Я пыталась себя убить

Два года назад 22-летняя Аделина Зотова (фамилия изменена по просьбе героини) из Ижевска попыталась покончить с собой. Тогда ее спасли подруги, которые нашли ее в ванной без сознания и вызвали скорую. Зотова рассказала «Холоду», как она начала снимать стресс алкоголем и не заметила наступление депрессии, как ее близкие вели себя после неуспешной попытки суицида и что она думает о случившемся спустя годы.

С самого детства меня преследовало чувство вины. Мама часто говорила что-то вроде: «Я купила тебе одежду и потратила последние деньги». В такие моменты мне было стыдно за себя. Родители могли наказывать меня молчанием без повода или ругать за то, чего я не делала — например, если напортачил мой старший брат. 

Я всегда была общительной, но, когда в 10-м классе я перевелась в другую школу, меня начали буллить. Я не понимала, за что конкретно меня травят, но была уверена: если со мной так поступают — значит, есть за что. В итоге через несколько месяцев я ушла из этой школы.

После школы я мечтала сделать перерыв на год, чтобы понять, куда я хочу поступать и чем заниматься, но мама поставила мне ультиматум: «Либо ты идешь учиться сейчас, либо вообще не получишь образование». Поэтому мне пришлось поступать в местный институт на лингвиста, но на бюджет я не прошла. Я часто говорила маме, что мне там не нравится, а она отвечала, что все люди учатся, и добавляла: «Мы за тебя еще и платим».

То я работаю, то учусь, то бухаю

Как только мне исполнилось 18 лет, я съехалась со своим первым парнем и начала подрабатывать. В 2021 году мы с ним поехали в Вирджинию по программе Work and Travel (программа, по которой студенты могут работать и путешествовать в США. — Прим. «Холода»). Когда я вернулась обратно в Ижевск, мне стало очень плохо — я думала, что это потому, что снова оказалась в России.

Вскоре мы расстались, и я решила впервые обратиться к психиатру: ходила к разным специалистам, чтобы получить рецепт на препараты. Как таковую психотерапию я не проходила — не понимала, как это может мне помочь. Я думала: «Я выпью таблетку, и мне станет лучше». Но становилось только хуже.

Я перевелась на вечернее отделение в институте, и начала совмещать это с работой официанткой в ресторане. Из-за перенапряжения я стала пить. Сперва я выпивала по выходным, когда ходила с друзьями в клубы, а затем стала пить пиво каждый вечер. В то время я снимала комнату у парня, который выпивал. У нас в холодильнике всегда было пиво, и он разрешал мне пить его без спроса. Я попала в замкнутый круг: чтобы почувствовать себя лучше, я выпивала, а на утро снова была подавленной, поэтому опять пила. 

Со временем от выпивки мне перестало становиться легче, наоборот: я страдала под алкоголем еще сильнее, но продолжала пить. Тогда мне казалось, что все так живут — это нормально.

В ресторане меня повысили до должности администратора: я работала два дня по 12 часов, два дня отдыхала. Иногда смена начиналась в семь утра, и я весь день была на ногах. Мне платили 20 тысяч рублей — этих денег хватало только на то, чтобы оплатить отдельную квартиру, которую я тогда сняла. Было очень тяжело, но я не могла бросить учебу или работу.

В то же время начались мои вторые отношения. Они не были плохими, но мы с партнером не понимали друг друга. Вместо того, чтобы обсуждать и решать проблемы, у нас будто бы было соревнование — кто кому сделает больнее. Эти отношения были очень созависимые: я была готова сделать все, лишь бы он не ушел. Я терпела плохое отношение, грубость с его стороны, но оставалась с ним.

При моем образе жизни было некогда думать о психическом здоровье: я то я работаю, то учусь, то бухаю. Вскоре друзья отвернулись от меня, потом меня уволили с работы — руководству показалось, что я «не вовлечена». Спустя еще пару месяцев я перестала ходить на учебу, и меня отчислили, но я не сказала об этом маме.

Им все достается легко, а мне приходится батрачить

Я нашла новую работу — администратором в вебкам-студии. Начальство постоянно предъявляло мне претензии, и я была в жутком стрессе из-за этого. Я продолжала пить, отношения с парнем портились все больше, а мама узнала, что я не хожу на учебу и начала давить на меня. Все накладывалось друг на друга, и я очень устала.

