22-летняя Байэля (фамилия не указана по просьбе героини) из Кыргызстана с детства была более полной, чем ее ровесники. Но до подросткового возраста она даже не задумывалась, что размер тела — это что-то важное. Байэля росла в любящей семье, и родители никогда не навязывали ей идею похудения. Сейчас она преподает танцы и ведет блог — и комментаторы постоянно пишут, что ей нужно сбросить вес. Но эти советы кажутся ей абсурдными. «Холод» записал рассказ Байэли о том, почему ей нравится жить с таким телом, какое есть, — и какой путь она прошла, чтобы полюбить его.
«Я верила маме: она говорила, что со мной все в порядке»
С самого детства я была полненькой. Я пошла в папу: в его семье все с большими телами. У него семь сестер, и у всех них широкие бедра, большая грудь. Но лет до 12 вообще я не осознавала себя как полного ребенка: мне просто никто об этом не говорил.
Когда я училась во втором классе, мы переехали из Кыргызстана в Россию, чтобы мама могла подзаработать. В российской школе была продленка и трехразовое питание. Учителя нас ругали, если мы не доедали всю порцию, и хвалили, когда мы просили добавку. Тогда я набрала еще больший вес.
К четвертому классу я вернулась в Кыргызстан и пошла заниматься народными танцами. Вот тогда я впервые и услышала, что я полнее, чем другие девочки. Наш художественный руководитель сказал что-то вроде: «Ой, как мы тебе форму подберем? Ты же у нас больше, чем все остальные». И я такая: «Да? Разве?» Тогда в первый раз кто-то взрослый мне указал на это, и я даже не знала, как себя вести в такой ситуации.
У меня были невероятно теплые и доверительные отношения с мамой: я каждый вечер рассказывала ей все, что произошло у меня за день. И в тот вечер я тоже поделилась тем, что произошло. Мама сильно разозлилась. Она сказала мне: «Кызын (это дочка по-кыргызски), ты его не слушай, ты вообще нормальная». Я тогда не поняла, почему мама вспылила. Но не стала сильно задумываться и просто приняла этот факт. Я посмотрела в зеркало и подумала: «Ну да, наверное, я больше остальных».
Но с тех пор я чаще стала слышать слова о том, что я толстая. Когда об этом говорит взрослый человек, особенно руководитель, дети начинают за ним повторять. Помню, некоторые девочки в нашем танцевальном коллективе подшучивали надо мной, что для меня придется шить мужскую форму. Это не было травлей. Я была ярким, шустрым и даже достаточно агрессивным ребенком, и я не позволяла себя буллить.
У меня получалось это благодаря маме. В нашей семье было нормально, например, что она просила у меня прощения, когда я была маленькой. Не бывало такого, чтобы меня били или наказывали молчанием. Бабушка была жестокой женщиной, которая избивала своих детей за провинности. И моя мама всегда говорила, что ее цель — не повторить этот опыт, что ей важно разговаривать со своими детьми.
Так что, даже когда меня обижали шутки девочек в танцевальном коллективе, я знала: я приду домой, расскажу маме и пойму, что с этим делать. У нас были долгие разговоры, она объясняла: то, что они говорят, — это неправда, говорила, что только несчастные, слабые или глупые люди могут обижать других, и повторяла, что никто не может меня обидеть, если я не обижусь.
Так что каждый раз, когда надо мной смеялись, я либо превращала оскорбления в шутку, либо просто отвечала: «Ой, глупые дурочки», либо в ответ на что-то обидное говорила: «Ну и что?» — и уходила. Меня задевало это — но я просто верила маме, что со мной все в порядке.
«Ты же просто страшная подруга»
Все изменилось, когда я перешла в пятый класс. Мой круг общения расширился. К моим одноклассницам стали подкатывать мальчики. Начались разговоры о том, кто кому нравится.
