Мы потеряли нашу дочь

Екатерина Добровольская и Дмитрий Шишкин переехали в Лондон в начале 2000-х годов с пятимесячной дочкой Машей. Они растили Машу как равноправного члена семьи, из-за чего она была не по годам взрослой и осознанной. Будучи 19-летней студенткой Маша стала делать подкаст Yungmash Radio, в котором обсуждала со сверстниками волнующие их проблемы. Тогда же у Маши обнаружили редкую форму рака. Два года и три месяца она с помощью родителей боролась, прошла 28 курсов химиотерапии и две операции. После одной из них ей пришлось заново учиться ходить. 

Все это время Маша продолжала вести свой подкаст и соцсети, в которых открыто рассказывала о том, что с ней происходит. В 2022 году она умерла. После ее ухода Екатерина и Дмитрий основали благотворительную организацию YungMash Collective, которая оказывает молодым людям психологические и карьерные консультации. Они рассказали «Холоду» о своей дочери, о том, как они продолжают ее дело и почему считают, что обществу необходимо учиться бережнее относиться к людям, переживающим горе. 

Рассказывает Екатерина

Мы переехали в Лондон, когда Мане было пять месяцев. Нам самим было по 23 года, ни у кого из наших друзей не было детей, поэтому она росла среди наших друзей и всегда была на равных со всеми. Мы с Димой очень хотели, чтобы Маня чувствовала себя равноправным членом нашей семьи, несмотря на свой юный возраст, и поэтому никогда с ней не сюсюкались, как с маленькой, прислушивались к ее мнению, идеям и желаниям и не запрещали ей делать что-либо с позиции силы: «Ты ребенок, а мы взрослые, поэтому ты должна нам подчиняться». 

Все наши решения мы принимали коллективно, на основе товарищества и взаимоуважения. Мы росли и взрослели вместе с Маней, как трое лучших друзей. И все, кто знал Маню, отмечали, что у нас не по годам взрослый ребенок. Например, у нее очень рано развилось чувство справедливости. Она охотно заступалась за тех, кого обижали, но делала это с такой нежностью и заботой, что обидчик сам смягчался, чувствовал свою грубость и отступал. 

Для нас было очень важно, чтобы у Мани сохранялась связь с Россией, поэтому мы часто летали с ней туда. Благодаря этим поездкам Маня говорила по-русски без акцента. Но из-за того, что она все же росла в Англии, у нее была повышенная чувствительность к темам, которые в России недостаточно проработаны обществом.

Как-то раз во время очередного ее пребывания в России взрослые в ее присутствии стали отпускать гомофобные комментарии. И Маня, несмотря на то, что ей было тогда всего восемь лет, сказала: «Остановитесь на секунду и подумайте о том, что вы говорите и почему вы это говорите. Что плохого вам сделали эти люди, чтобы вы говорили о них в таком тоне?» И ее собеседники действительно признались, что увлеклись и сказали глупость, и попросили у нее прощения. 

Маня не стремилась стыдить людей: она очень деликатно, с большой теплотой и заботой подсвечивала их неправоту и заблуждения.

Рассказывает Дмитрий

Маня очень любила готовить вместе с нами, и уже в девять лет могла самостоятельно приготовить себе еду и даже испечь хлеб. Она также была очень артистичной девочкой с абсолютным слухом, так что часто выступала на сцене, пела и танцевала. А еще много рисовала, и у нее здорово это получалось. В 14 лет ее работы даже были на выставке в Somerset House (историческое здание в Лондоне со множеством художественных выставок. — Прим. «Холода»).

Маня своим потрясающим чувством юмора, любовью и заботой притягивала к себе людей. Школу она закончила в статусе Head Girl, что в английской школьной системе — почетное звание (в английской образовательной системе head girls и head boys представляют свою школу на общественных мероприятиях, являются лидерами среди учеников и представляют их интересы. — Прим. «Холода»). 

