Я пытался менять систему изнутри, но ничего не получилось

Лайки главврачу, жадность начальства и унизительные условия труда. Реаниматолог объясняет, почему в больницах России «ни хрена нет»
Я пытался менять систему изнутри, но ничего не получилось

Анестезиолог-реаниматолог Александр Бочаров пять лет работал в Калужской больнице скорой помощи и пытался, как он говорит, «менять систему изнутри»: ездил по стране, повышал квалификацию, пытался внедрять новые методики, конфликтовал с руководством и даже завел свой ютуб-канал, где рассказывает об изнанке российской медицины. Активность Бочарова стоила ему работы — конфликт с начальством вынудил его уйти из госсектора, однако прекращать борьбу с системой он не намерен. Бочаров рассказал «Холоду» свою историю и объяснил, что не так с российской медициной.

Я вырос в маленьком поселке Калужской области. Отец учил девятиклассников ездить на тракторах, мама работала бухгалтером и оператором автозаправки. Я же хотел заниматься чем-то поинтереснее, поэтому после окончания школы в 2011 году я поступил в Смоленскую государственную медицинскую академию. На втором курсе попал на летнюю практику в областную Калужскую больницу. Практика вообще была сестринская и не предполагала, что меня будут учить чему-то новому. Я думал, что мне поручат измерять давление, делать уколы, разводить антибиотики. Но мне в наставники попались потрясающие врачи-реаниматологи. Они показывали мне, как реанимировать больных, и позволяли под присмотром выполнять более сложные узкоспециализированные врачебные манипуляции, такие как интубация и постановка центральных венозных катетеров. С тех самых пор я загорелся реанимацией.  

Александр на втором курсе медицинской академии

Вернувшись с практики, я на третьем курсе пошел работать санитаром в детскую реанимацию в Смоленскую областную больницу. Мыл там полы, ухаживал за детьми. Постоянно получал от сестер за то, что брал детей на руки, пел им колыбельные и успокаивал их, когда они плакали. Почему-то считалось, что нельзя приучать маленьких к рукам, а я до сих пор считаю, что только так к детям и надо относиться — с любовью и заботой, даже если ты им чужой человек. 

Ученые обещают конец рака. Рассказываем про поворотные моменты этой борьбы
Общество7 минут чтения

На четвертом курсе я получил аттестат, позволяющий работать медбратом, и устроился в Смоленский областной онкодиспансер. Больше зарабатывать с повышением квалификации, как ни странно, я не стал. Когда я работал санитаром на полставки в 2013 году, я получал 11 тысяч рублей, а в следующем году, работая медбратом на полставки, еле наскребал 9 тысяч. 

Как санитар может получать больше медбрата?

Иногда младший медицинский персонал в России действительно зарабатывает больше квалифицированных специалистов. Так, в 2018 году медсестры из Забайкальского края и Челябинской области жаловались, что санитары стали зарабатывать больше, чем они, несмотря на отсутствие у последних профильного образования. Тогда повышение заработков санитаров объяснили майскими указами президента. Согласно им, зарплата младших медицинских работников в 2018 году должна была достигать уровня средней зарплаты по региону. Поэтому санитарам резко повысили зарплату, и в ряде регионов это привело к тому, что санитары стали зарабатывать больше медсестер.  

Источник «Холода», работавшая в системе российского здравоохранения в 2010-х годах, говорит, что разрыв в заработках квалифицированных медработников и санитаров в пользу последних мог появляться и из-за того, что большая часть зарплаты складывалась из стимулирующих выплат, а сама ставка оставалась низкой. В случае дефицита санитаров в больнице санитары получали высокие стимулирующие выплаты из-за количества выполненной ими дополнительной работы и в итоге зарабатывали больше медсестер.

Задавать вопросы тут не принято

В 2019 году я окончил ординатуру и попал в Калужскую больницу скорой медицинской помощи (БСМП). Это большая больница с двумя лечебными корпусами. Туда привозят людей с травмами, аппендицитами, переломами, кишечными непроходимостями, гинекологическими и урологическими патологиями и чем только не. Вся неотложная хирургия Калуги и нескольких районов области проходит именно там.   