Моя лучшая подружка была совсем не похожа на меня. Я низкая, полненькая, а она высокая и худая. Однажды мы гуляли, и с нами захотели подружиться мальчики старше нас — класса из шестого-седьмого. Считалось, что это очень круто. И тогда девочки из параллельного класса сказали мне: «Нет, они не с вами хотят подружиться, а с ней». Я удивилась: почему? А одна девочка ответила: «Ты же просто страшная подруга».
У меня сразу полились слезы. Я говорю: «А почему я страшная подруга?» Они отвечают: «Ну, потому что ты толстая». Эти девочки даже не были ко мне враждебно настроены, и они очень удивились, что я заплакала. Они такие: «Ты разве не знала?»
А я не знала. Я верила маме, которая говорила, что со мной все в порядке. И с тех пор я перестала верить ей и стала доверять словам других людей. Я обиделась на свою лучшую подругу: как она могла мне не сказать, что я — всего лишь страшная подружка? Обиделась на маму. Она же все время говорила: «Доченька, ты у меня самая красивая». И я решила, что она мне врала.
У меня есть старшая сестра. Когда я была в пятом классе, ей было около 25 лет. А она совсем не похожа на меня: как и мама, она стройная, хрупкая. Все девочки вокруг меня в тот период начали говорить, мол, эту кофточку они одолжили у своей сестры. А я у своей сестры ничего одолжить не могла: ее одежда на меня просто не налезала. Одновременно у меня начала расти грудь, и из-за этого я стала сутулиться.
В общем, я решила, что я толстая и страшная. И с этого момента для меня начались тяжелые времена.
«Что такое худеть?»
Тогда сестра сказала: «Если ты считаешь, что ты полная, нужно худеть». А я тогда даже никогда о таком не задумывалась. Я у сестры так и спросила: «Что такое худеть?» А она сама-то худенькая и никогда на диетах не сидела. Так что она просто сказала: «Ну, надо меньше есть». Я такая: «Ну, хорошо». И перестала есть.
Маме эта идея не понравилась. Она говорила мне: «Не слушай никого, ты красотка». Я поняла, что она меня в моих страданиях не поддерживает и помогать мне не станет, так что я стала скрывать свое похудение от мамы. Сидим за столом, едим все вместе — а я такая быстренько себе что-то в рот закину и говорю: «Ой, я побежала». А сама иду в туалет и все выплевываю.
Но это не помогло. Мой аппетит рос, мне приходилось есть больше. И к восьмому классу я заметно прибавила в весе.
Моя прежняя лучшая подруга перевелась в новую школу, и я стала дружить с другой девочкой. Она была прямо сияющей красавицей, милой и женственной. Рядом с ней я постоянно чувствовала, что недостаточно хороша.
В тот период мне очень сильно нравился мальчик, который был моим лучшим другом в школе. Но он влюбился в мою подругу. Однако подруга не хотела, чтобы кто-то знал, что они встречаются: она поддерживала образ хорошей, послушной девочки. Поэтому я стала прикрытием для их отношений: все стали думать, что этот мальчик встречается со мной, а не с ней. Мне это было очень неприятно.
Как-то раз я случайно услышала разговор этого парня с другими девочками. Они спрашивали его: «Вот эта девочка рядом с тобой, Байэля, ты что, с ней встречаешься?» И он сказал: «Вы что! С ней?!»
Я помню, как думала: «Пожалуйста, ничего больше не говори». А он продолжил: «Она же толстая». И я внутри себя закричала: «Не-е-ет!»
«Если я некрасивая, то хотя бы должна быть веселой»
Когда я училась в девятом классе, мама снова надолго уехала на заработки в Россию и оставила меня с папой. Он всегда был чуть-чуть пьющим, а в том году прямо ушел в запой.