После школы Маня пошла учиться в King’s College (один из старейших и наиболее престижных вузов в Великобритании. — Прим. «Холода»), изучала, как религии влияют на современное общество и политику. Обучение было построено преимущественно на написании эссе и давалось ей легко. И поскольку Маня хотела самостоятельно зарабатывать, параллельно учебе она еще и работала.

Начинала она в качестве production assistant (ассистент продюсера. — Прим. «Холода») в издании Culture Trip, которым я руководил. Выполняла техническую работу, ей все было интересно, и она очень ответственно подходила к своим задачам — такой этике и дисциплине Катя ее научила еще в возрасте 12–13 лет. Наше сотрудничество — один из самых счастливых опытов в моей жизни. То, что среди сотрудников, к которым я обращался на наших собраниях, был человек, который смотрел на меня не только как на начальника, но и на папу, позволяло мне не относиться к себе слишком серьезно. 

После пандемии в 2021 году ей предложили такую же работу в Reuters. Маня выписала на листочке условия в каждом месте: стоимость смены, продолжительность отпуска и так далее, и в итоге выбрала Reuters. Это было круто, что она в 21 год получила такое предложение, но от Мани и не приходилось ожидать ничего иного.

Рассказывает Екатерина

Несмотря на это, карьерный успех не был главным двигателем ее личности. Основополагающей чертой ее характера была забота о других людях и желание помочь. Она не решала проблемы людей за них, но всегда выслушивала их и давала возможность взглянуть на ситуацию с другой стороны. Она не собиралась целенаправленно заниматься эмоциональной поддержкой своих сверстников, так получилось само собой. 

В 2019 году Маня основала собственный подкаст Yungmash Radio. Она приглашала в качестве гостей самых разных людей и разговаривала с ними обо всем, что волновало ее и ее сверстников. У подкаста не было какой-то социальной цели, Маня как и все в своей жизни делала его ради удовольствия, просто потому что ей это было интересно.

Рассказывает Дмитрий

В 2019 году Маня заболела раком, и ей стало не до подкаста. Но в разгар пандемии она стала вести Twitter spaces (групповые аудиочаты. — Прим. «Холода»). Она не могла выходить на улицу и общаться с людьми из-за локдауна, а еще очень многие люди попропадали из ее жизни из-за рака. Ей не хватало живого общения, и коммуникация в интернете стала ему отличной заменой. 

Сначала люди собирались в Манином онлайне, просто чтобы поржать.

Но постепенно это переросло во что-то большее. Ребята из разных стран с совершенно разными бэкграундами собирались вместе, обсуждали музыку и кино, делились чем-то, играли в игру по мотивам «Мафии», будто они застряли на космическом корабле и им нужно вычислить пришельца. 

В Маниных твиттер-спейсах молодые люди чувствовали себя свободными, они знали, что их выслушают и не осудят, и не боялись быть самими собой. Поэтому каждый день в районе восьми вечера Мане в твиттер сыпались вопросы, когда она открывала очередной спейс. 

В 2021 году Маня стала чувствовать себя лучше и вернулась к своему подкасту, стала откровенно обсуждать в нем в том числе свою борьбу с раком. И в результате вокруг нее и ее подкаста образовалось сообщество молодых людей. 

Маня больше всего на свете хотела быть мамой. Ее планы образовать семью оставались непоколебимы, и, когда ей начали делать химию, стало понятно, что сама она вряд ли сможет иметь детей. Тогда она решила, что усыновит или удочерит их. 

Но стать матерью Мане было не суждено. В марте 2022 года она улетела.

Маша Шишкина в выпуске своего подкаста Yungmash Radio, 7 марта 2021 года

2019 год был одним из самых счастливых в моей жизни: мне было 19 лет, и у меня было ощущение, что все идет лучше некуда. Я основала собственный подкаст, училась в университете, работала, тусовалась в друзьями. Известие о том, что у меня четвертая стадия редкой онкологии, произвело на меня впечатление разорвавшейся бомбы и поделило мою жизнь надвое. Я знала, что рак бывает и у совсем юных людей, но никогда не думала, что эта проблема коснется меня. Я с детства была достаточно атлетичным ребенком и не испытывала никаких проблем со здоровьем.