Тогда я задумалась о своей жизни и поняла, что в ней нет ничего хорошего. Я не хотела жить в этом городе, в этой задрипанной квартире, работать в этой сфере, мне ни на что не хватало денег, а отношения ни с кем не клеились: ни с парнем, ни с друзьями, ни с родителями. Я постоянно страдала и начала принимать это как должное.

Кроме того я все время сравнивала себя со сверстниками: один учится на бюджете, второй устроился на хорошую работу, у третьего счастливые отношения, четвертому купили квартиру, пятому — машину. Казалось, им все достается легко, а мне приходится батрачить, — но ничего не выходит.

В таком состоянии я жила полтора года и не знала, что мне сделать, чтобы выбраться из него. Мне казалось, что я просто такой человек: у меня никогда ничего не получится. Спустя время я понимаю, что у меня были все шансы поменять свою жизнь, но тогда я даже не думала об этом — я просто устала так жить. И подумала, что в таком случае лучше и не жить вовсе.

Суицидальные мысли казались чем-то постыдным, поэтому я не говорила о них с близкими. Иногда я шутила о смерти, но все воспринимали это, скорее, как черный юмор. Когда мне было плохо, я не выходила из дома, чтобы никто не догадался о моем состоянии. А если я куда-то и шла, то выпивала, чтобы казаться радостной, а на следующий день просыпалась — и опять хотела умереть.

Из-за постоянного чувства вины я много размышляла о суициде, но никогда всерьез не планировала его: не выбирала дату и не раздавала свои вещи. Я думала в основном о способе убить себя: мне хотелось визуально красивую смерть. Например, сброситься с крыши не вариант: все на улице увидели бы, как у меня растеклись мозги по асфальту. Мне хотелось умереть дома и тихо.

Когда мне был 21 год, я стала заниматься селфхармом: пыталась перенаправить душевную боль на физическую. Когда я резалась, я думала не о том, как в жизни все плохо, а о том, как остановить кровь. Я не чувствовала инстинкта самосохранения — у меня будто никогда его и не было. Смерти я тоже не боялась.

Я продолжала иногда посещать психиатра и проходила медикаментозную терапию. Но потом в моей жизни произошел эпизод сексуализированного насилия, о котором я не хочу рассказывать подробно — в полицию я не обращалась. Следующие несколько месяцев я ходила с пустым взглядом и смотрела в стену в тишине, в голове абсолютная пустота и только одна мысль: «Мне надоело так жить».

Я легла в ванну с ножом

Это было за пару дней до Нового года. Ко мне зашел мой парень: мы снова повздорили, и он ушел — ему нужно было ехать в другой город по работе. Я осталась одна и решилась покончить с собой. 

Мне было страшно начать что-то делать с собой, поэтому я решила напиться: обычно я не пью крепкие напитки, но тогда я выпила много виски, чтобы забыться. Я села за стол и стала писать записки близким. Параллельно я переписывалась с подругой, но не говорила о своих планах — просто скинула фотографии листов с подписями: «Маме», «Папе», «Андрею» (имя изменено по просьбе героини. — Прим. «Холода»). Подруга подумала, что я готовлю всем открытки к празднику.

Потом я стала доставать разные таблетки из блистеров и горстями глотать их. Я выпила много рецептурных препаратов, которые оставались у меня. Потом взяла нож — планировала перерезать себе вены — и легла в ванну, включила горячий душ, потому что очень замерзла. Не успев порезать вены, я отключилась.

Подруга, с которой до этого переписывалась, начала беспокоиться, что я долго не отвечаю — видимо, она догадывалась о моем состоянии. Вместе с еще одной нашей подругой она приехала к моей квартире, они со всей силы начали долбить в дверь, а потом позвонили хозяину квартиры. В итоге пришла соседка, у которой был запасной ключ от моей квартиры, и открыла дверь.

Я пришла в сознание, когда подруги начали бить меня по лицу. Я просыпалась на несколько секунд и снова отключалась, и так несколько раз. Подруги позвонили в скорую и моему парню — он уже был в другом городе. Он позвонил своей бывшей девушке, потому что у нее был опыт помощи людям в такой ситуации. Она работала неподалеку и быстро прибежала ко мне домой. Подруги растерялись и не знали, что делать, а она достала меня из ванны, перевернула и стала засовывать пальцы мне в рот, чтобы вызвать рвоту. До этого мы не общались с ней близко, но, вероятно, именно благодаря ей я осталась жива.

Следующее, что я помню, — как медики засунули мне в желудок трубку и закачивали туда воду, чтобы я блевала. Затем меня увезли в токсикологию. Оказалось, что большая часть таблеток, которые я выпила, успели усвоиться и подействовать.