Этот год был для меня самым тяжелым. Я замкнулась на ненависти к себе. У меня развилась булимия: есть я хотела, но не хотела, чтобы еда оставалась внутри меня, поэтому я ела — а потом ходила в туалет. Старшая сестра вышла замуж и уехала от нас. И мамы, которая всегда была моей поддержкой, рядом не было.
Все это время я продолжала ходить на танцы, и там стала все чаще выслушивать от руководителя замечания по поводу моего веса. Тогда это уже превратилось в настоящий буллинг. Руководитель мог крикнуть на весь зал что-то вроде: «О, бегемотиха идет». Он отказывался включать меня в общие танцы, объясняя это тем, что я толстая.
Он и раньше применял и ко мне, и к другим танцорам и психологическое, и физическое насилие. Мог, например, во время растяжки для шпагата взять за ногу и дернуть. После такого, когда все болело и было очень плохо, он запрещал нам плакать — а тех, кто плакал, мог оставить после тренировки мыть полы. Я говорила об этом маме, она предлагала мне перестать ходить на танцы — но я не хотела: я считала танцы делом своей жизни, думала, что без них умру. К тому же наш руководитель постоянно говорил, что те, кто ушел из ансамбля, — слабаки. Этими манипуляциями он загнал нас всех в ловушку.
Но в результате его буллинг стал непереносимым, да еще и из-за того, что папа запил, денег платить за занятия больше не было. И я ушла из коллектива.
Я и школу стала очень много прогуливать. Сидела дома, слушала кей-поп, который всегда очень любила, смотрела дорамы (сериалы, снятые в странах Восточной Азии. — Прим. «Холода»), читала книжки. У меня были жесткие проблемы с самооценкой, и я скрылась от социума.
Я думала: вот, даже мама от меня сбежала, настолько я никому не нужна. На танцах буллинг. Лучший друг меня ненавидит. Тогда у меня начали появляться первые мысли о суициде. Казалось, что это единственный выход.
Конечно, друзьям я об этом не говорила. Я вообще всегда старалась быть веселой. Помню, как однажды мы с компанией одноклассников шли домой, болтали, и одна из подруг перечисляла положительные качества каждого из нас: мол, вы двое — красивые, ты — ответственная… Потом она дошла до меня, помолчала и говорит: «А Байэля… Ну, нас же кто-то должен смешить!»
И у меня сразу же вшилась в подкорку установка: я — клоун. Если я не красивая, то хотя бы должна быть веселой. Раз никому нет дела до моих проблем, то я и не должна о них говорить, я должна всем поднимать настроение.
Я очень хорошо помню день, когда предприняла попытку суицида. Была зима. Мы с папой жили в частном доме, где нужно было топить печку. Папа в запое уже неделю, я сама топить не умею. Было очень холодно, у меня не было денег, даже чтобы купить поесть. И тут ко мне постучался сосед: твой папа, говорит, у магазина лежит, напился и уснул на улице.
Мне пришлось идти к магазину, забирать пьяного папу, который даже не мог проснуться, тащить его по слякоти через весь наш жилмассив. И вот я его затащила домой, кое-как уложила. А сама вышла на холод и заплакала. И подумала: «Ну, какой смысл продолжать такую жизнь?»
Я опять пошла в магазин. Попросила продавщицу продать мне в долг бритву. И думаю: сейчас возьму, лягу в ванну и, прямо как главная героиня в сериале «13 причин почему», сделаю это.
В итоге я вытащила бритву из упаковки, но не смогла понять, как мне из нее достать лезвие. Погуглила, но все равно не смогла разобраться. Потом подумала: «Ну, кухонный нож, наверное, тоже подойдет». Взяла нож, пошла в ванную. Я сидела во всяких подростковых группах и знала, как именно надо резать. И я сделала достаточно большой надрез.
И тут мне на телефон пришло уведомление, что меня в WhatsApp добавили в какую-то группу. Я открыла — а это группа, которую создали девочки из моего танцевального коллектива, которые решили все вместе уйти от этого художественного руководителя. Они написали: «Байэля, мы ушли за тобой», — и предложили встретиться и погулять. А называлась эта группа «Танцы — твое спасение».