Впервые я столкнулась с ними в августе 2019 года. Я стала испытывать сильную боль в левой ноге, которую с каждым днем было все сложнее игнорировать. Я тогда только начала работать в офисе и рассудила, что это может быть ишиас (боль в пояснично-крестцовой области, вызванная воспалением седалищного нерва. — Прим. «Холода»). Но боль становилась невыносимой, я не могла сидеть в вагоне метро, на парах в университете и на работе. Не могла спать по ночам из-за боли, утихомирить которую не помогали никакие обезболивающие средства.

В ноябре я обнаружила, что у меня не получается справлять нужду. В университете и на работе я очень часто убегала в уборную, потому что мне хотелось сходить в туалет, но сделать это у меня никак не получалось. Я стеснялась этого и долго не решалась заговорить с кем-либо из друзей о моей проблеме. Незадолго до Рождества мне пришлось обратиться в больницу за экстренной помощью. Мне было невыносимо больно, я лежала на полу ванной комнаты и плакала, потому что мне не удавалось сходить в туалет и я не знала, что мне делать. 

В больнице мне установили катетер и взяли кровь на анализы. Результаты анализов пришли чистыми, но мы с родителями тогда уже были слишком обеспокоены ситуацией, чтобы оставить все как есть. Я обратилась в частную клинику, и там мне сделали МРТ. Эта процедура оказалась для меня настоящей пыткой — мне надо было лежать в трубе без движения, в то время как мне было очень больно. 

МРТ показало, что у меня в тазу огромная опухоль размером 27 на 15 сантиметров и несколько опухолей в печени. Врач сразу объявила, что мое заболевание неизлечимо. Она сказала, что мне назначат химиотерапию, но она мне не поможет, и я умру. Такое известие очень сильно разозлило мою маму: она не могла поверить, что врач может говорить такое 19-летней девочке.

Через три дня после этого случая пришли результаты биопсии, и так я узнала, что врачи ошиблись, у меня была не саркома, как они думали, а четвертая стадия герминогенного рака — это редчайшая онкология (опухоль зародышевых клеток, из которых образуются сперматазоиды или яйцеклетки. — Прим. «Холода»), которая формируется еще в утробе матери. Врачи сказали, что мне предстоит долгий путь, включающий в себя химио и иммунотерапию, но мой кейс не безнадежен. Я два месяца прожила в больнице, потом вернулась домой, но продолжила приезжать на химию раз в две с половиной недели.

Я потеряла все свои волосы, что стало для меня мощным переживанием, и не могла нормально передвигаться: все еще жила с катетером, а левая нога утратила свою подвижность из-за того, что опухоль давила на нерв и это доставляло мне очень много боли. Ступню на левой ноге я, например, не чувствую до сих пор. 

1 июля 2020 года я провела 12 часов на операционном столе. Врачи вырезали мне из таза опухоль. Операция эта была очень рискованной и трудоемкой, на предшествующем ей брифинге врачи говорили, что у них может не получиться спасти нерв и ногу, и я гарантированно потеряю очень много крови. Все прошло благополучно, врачам удалось сохранить все нервы на ноге, но такое вмешательство не прошло бесследно. 

Мне пришлось заново учиться ходить при помощи физиотерапевта. А еще после операции у меня остался огромный шрам на животе и бедре. Первое время при виде него я плакала, настолько диким мне казалось это зрелище. После операции мне также установили стому, которая необходима мне по сей день. Сейчас я смирилась с тем, что это просто часть моей ежедневной рутины, и радуюсь, что в скором времени мне сделают повторную операцию, после которой мне удастся от нее избавиться, но такое спокойствие пришло ко мне далеко не сразу. 