Объем работы был огромным. В восемь утра у нас начинался обход в реанимации. Заведующие всех отделений, заместитель главного врача, реаниматологи, которые сдавали дежурство и те, кто пришел из дома, обходили все койки, осматривали пациентов, обсуждали их динамику. Дежурившие реаниматологи докладывали, что произошло с каждым пациентом за сутки, и делегация решала, что делать дальше: кого стоит прооперировать, кого оставить в отделении, кого перевести, кому назначить процедуры. После этого начинался мой рабочий день. 

Я ищу справедливость, но по закону наказать виновных невозможно
Общество12 минут чтения

У нас всегда должны были дежурить два реаниматолога и один анестезиолог. Кто ты сегодня — определял график. В дни, когда мне выпадало выполнять функции анестезиолога, я шел в операционную и целые сутки оказывал неотложную помощь там; когда дежурил в качестве реаниматолога, занимался больными в реанимации. В конце суток я каждый раз был выжат как лимон, а еще нужно было провести осмотр в восемь утра и в девять быть на общей врачебной планерке, где главврач и его заместители могли в любой момент спросить у тебя про состояние конкретного больного, и ты должен был не ударить в грязь лицом. 

Помимо действительно важных вещей на этих планерках нередко обсуждались и какие-то абсолютно пустяковые вещи. Например, каждую пятницу экономисты зачитывали нам отчет о том, сколько денег заработала больница на платных услугах. Еще нам нередко устраивали публичные выволочки. 

Например, поименно называли людей, которые допустили орфографические ошибки при заполнении медицинских карточек, и их журили. В таких случаях летучки могли длиться три часа — до полудня. Я до сих пор не понимаю, зачем надо тратить время специалистов на такую ерунду. В это время отдежурившие врачи могли бы отсыпаться и набираться сил для следующей смены, а только пришедшие — спасать людям жизни. 

Негодование у меня вызывала не только нецелесообразность бессмысленных планерок, но и то, что в больнице часто творился бардак. У нас отделение реаниматологии и операционные располагаются на разных этажах. Нередко из-за нехватки людей я работал и реаниматологом и анестезиологом и дежурил сразу на двух этажах. А этого делать по правилам никак нельзя. Анестезиолог не имеет права покидать операционную, а реаниматолог — реанимацию. Мне же, как и всем, приходилось нарушать это правило. 

Однажды в Калуге был сильный гололед, и нам привезли 50 человек с травмами в больницу. У меня в графике значилось — реаниматолог, но параллельно работе в реанимации я еще проводил анестезию, бегал от одного операционного стола к другому, некоторые анестезии проводил вообще одновременно. Когда я бегал на другой этаж, мои пациенты в реанимации оставались на попечении медсестер. 

Бывший спецназовец спас тысячи пострадавших во время войны в Югославии. Ему помогли бронированный спорткар и Библия
Общество7 минут чтения

У нас в больнице всегда работали суперопытные медсестры, и я знал, что могу на них положиться. Но вообще бросать больных в реанимации нельзя — это неправильно и опасно. Мне известны случаи, когда на моих коллег возбуждали уголовные дела, потому что те из-за беспечности администрации работали в таком режиме. Когда анестезиолог-реаниматолог сразу и везде, может случиться что угодно. А ответственность в итоге понесет врач, а не его начальник, который составил ему такой график.

Особенно меня поражало, что больница такого уровня до сих пор использует закись азота как основной анестетик при общей анестезии. Я читал о нем в учебниках, но до БСМП никогда не применял его на практике. Он по праву считался недостаточно сильным средством для анестезии и не использовался даже в самых скромных больницах Смоленской области, где я работал. Сейчас весь мир использует современный ингаляционный анестетик Севоран, а закись азота считается пережитком времени (в 2018 году около 60% отделений анестезиологии все еще использовали закись азота, более свежих данных нет. — Прим. «Холода»). 