Я разрыдалась. Когда я увидела название группы, то поняла, что это знак. Я быстро пошла к папе в комнату. Там у него стояла водка. Я вылила ее на свою рану, завязала руку — и стала собираться на встречу с девочками.
Они рассказали, что после моего ухода из ансамбля руководитель стал говорить обо мне за глаза много плохого, родители других девочек это услышали — и забрали их. Мы все вместе решили, что нельзя бросать танцы из-за этого человека. Девочки сказали, что нашли, где можно заниматься современными танцами, и предложили завтра же записаться туда.
Я пришла домой и начала рыскать в карманах у папы, который все еще лежал пьяный. Нашла у него кошелек, взяла деньги — и на следующий день записалась на современные танцы.
«Если за месяц похудеешь на 10 килограммов — я тебя возьму»
К концу девятого класса из России вернулась мама. Я не сразу смогла поделиться с ней тем, что со мной происходило, но через какое-то время она увидела шрам на запястье — и я ей все рассказала. Она со слезами на глазах просила прощения за то, что оставила меня. Мама сказала: «Доча, если ты хочешь худеть, мы будем с тобой худеть правильно». И стала мне готовить всякую здоровую еду.
Появилось ощущение, что жизнь налаживается: мы с мамой съездили отдохнуть, правильно питались, булимия у меня осталась — но проявлялась не так сильно, как раньше.
Наша идиллия продлилась чуть больше полугода. Когда я училась в десятом классе, мы узнали, что у мамы рак в последней стадии. Мы начали лечение.
А я тем временем продолжала заниматься танцами. Я всегда любила кей-поп — и пошла на кастинг в танцевальную кей-поп группу. Все остальные девочки, которые туда пришли, были похожи на кореянок. У всех нас была месячная стажировка, после которой руководительница группы выбирала, кого возьмет в постоянный состав. В итоге она собрала команду — и не включила в нее меня. Я считала, что по уровню мастерства была лучше всех, поэтому спросила, почему ей не подошла моя кандидатура. И она так и ответила: я хочу в своей группе видеть девочек, похожих на кореянок, а ты, в общем-то, толстая. Если за месяц сможешь похудеть на 10 килограммов, я тебя возьму.
Для меня это стало идеей фикс. В семье тогда всем было не до меня, не до моего веса, все были сосредоточены на здоровье мамы. А я подсела на слабительные и постоянно бегала в туалет. И за месяц скинула 14 килограммов. У меня при этом не было энергии ни на что, я валилась с ног: 15 минут танцую — потом час отдыхаю.
Я снова пришла к руководительнице группы. А она сказала: что-то вообще незаметно, что ты похудела. Скинь еще пять килограммов — тогда возьму.
Я помню, что в итоге с 65 килограммов похудела до 47. И этого тоже оказалось недостаточно, чтобы попасть в танцевальную группу. Руководительница, посмотрев на меня в очередной раз и услышав мои слова о том, что я похудела еще, сказала: «Блин, Байэля, ты, по-моему, меня обманываешь».
На этом я оставила идею попасть к ней на танцы. Но расстройство пищевого поведения у меня осталось. Со слабительных я не слезла. Началась еще более сильная ненависть к себе: я смотрела в зеркало и видела там монстра.
В июле, когда я закончила десятый класс, умерла мама. И тогда же моя болезнь дошла до своего пика. Когда закончилось прощание с мамой — а у нас в Кыргызстане оно длится долго, около двух недель — я осталась в доме совершенно одна. Было лето, не было ни учебы, ни танцев. Папа тогда вышел из запоя, но весь ушел в работу.