С химией я закончила еще до операции. У меня отросли волосы и исчезли опухоли в печени. Но вскоре мне пришлось снова сбрить волосы и вернуться к химии — врачи сообщили, что обнаружили новые злокачественные образования в тазу.

На моем пути борьбы с раком, которая продолжается до сих пор, мне пришлось столкнуться с великим множеством невообразимых и тяжелых вещей. Когда мне только поставили диагноз, и я в течении двух месяцев не могла вставать с кровати. Мне было очень тяжело. Я впала в состояние шока и апатии, замкнулась в себе, потому что поняла, как близко подошла к смерти. В какой-то момент меня даже посещали суицидальные мысли. 

Но меня спасла моя семья. У меня отличные отношения с родителями, передаю привет Yung Дмитрию и Yung Кейт (именно под этими никами родители Маши известны слушателям ее подкаста и подписчикам в соцсетях. — Прим. «Холода»)! Я их обожаю, они невероятные и очень помогли мне в самые темные времена. Всегда были рядом, охраняли меня как щит. Мы и раньше были близки с ними, но этот опыт сплотил нас еще больше. 

Мне также помогли мои друзья и бывший парень. Очень порадовало, что неожиданно объявились и поддержали меня старые друзья, люди, с которыми мы в последние годы потерялись. Но также мне пришлось пережить разрыв некоторых очень важных для меня отношений. Некоторые мои одногруппники, друзья семьи и мои личные пропали из моей жизни. Сначала я не спала много ночей из-за этого, не могла понять, как же так, но со временем я начала относиться к такому выбору людей с большим пониманием, осознавать, что не все могут выдержать подобное. 

Многие спрашивают меня, как мне удается оставаться позитивной в таких обстоятельствах. Но я думаю, что у меня просто нет другого выбора. Что мне делать, как не бороться? Сдаться? Ну уж нет!

Рассказывает Дмитрий

Маня рассказывала, что впала в ступор после того, как узнала о своем диагнозе. Но надо понимать, что то, что ступор для Мани, — для других людей огромное количество действий. Потому что даже в своем ступоре Маня оставалась яркой, улыбчивой, доброй и заботливой. Наша же с Катей задача заключалась в том, чтобы быть рядом с ней и ее поддерживать. Мы привыкли жить втроем, были треугольником, постоянной опорой друг для друга. И, когда кому-то из нас было плохо, естественной реакцией для двоих других было подхватить его и не дать упасть. 

Ни Маня, ни мы никогда не задумывались о несправедливости происходящего, не испытывали ненависти и не занимались перекладыванием вины на какие-то обстоятельства. Такие разговоры никогда не велись в нашем доме, потому что мы не привыкли так рассуждать и понимали, что это контрпродуктивно. Такие мысли только и делают, что лишают сил и самоконтроля.

Маня приняла решение, что будет лечиться традиционным образом, в больнице. Это не то, что мы с Катей выбрали бы для себя, но к такому ее выбору отнеслись с уважением. У Мани был принцип, что в течение дня надо обязательно сделать хотя бы одну вещь, которая доставит радость. И мы пытались не отступаться от него даже в самые сложные моменты.

Мы договорились с больницей о том, чтобы Катя была всегда с Маней: ночевала с ней в палате и присутствовала при химии. Не могло быть и речи о том, чтобы Маня проходила через все это одна. Я же ждал Маню дома. Когда ее стали отпускать из больницы, она приезжала с химиотерапии, и мы с ней клеили микродомики из бумаги, оснащали их микромебелью, микробиблиотекой с книгами и прочей утварью. Смотрели вместе все новые сезоны Rupaul’s Drag Race («Королевские гонки Ру Пола» — популярное американское реалити шоу о дрэг-артистах со множеством иностранных франшиз. — Прим. «Холода»), Маня познакомила меня с этой вселенной, и я быстро очаровался культурой дрэга.

Рассказывает Екатерина

У нас с Маней всегда была очень яркая и красивая жизнь: вкусная еда, красивый дом и невероятные путешествия. Больницы же ощеломляюще некрасивы. В них неприятно и неудобно все: кровати, процедуры, свет, запахи и звуки. 