«Я живу жизнь?»

В больнице меня отвели к психиатру. Она спросила: «Зачем ты это сделала? Ты же училась, твои родители все для тебя сделали, а ты с ними вот так поступила». Я со всем соглашалась — мне было все равно. Она позвонила моим родителям и посоветовала маме взять отпуск, чтобы она могла следить за мной. Тогда я поняла, что больше не хочу пытаться убить себя — только для того, чтобы больше не попадать в такие заведения.

Из больницы меня забрали родители: мы ехали в машине в полной тишине. Они не сказали ни слова, хотя по лицу мамы я видела, что ей очень жаль. Родители не послушались врача и отвезли меня обратно в квартиру, которую я снимала.

Записки, которые я написала близким, я сразу выкинула, даже не разворачивая. Не представляю, что я могла там написать — вероятно, пыталась объяснить свой поступок, чтобы меня не винили после смерти.

Мне было страшно оставаться одной, и я попросила подругу пожить немного со мной. Так мы прожили полгода: мы гуляли, смотрели фильмы, курили — это помогало отвлекаться и не думать о плохом. Но у меня начались эпизоды дереализации — почти каждое утро я просыпалась с чувством, будто бы живу во сне. Думала: «Где я вообще?», «Я живу жизнь?» Так проходил весь день, а я просто ждала, пока это закончится.

Когда я впервые увиделась со своим парнем после больницы, он плакал и ничего не говорил. Потом он спрашивал, почему я это сделала, — у него было сильное чувство вины, он думал, что я пыталась покончить с собой из-за нашей ссоры.

Эту тему я не поднимала больше ни с кем кроме психолога и психиатра. В то время улучшились мои отношения с родителями: мама отстала с учебой и помогала мне оплатить психотерапию.

На следующий день, когда меня выписали из токсикологии, я вышла на работу — все коллеги знали о произошедшем: одна из подруг, которая пришла ко мне на помощь, работала там же и предупредила их, что на смену я не выйду. На работе все смотрели на меня и молчали. Я продолжала работать как раньше.

Спустя три недели у меня резко поднялась температура и выступила сыпь. Меня отвезли в инфекционное отделение, где врачи не могли понять, что со мной случилось, и расспрашивали про предпосылки. Мне было стыдно признаться, что не так давно я пыталась убить себя и приняла кучу таблеток. В итоге оказалось, что так проявились проблемы с печенью из-за передозировки лекарствами. 

Я пролежала в больнице около трех недель. В один момент мне позвонила начальница и уволила меня — якобы я перестала быть трудоспособной из-за своего «эмоционального состояния».

Я не хотела ни жить, ни умирать

Сейчас мне 24 года. Я продолжаю работать с психологом и психиатром. Психолог задает вопросы, а я ищу ответы, мы пытается разобраться, что произошло тогда, рефлексировать. Я осознаю, что у меня есть психологические проблемы, которые надо решать, поэтому я принимаю препараты. У меня все еще есть проблемы с алкоголем — конечно, я не пью каждый день, как раньше, но иногда меня тянет выпить.

Я до сих пор с тем же партнером, он тоже в терапии, и мы смогли наладить отношения. С сентября 2024 года я живу в Грузии — я уехала в том числе из-за войны, и скоро мой парень планирует переехать сюда. А еще мы завели собаку.

Я нашла работу, которая приносит мне удовольствие и хорошие деньги. У меня есть друзья, а с родителями мы созваниваемся каждую неделю, делимся новостями, и скоро они приедут ко мне в гости. Я полюбила свою жизнь: мне нравится работать, нравится, когда окружающие замечают мои успехи, делают комплименты — теперь я радуюсь этому, а не испытываю вину и стыд. Смысл жизни для меня — просто кайфовать и заниматься тем, что нравится.

Суицидальных мыслей у меня больше никогда не было, но были другие: я ощущала, что мне хочется просто не быть. Иногда я не хотела ни жить, ни умирать — скорее, просто не рождаться. Я осознаю, что смерть — это неприятный процесс, а еще она причинит боль моим близким. 

Мне страшно вспоминать, в каком я была состоянии. Я больше никогда не хочу возвращаться в него и очень боюсь, что мне опять станет так же плохо. Теперь я понимаю, что тогда мне стоило сразу обращаться к специалисту. Сейчас я знаю, что даже когда кажется, что ничего не поможет, на самом деле это не так.