В Калужской БСМП это средство же до сих пор используется. По сути пациентов глушат с помощью наркотических анальгетиков и обеспечивают им легкую дремоту с помощью закиси азота. В моем понимании как врача-анестезиолога, этот метод анестезии — ни о чем, к тому же он неизбежно приводит к тому, что пациент дольше выходит из анестезии, а также увеличивает частоту развития послеоперационной тошноты и рвоты. Вдобавок ко всему он еще и опасен для людей с кишечной непроходимостью, а мы часто оперировали пациентов с такой патологией. 

Что делать и нужно ли с ними бороться? Инструкция «Холода»
Общество6 минут чтения

Я не хотел подвергать пациентов риску и стал спрашивать у начальства, когда у нас появятся нормальные препараты. Я не предлагал им тратить миллионы рублей на какие-то супердорогие экспериментальные препараты, а спрашивал про абсолютно базовые средства. Несмотря на это, начальство от моих предложений бесилось, заведующая отделением просила не ломать то, что прекрасно работает, и козыряла своим 30-летним стажем работы, коллеги тоже крутили пальцем у виска и недоумевали, чего это я лезу на рожон. 

Наш старый анестезиолог призывал не лезть в разборки сильных мира сего, говорил: «Мы с тобой такая мелкая трава, что когда ее косят, то нас даже не задевают». И его совету безоговорочно внимали все сотрудники — у нас в больнице не было принято задавать вопросы и критиковать начальство. Поэтому, когда я стал вести себя «неудобно», начальники это сразу заметили и принялись всячески меня гасить. После того как я пообщался с заведующей про анестетики, меня стали чаще призывать к ответу на осмотрах и планерках. 

Однажды мы стояли в коридоре после обхода больных, заведующая спрашивала про наших пациентов. Я не смог ответить на один из ее вопросов: мне не успели прийти его анализы из лаборатории, в тот день лаборатория была загружена и задерживала анализы многих больных. Когда мой коллега рассказал о том, что до сих пор ждет анализы своего пациента, заведующая никак на это не отреагировала. А на меня раскричалась и стала требовать, чтобы я тотчас пошел в лабораторию и поторопил их. Меня ее крик поверг в замешательство, я не хотел учинять скандал, просто был шокирован ее тоном и оттого завис на несколько секунд, не сразу побежал выполнять ее приказ. Тогда она впридачу дала мне подзатыльник — якобы для того, чтобы я не медлил.  

На меня кричали и давили, я даже пряталась в туалете от начальства. Теперь у меня свой бизнес
Общество4 минуты чтения

Вот это меня уже совсем выбило из колеи — я никак не ожидал, что ко мне будут употреблять рукоприкладство в больнице. Я сказал ей, что так со мной вести себя нельзя, развернулся и ушел. Через два дня заведующая зашла в ординаторскую, где находился я и еще трое моих коллег, и попросила у меня прощения, сказала, что перешла черту. Но радоваться было рано — свою речь она закончила оповещением о том, что лишает меня 25% стимулирующих выплат. Якобы она посмотрела истории болезней моих пациентов, которые я заполнял, и обнаружила в них ошибки. Что это были за ошибки, она при этом не уточнила. 

Стимулирующие выплаты составляли большую часть моего заработка: я получал 19 тысяч рублей оклада, а все остальное — ночные часы работы и интенсивность — засчитывалось в стимулирующую надбавку. И ее сокращение сильно по мне ударило. Но спорить с заведующей я тогда посчитал бессмысленным. Она явно точила на меня зуб, а усугублять конфликт я не хотел. К тому же стимулирующие выплаты она всегда присуждала как будто наобум: никто не знал, как именно они рассчитываются. В какой-то месяц могли прийти выплаты в размере 70 тысяч рублей, в какой-то — 30, притом, что ты отработал одинаковое количество смен. Но разобраться в этом никто не пытался — себе дороже: придешь к заведующей, спросишь у нее — она в ответ накричит и на два месяца лишит всяких выплат. 

Друзья поневоле

Однако вскоре нам с заведующей пришлось закопать топор войны: началась пандемия и стало не до внутренних разборок. Когда к нам стали поступать первые больные с коронавирусом — все боялись, были в шоке, не знали, как с таким работать. А я тогда был еще неженатый, мне было нечего терять, я сказал, что мне не страшно: я хочу спасать людей, и меня можно меня кидать на амбразуру. Я тогда рассуждал: «Ну, умру и умру, зато успею кого-то вылечить, прежде чем это случится». 