Чтобы сгладить для Мани шок, мы стали вить гнездо в ее палате: натащили в больницу живые цветы без запаха, развесили гирлянды и расставили всюду настольные лампы, чтобы в палате не было жуткого флуоресцентного света. Привезли свое постельное белье, полотенца, чайник, посуду и еду, чтобы у Мани было ощущение дома и нормальности. Отучили медсестер вламываться в палату и врубать свет, пока Маня еще толком не проснулась, объяснили им, что пользоваться духами, когда работаешь с людьми после химиотерапии, которые очень чувствительны к резким запахам, — не лучшая идея. 

Больница — это срез общества. И там, как и везде, работают как отзывчивые и самые лучшие на свете, так и неприятные люди, которые совершенно не уважают пациентов и пользуются их беспомощностью. Первые сбегались к нам с Маней в палату как светлячки на свет. Говорили: «У вас так хорошо, можно мы с вами посидим 10 минут, отдохнем?» Мы с ними пили чай, знали как у кого дела, сколько лет их детям и когда у кого дни рождения. Маня всегда дарила им подарочки. 

Но были среди медсестер и те, кому я просто-напросто запретила подходить к Мане. 

Я провела в больнице два года, и у меня такое ощущение, будто я эти два года отсидела в тюрьме. Теперь я точно знаю, что это не то место, с которым человека можно оставлять один на один. Когда тебе плохо, и у тебя нет сил воевать за свои права, тебе нужен буфер, человек, который сможет отстоять твои интересы за тебя. Потому что как бы красиво больницы ни выглядели на картинках и вне зависимости от страны, где они находятся, там всегда происходит одно и то же.

Рассказывает Дмитрий

27 марта 2022 года группа молодых людей, которые слушали Манин подкаст и были подписаны на нее в соцсетях, организовали вечер памяти Мани в одном из Лондонских парков. Не прошло и двух недель с тех пор, как от нас улетела Маня, и мы с Катей не хотели никуда идти, но решили пересилить себя и все-таки прийти, потому что эти молодые люди делали это ради Мани. 

На месте мы обнаружили очень разных людей, которых на первый взгляд мало что объединяло. Там были дети из зажиточных кварталов Юго-Запада Лондона и люди из совершенно непривилегированных частей Британии, студенты и мигранты со всего света. Сначала все чувствовали себя скованно и зажато, но через полчаса включили музыку, стали танцевать, общаться.

Маня была человеком, который выслушивал их и создавал вокруг них безопасное пространство, в котором можно было делиться чем угодно. И в тот вечер мы с Катей поняли, что должны продолжить ее дело, должны предоставить вот это чувство локтя, опоры и единства, которого так многим людям не хватает на старте их жизни.

Рассказывает Екатерина

Среди ребят, которые пришли в этот вечер, были те, кто мог позволить себе любого коуча, но были и те, кто чувствовал себя одиноким, у кого были трудные ситуации в семьях и не было денег. Эти люди по жизни заведомо оказываются в проигрышной ситуации, и я подумала, что было бы здорово им помочь, создать группу, в которую смог бы обратиться любой желающий, и получить бесплатную помощь, несмотря на свой бэкграунд и другие внешние факторы. 

Я по профессии нейро коуч (нейрокоучинг — специализация на стыке нейробиологии, нейропсихологии и методов когнитивно-поведенческой терапии. Нейрокоучи, как правило, помогают людям изменять поведение посредством понимания механизмов работы головного мозга. — Прим. «Холода»), специализируюсь на бизнесе и рекрутинге и не понаслышке знаю, как полезны бывают менторы для тех, кто хочет добиться большего в своей карьере. Проблема заключается в том, что менторство и нейрокоучинг — очень дорогое удовольствие. Мы же с Димой захотели, чтобы такая поддержка стала доступнее любому молодому человеку, привлекли к проекту моих знакомых отзывчивых коллег и основали YungMash Collective.

