знаю, что из-за отсутствия закона о домашнем насилии в нашей стране большинство женщин, которые убивают партнеров из самозащиты, сажают за преднамеренное убийство. Тогда я этого не знала, и верила, что следователь, как женщина, обязательно меня выслушает, во всем разберется, поймет, что я только защищалась и не хотела никого убивать.
Если бы на меня накинулся посторонний человек и я бы защищалась от него, это бы квалифицировали как убийство из превышения пределов самообороны. Но поскольку я защищалась от мужа, обутого в домашние тапочки, произошедшее сочли убийством на фоне неприязненных личных отношений. Я сразу в глазах государства из слабой женщины, которая приходила за помощью от домашнего насилия и была проигнорирована в милицейском участке, превратилась в киборга-убийцу, которой не понравилось, как муж чихнул, и она его убила.
Неважно, что соседи свидетельствовали, что слышали мои крики через стену, что сводная сестра и бывшие жены Алексея поначалу говорили, что нередко видели меня с синяками. Потом они, правда, изменили свои показания и стали рассказывать, что это я Алексея спаивала, а он всегда был отличным братом, мужем и отцом. Я полагаю, что сделали они это, потому что им адвокаты разъяснили, что, если меня осудят по 105 статье, я не смогу претендовать на наследство Алексея. Так что они не просто так меня оклеветали, а постарались ради своих детей, чтобы им больше досталось.
Я просила отсрочить наказание, пока сыну не исполнится 14 лет. Для любого ребенка важна мать, а для детей с аутизмом мама часто является единственным проводником во внешнюю жизнь, их особенно важно не разлучать со значимым взрослым. Но мне в этом было отказано, поэтому я отправилась в колонию, а моя сестра оформила опеку над сыном.
Вторую часть истории Ольги Симоновой, в которой она проходит через тюремный опыт, возвращается к нормальной жизни и начинает стендап-карьеру, читайте тут.