К нам в больницу привозили людей со всей области, у которых был не только ковид, но и патологии, требующие хирургического вмешательства: все те же аппендициты, тромбозы, кишечные непроходимости и так далее. У нас в регионе по сравнению с другими смертность была не такая высокая, но все равно очень многие пациенты умирали. Нам привозили людей, которые были в очень тяжелом состоянии и которых надо было срочно оперировать. А любое хирургическое вмешательство усугубляет течение основного заболевания, поэтому, к сожалению, не все выживали. 

Десятки девушек обвинили известного психолога в домогательствах. Он все отрицает и жалуется на «атаку из-за рубежа»
Общество3 минуты чтения

Это было, конечно, очень тяжело: работать дни и ночи напролет и все равно терять людей. Но если бы мы сдались, смертей было бы еще больше. Поэтому я думал о тех, кого удалось спасти, и продолжал вкалывать. 

Истории со счастливым концом тоже с нами в пандемию случались. Однажды мне позвонила Анна Николаевна Кружкова, бывшая у нас в ту пору главврачом, попросила забрать пожилую женщину из села в 200 километрах от Калуги и привезти к нам в больницу скорой помощи. У нее было поражено 75% легких из-за коронавируса, она не могла дышать без ИВЛ. Все три часа, что мы ехали до больницы, я держал маску с кислородом у нее на лице, следил за тем, чтобы у нее создавалось положительное давление в легких на выдохе. Периодически ей нужно было отдышаться, побыть какое-то время без маски. И я с ней разговаривал, чтобы ей не было так тревожно. Человек пожилой, в тяжелом состоянии, она не очень понимала, зачем и куда я ее везу. 

В итоге оказалось, что эта женщина — подруга моей матери, с которой они когда-то давно работали вместе. Мы в больнице ее выходили, и она до сих пор через маму шлет мне приветы — считает, что мы с коллегами спасли ей жизнь, благодарит за это. 

Коронавирусные времена еще здорово сплотили коллектив: раньше врачи из разных отделений не особо между собой общались, а в пандемию все передружились, появилось ощущение, что мы вместе делаем важное общее дело.  

После пандемии, однако, все вернулось на круги своя. Нам урезали зарплаты, мы перестали получать президентские надбавки. Я к тому моменту женился, обзавелся ипотекой и у нас с женой родилась дочка. В ноябре 2022 года я понял, что мне надо искать способы зарабатывать больше, и устроился на вторую работу в частную клинику. Работать на двойной ставке в нашей больнице было не вариантом. Все дело в том, что вторая ставка оформляется как внутреннее совместительство, и в итоге медицинские работники, работающие на ставку, получают 60–70 тысяч рублей, а люди, работающие на две, — 100 тысяч рублей вместо 140. Гораздо выгоднее совмещать работу в разных учреждениях. 

Медицинская помощь на передовой — словами тех, кто ее оказывает
Общество13 минут чтения

Прежде чем пойти работать в частную клинику, я подошел к заведующей нашего отделения и честно ей во всем признался — что у меня ипотека, маленький ребенок и жена в декрете, мне нужна хорошо оплачиваемая подработка, поэтому я устроился в частную клинику. Я попросил ее выкроить мне график дежурств сутки через трое, чтобы я мог сутки работать у них и потом два дня ходить подрабатывать в другом учреждении. Заведующая спросила, запросил ли я разрешение у главврача, прежде чем устраиваться на вторую работу. Я ответил ей, что делать это был не обязан, но все равно пришел к ней и в открытую обо всем рассказал. Она сразу сказала, что мое основное место работы здесь и подстраиваться под меня она не станет. Я уже тогда понял, что спокойно работать в двух местах она мне не даст. 

Так и получилось. Мои смены удивительным образом выпадали на дни, когда я просил меня не ставить, и у меня не всегда получалось приходить на работу в частную клинику, когда меня там ждали. Но люди там были в курсе моей ситуации, очень ценили меня как профессионала и шли мне навстречу. 