За моим здоровьем всегда следила мама: если у меня что-то болело, я шла к ней, и она давала мне лекарство. А тут я осталась одна — и у меня сильно начал болеть живот. Скорее всего, это было из-за того, что я недостаточно ела и пила слабительное. Но все, что я знала, — это что если больно, можно выпить кетонал. И я начала им закидываться.
Через несколько недель после смерти мамы я в каком-то помутненном состоянии выпила весь пузырек кетонала и пошла спать. Папа пришел с работы — я сплю, пошел спать, встал на работу — я еще сплю, пошел на работу, вернулся — а я еще сплю. Тогда он вызвал скорую.
Врачи приехали, сделали мне промывание желудка и очень сильно отругали папу. Сказали, что если бы он оставил меня еще на полдня, то я бы умерла. Врачи отправили меня к неврологу, а тот — к психотерапевту. И отец, который был в шоке от того, что мог меня потерять, молча начал возить меня на психотерапию.
«Прикольно, что мое тело выводит людей на эмоции»
Сперва мы ездили к терапевтке четыре раза в неделю. Потом сократили до трех, до двух, до одного. Это продолжалось с моих 16 до 19 лет. Параллельно я принимала антидепрессанты. Мне диагностировали депрессию и расстройство пищевого поведения. Первые год-полтора терапии у меня все еще была булимия, потом она начала потихоньку проходить.
С терапевткой мы лечили дисморфию тела. Сперва я завешивала в квартире зеркала, чтобы себя не видеть. В соцсети я выкладывала только селфи с множеством фильтров. Мне не нравился мой голос, я постоянно красила волосы. Притворялась непонятно кем, потому что ни моя личность, ни мое тело мне не нравились.
Мы лечили это упражнениями: например, однажды во время видеозвонка с терапевткой мне нужно было раздеться и непрерывно смотреть на себя в зеркало пять-семь минут. Я не выдержала где-то на 30 секунде: заплакала, почувствовала, что ненавижу то, что вижу, захотела снова все зеркала в доме закрыть. Но дотянула до конца упражнения.
Потом терапевтка велела мне смотреть на свое отражение. Она говорила, что мне нужно вглядываться в него, сидеть и смотреть — и ничего не делать.
Помню, как я повесила записку на зеркало в коридоре: «Ты красотка». Писать это по-русски мне было стремно. Я тогда учила корейский — так что написала на корейском. Я каждый день читала эту фразу, и мне казалось, что это говорит мне какой-то из моих любимых кей-поп певцов.
Постепенно с помощью психотерапии я вернулась к своим базовым настройкам любви к себе, принятия себя, которые заложила еще мама в детстве. Я закончила в 19 лет. После этого поначалу мне было по-прежнему тяжело, но терапия научила меня потихоньку справляться со всем самой.
Как раз в этот момент я завела тик-ток. Я проработала три месяца официанткой, заработала на айфон и стала снимать и выкладывать танцевальные видео. У меня не было денег на красивую одежду, хорошую косметику — так что приходилось снимать как есть.
Конечно, мне писали оскорбительные, жестокие комментарии о том, что нужно похудеть. Но я к тому моменту уже так много пережила, что воспринимала такие реплики с улыбкой: «Ребята, вы правда думаете, что можете обидеть меня этим? Это вообще полная фигня».
@kimkaigirl кайфую от танца и от себя 🤤🤤
♬ FOLLOW ME IF YOU LOVE SZA
Помню, когда у меня залетело первое видео, популярная блогерка из Казахстана выложила мой ролик у себя в сториз и написала: «Блин, какая красотка, люблю людей без комплексов». Мне было так приятно, что она меня заметила, и одновременно смешно: это я-то — человек без комплексов?
После этого мои видео часто стали залетать. Поначалу я снимала, не испытывая особой любви к своему телу, — просто с ним мирилась. Я думала: «Оно не обязательно должно мне нравиться, чтобы вызывать эмоции у других. Прикольно, что мое тело выводит людей на эмоции, прикольно, что благодаря ему у меня там есть просмотры, так что просто сниму видео — и все».