Рассказывает Дмитрий

Многие призывали нас объединиться с фондами, которые занимаются помощью онкобольным и больным детям. Но наш коллектив имеет другую специфику, хотя среди наших подопечных есть ребята, которые пережили серьезные испытания в связи с болезнями. Яркий тому пример — 20-летний парень, который недавно вступил в коллектив. У него умерла мама, своего отца он никогда не знал, а в 17 лет у него случился инсульт и у него обнаружили опухоль мозга. Он остался совсем один, чувствовал себя потерянным. 

Последнее для нас как раз является определяющим фактором. Мы помогаем молодым людям обрести опору в тот момент их жизни, когда она им наиболее необходима. Очень многих ребят родители воспитывали по принципу «накормлен, напоен и ладно», у кого-то из них вообще не было родителей, и сейчас, сталкиваясь со взрослыми проблемами, они дезориентированы. В YungMash Collective мы даем таким ребятам навыки, которые помогают им подготовиться к вызовам будущего и позволят им выгодно выделяться на рынке труда.

Наши специалисты рассказывают ребятам, как правильно вести переговоры, грамотно составлять резюме. Но, поскольку мы занимаемся нейрокоучингом, а не обычным менторством, еще и очень много рассказываем о том, как работает наш мозг. Приобретенные на таких лекциях знания впоследствии помогают молодым людям обрести душевный покой, лучше регулировать свои эмоции, меньше нервничать, совладать с тревогой, которая их сейчас переполняет, принимать решения в стрессовых ситуациях. 

Каждый участник коллектива получает 20–25 часовых занятий на различные темы. Потом он может уйти или остаться и стать ментором для других молодых людей, которые только-только начинают свой путь в коллективе.

Рассказывает Екатерина

Для нас это очень радостно, потому что коллектив замышлялся не как история, в которой старшее поколение коучит младшее, а как пространство, куда молодые люди приходят за помощью к сверстникам. 

Среди давних наших последователей Манин знакомый Кэмерон. Он учился с Маней в школе, всегда был очень умным, заметным и жизнелюбивым парнем. А потом он столкнулся с дичайшей депрессией, еле окончил университет и решил обратиться за помощью в коллектив. Постепенно встал на ноги и после окончания обучения стал у нас ментором, а в прошлом году вместе с другой подопечной коллектива и вовсе стал частью попечительского совета нашей организации. И я очень горжусь тем, что вместе со мной в совете заседают молодые ребята, которые лучше моего понимают, что нужно их ровесникам, продвигают свои идеи.

Поначалу к нам приходили люди строго из Маниного окружения, которые были подписаны на нее в соцсетях, слушали ее подкаст и как раз задавались вопросом, с кем им говорить и куда приносить свои проблемы и тревоги, после того как она улетела. Но наша популярность росла органически, благодаря сарафанному радио. 

Правда, многие долго сомневаются, прежде чем к нам обратиться: верят поговорке if it looks too good, it probably is (английская поговорка, смысл которой в том, что если что-то кажется слишком хорошим, то там есть подвох. — Прим. «Холода»). Люди не верят, что кто-то может предоставлять помощь совершенно бесплатно, на деле, а не только на словах, продвигать ценности инклюзивности и взаимовыручки. 

Но никакого подвоха нет, мы просто хотим продолжать нести в мир те семена добра, которые взращивала вокруг себя Маня. Она всегда понимала, что у каждого человека есть какая-то боль, что в жизни не бывает все идеально и гладко. Всегда была готова выслушать и принять в свое общество человека, который по тем или иным причинам чувствовал, что он на нуле, что он одинок. 

Мане самой было непросто, но она никогда не думала о себе как о жертве и не жаловалась на свою судьбу. Она держала удар, боролась и всегда стремилась помогать другим.

Рассказывает Дмитрий

То, что с нами произошло, бесконечно тяжело переживать любому родителю. Но нам с Катей тяжело вдвойне. Мы остались не только без дочери и друга, но и без той обалденной силы, которую являла собой Маня, и той запредельной любви и заботы, которой она нас окутывала. Остаться без такого счастья — совершенно бесчеловечная вещь. 

Наша жизнь всегда была построена на троих, и оказаться вдвоем стало для нас настоящим испытанием. Мы продолжаем заказывать в ресторане столик на троих, и чувствуем и знаем, что Маня всегда с нами. Просто учимся жить с тем, что это «с нами» больше не имеет физического воплощения.

Рассказывает Екатерина

Нас с Димой в церковь не загнать, но нам повезло, что за несколько лет до всех событий мы начали ходить на курсы Каббалы (мистическое течение в иудаизме. — Прим. «Холода»). Это помогло нам осознать, что с душой человека ничего не становится после смерти. И когда мы отпускали Маню, мы знали, что не отпускаем ее насовсем, и понимали, что найдем способ, как с ней общаться. Так и вышло: мы познакомились с медиумом Хайке.

Хайке — умнейшая, открытая, очень приятная и совершенно нормальная тетка. С ее помощью мы четыре раза в год «общаемся» с Маней и каждый раз поражаемся тому, до какой степени Маня отслеживает все, что происходит у нас в жизни, какие детали подмечает и как помогает нам принимать важнейшие решения относительно нашего будущего. 

Рассказывает Дмитрий

Несмотря на то, что мы поддерживаем контакт с Маней с помощью Хайке, мы все равно переживали очень острую фазу горевания и боли, когда она от нас улетела. И то, что наше общество не знает, как обходиться и разговаривать с людьми в горе, — отдельная боль. Люди, с которыми мы дружили 30 лет, не справились с нашей болью и пропали из нашей жизни, просто молча или сказав, что это все для них слишком сложно. Мы с Катей потеряли так многих людей и считаем важным говорить об этой проблеме, напоминать людям о том, что говорить о травме никогда не будет легко, но делать это необходимо. 

Ни один человек, ни одна семья не обходятся без боли и трудностей. Боль рано или поздно коснется каждого из нас в той или иной форме, и мы должны быть готовы поддержать своих близких в такой момент. Прятать голову в песок, бросать человека в такой период или делать вид, что ничего не произошло, — не вариант. 

Первое, что должны помнить люди, которые хотят помочь близким, когда те горюют, это то, что не стоит в такой момент думать о себе и пробовать навязать людям свою идею того, что им должно помочь. Это не твое горе, оно не про тебя. Больше слушай и меньше говори, просто будь рядом с человеком на тех условиях, которые он тебе предлагает, внимательно слушай то, что он рассказывает тебе о своем горе и способах его проживания. Не пытайся навязать свое. Когда горе коснется тебя, ты будешь горевать так, как считаешь нужным сам, а сейчас просто побудь рядом с человеком.

Рассказывает Екатерина

Многие боятся заговорить с людьми, переживающими травму. Боятся подобрать не те слова, наступить на больную мозоль, сделать человеку хуже. Но важно понимать, что сделать хуже довольно сложно — человеку и так невообразимо плохо. И да, какие-то формулировки могут обидеть, покоробить, вызвать у горюющего человека острую реакцию. Важно быть к такой реакции готовым, понимать, что это не направленная лично на тебя агрессия, а просто реакция на боль. 

Это как если у человека сломаны руки и ноги, а ты его пытаешься аккуратно поднять и посадить на кресло. Делаешь неаккуратное резкое движение, и человек на тебя ругается. Это реакция не на тебя, а на боль. То же самое и с душевной болью. Если первый раз не сработало, важно аккуратно попробовать подойти к человеку с другой стороны, попробовать заговорить с ним снова. Что-то да сработает. Но многие боятся, не подходят, не пробуют заговорить вообще или специально заводят разговоры о посторонних вещах.