Но потом люди стали говорить, что я вдохновляю их. И постепенно ко мне пришла мысль о том, что мое тело может нравиться кому-то еще.
Примерно тогда же я стала преподавать танцы. Из-за того, что мои танцевальные ролики залетали, у меня было много учеников, ко мне было много внимания. Тогда я почувствовала себя классной — и потихоньку начала любить свое тело.
Мне в тот период нравился один молодой человек. Однажды в разговоре с ним речь зашла о разных телах, и он сказал: «Худенькие нравятся только мальчикам. Мужчины любят женщин побольше, чтобы было за что ухватиться». Я тогда впервые поняла, что мое тело может казаться кому-то сексуальным.
У меня и так есть все то, ради чего люди хотят худеть
Я сама не заметила, как мне начало нравиться мое отражение в зеркале. Нос, который мне всегда казался огромным и ужасным, вдруг показался мне прикольным. Живот, на который я всегда смотрела и понимала, что у других девочек его нет, вдруг стал для меня обычным животом, и я думала: «Чего я так на него накинулась?»
Я стала заставлять себя носить обтягивающие вещи. Я всегда считала, что не могу себе этого позволить — но понемногу стала делать это будто бы назло всем. И постепенно оказалось, что такие вещи мне нравятся, и я уже ношу их в свое удовольствие, а не в знак протеста.
И тогда — на удивление — у меня появилась личная жизнь. Ко мне стали подкатывать молодые люди, один за другим, и это было шоком для меня.
Постепенно я осознала, что испытываю уважение к своему телу. Я много танцевала и выдерживала эту нагрузку. Я думала: «Какое классное тело, такое оно у меня сильное, благодаря ему я каждый день могу заниматься тем, чем я хочу».
Сейчас я вешу 85 килограммов при росте 163 сантиметра, и у меня нет желания худеть. Просто эти мысли ко мне даже не приходят. Раньше я часто говорила, что не могу похудеть, а люди мне отвечали: ты можешь, просто не хочешь. А я возражала: нет, я хочу, но не могу. А сейчас я понимаю: действительно не хочу.
@kimkaigirl нашёлся уже один🤓 #любовьксебе ♬ original sound — Irene Beell
Думаю, многие хотят похудеть, чтобы достичь какой-то цели. Чтобы добиться чьего-то внимания, чтобы смотреть на себя в зеркало и любить свое отражение, чтобы носить красивые вещи…
А я понимаю, что у меня и так все это есть. Я смотрю на свое отражение — мне оно нравится. Красивые вещи находить мне нетяжело. Мужского внимания у меня тоже достаточно. В моей нынешней жизни не бывает моментов, чтобы вес мне как-то мешал.
Молодой человек, с которым я сейчас встречаюсь, — врач. Он следит за тем, чтобы я проходила медицинские чекапы. И проблем со здоровьем, которые были бы вызваны весом, у меня нет. С сердцем и легкими все отлично, нет одышки, я очень выносливая.
Думаю, если однажды я приду к врачу, и он мне скажет: «Из-за веса у вас слишком большая нагрузка на какую-то часть организма», — для меня даже не будет стоять вопрос — я похудею. Но сейчас такая идея для меня просто исчезла: непонятно, зачем этим заниматься.
Когда какие-то комментаторы в интернете пишут, что мне нужно похудеть, я воспринимаю это примерно как если бы человеку, который не хочет набивать татуировку, все вокруг говорили бы: «Набей татуировку». Или: «Перекрасься в блондинку».
Когда мне говорят: «Похудей», я думаю: «То есть я должна похудеть, чтобы нравиться тебе. Потому что в твоей картине идеального мира я должна быть худой». И возникает вопрос: «Почему в твоей идеальной картине мира вообще присутствую я и мой вес?» Совершенно непонятно.