Рассказывает Дмитрий

Когда так делал кто-то из моих знакомых, я говорил им напрямую: «Не игнорируй меня, не пытайся обойти главную тему. Не говори со мной о работе или стройке в конце улицы, о чем-то бесполезном, бессмысленном. Говори со мной о том, о чем тебе страшнее всего говорить, забудь о том, что тебе страшно, и подумай о том, как плохо мне. Давай переживем пять минут неудобства и слез. Потом мы можем вместе смеяться и говорить о чем угодно, обсуждать всякую ерунду, но мы не можем игнорировать то, что со мной произошло».

Рассказывает Екатерина

У нас есть близкая подруга, которая тоже много тяжелого в жизни пережила. Этот опыт дает ей глубину эмпатии и понимания нашей ситуации. Как только она узнала, что Мани не стало, написала нам, что приедет к нам с едой. Она живет далеко от нас, и я попросила ее этого не делать. Мы закрыли все двери и не были готовы никого к себе впускать. Но она настояла на своем, сказала, что просто оставит еду у двери, сядет в машину и поедет обратно, если мы не будем готовы ее принять. Мы в итоге открыли ей дверь и, ничего не говоря, просто просидели несколько часов, обнявшись в углу. Еда ее никому не была нужна, никто не мог тогда есть, но тот факт, что она приехала, была рядом, очень нас поддержал.

Но есть и вещи, которые совершенно точно не нужны. Всем кажется, что самый простой и правильный способ поддержать людей в такой ситуации — отправить им букет цветов. Но даже самых красивых и хороших вещей должно быть в меру. У нас весь дом превратился в цветочную лавку, мы спускались вниз, а у нас там стояло 50 букетов, в какой-то момент, мы поняли, что дома не осталось воздуха, так сильно пахло цветами. Это перестало быть красивым и хорошим, это начало нас душить. И за цветами надо было ухаживать, менять им воду, расставлять так, чтобы можно было передвигаться по дому. А на это у нас не было никаких сил. Потом они начали умирать на наших глазах… это точно не то, что нам надо было видеть.

Рассказывает Дмитрий

То же самое вот эти реакции в инстаграме. Сердечки и прочие эмодзи. Одно дело, когда кто-то пишет тебе сообщение со словами поддержки, и совсем другое, когда ты получаешь реакцию в виде картинки. Как будто мы вернулись в каменный век, разучились общаться и только оставляем друг другу наскальную живопись в виде этих сердец. А мне не нужны сердечки, если есть что сказать — скажи, нет — проходи и не говори ничего. 

Не знаешь, что сказать? Так и напиши мне об этом. Скажи: «Я не знаю, что тебе сказать, потому что у меня нет слов или понимания того, как выразить эмоции, которые я чувствую», — и наше взаимодействие будет совершенно на другом уровне, чем если ты мне пришлешь сердечко. Наше общество очень страдает от того, что мы не умеем оказывать помощь или высказывать свои эмоции в таких тяжелых ситуациях. Потому что такие ситуации происходят с каждым из нас и переживать их в одиночку невыносимо. Было бы здорово, если бы люди могли сообща переживать не только радостные моменты, но и невообразимую боль. Это сделало бы нас только лучше.

Рассказывает Екатерина

Каждый человек потрясающ, уникален и неповторим. В каждом из нас есть как хорошее, так и плохое. И у каждого есть выбор: концентрироваться на плохом в другом человеке, следовательно, осуждать его и ругать, или попробовать разглядеть под всеми слоями доброту, щедрость, заботу и любовь и попробовать вытащить это наружу. Это как раз то, что каждый день для себя выбирала Маня. 

Нам с Димычем бывает больно, плохо, тяжело. Случаются дни, когда я не могу встать, меня тошнит, мне плохо. Но, несмотря на наличие таких дней, мы знаем, что Маня что-то свое здесь доделала, что ей надо было доделать. А у нас еще, очевидно, что-то осталось. Рано или поздно, мы с этим закончим, и воссоединимся с ней. Как три светлячка снова будем делать что-то все вместе, и нам будет очень весело.