Почти 100 человек обвиняют в массовых беспорядках в Башкортостане, им грозит до 20 лет тюрьмы. Двое подозреваемых умерли
Общество6 минут чтения

Работа в частной клинике сильно отличалась от работы в больнице скорой медицинской помощи. И мне понадобилось какое-то время, чтобы настроиться на новый лад. Во-первых, в частную клинику ко мне приходили люди, которые предварительно делали полное обследование, и мне не нужно было угадывать, какие неизвестные мне патологии у них могут выскочить во время анестезии. 

Работать в клинике было проще еще и потому, что там никогда не заканчивались расходники, а вместо закиси азота при анестезии использовался Севоран. После такой анестезии пациенты просыпались в таком хорошем состоянии, что могли бы при надобности сами слезть с операционного стола и без чьей-либо помощи дойти до палаты. 

Начальство в частной клинике еще всегда предлагало докупить какие-то недостающие мне препараты. Так и говорили: «Напиши список того, что нужно, — мы все купим». Я сидел еще, высчитывал, какие препараты заказать подешевле, пытался сэкономить. Но в итоге понял, что экономить необязательно, и выбрал средний вариант, который удовлетворил бы и меня, и пациентов. О пациентах в частных клиниках заботятся, хотят, чтобы к ним пришли еще. А в государственной больнице даже в случаях платных процедур о пациентах и их комфорте совсем не думают. 

Например, у нас в БСМП часто назначали колоноскопию на вечер. Человек до самого вечера должен был ходить голодным. Это лишний стресс для человека и его организма, но начальству было наплевать. Утром они эту процедуру не назначали, потому что в это время у нас проходила двухчасовая летучка, в ходе которой мы обсуждали, кто пролайкал посты главврача в соцсетях.

Работая на двух работах, я также старался развиваться: ездил на различные курсы повышения квалификации, получил второе образование по трансфузиологии (дисциплина, включающая вопросы переливания и консервирования крови, разделения ее на лечебные и диагностические препараты. — Прим. «Холода»). Учился в Склифе заместительной почечной терапии, которой мы должны были заниматься в больнице. У нас для того был специальный аппарат, но использовать его на постоянной основе никак не получалось, потому что не хватало элементарных расходников — катетеров и растворов. У нас считалось, что если ты раз в месяц поставишь больному «искусственную почку» — ты уже молодец. Но этого мало, при наличии расходников заместительную почечную терапию можно было бы проводить гораздо чаще. 

В прошлом году я обучился проводниковой анестезии в Нижнем Новгороде. Этот метод позволяет врачу заморозить конкретный участок конечности, на котором он делает операцию, так, чтобы пациент мог оставаться в сознании и ему было не больно. Все современные клиники пытаются по возможности уйти от общей анестезии и внедряют методики периферических блокад нервов. У нас же в больнице так не работало. У нас не было препаратов длительного действия, только лидокаин, которого хватает на полтора-два часа. Для проведения такой анестезии также необходимы нейростимуляторы и действующий УЗИ-аппарат — он нужен для того, чтобы понимать, куда ты ставишь иглу, правильно ли проводишь блокаду нерва. 

Теперь педиатр может стать хирургом за несколько месяцев переподготовки. Но это не единственная проблема
Общество4 минуты чтения

У нас в отделении реанимации был аппарат, которым пользовались и смежные специалисты. Не знаю, что именно произошло, но начальство однажды сказало, что его сломали урологи, которые постоянно брали его у нас для проведения своих хирургических манипуляций. 

Аппарат в итоге починили, но возвращать его к нам в отделение начальство отказалось: сказали, что надо было бережнее обращаться с предыдущим и не отдавать его в соседнее отделение. После починки его отправили в отделение ультразвуковой диагностики, а мы остались без УЗИ-аппарата, и я пять лет проводил катетеризацию центральных вен дедовским методом, без какой-либо визуальной навигации. Опирался только на какие-то внешние ориентиры и действовал на свой страх и риск. Нас якобы наказали за то, что мы не следили за аппаратом. Но это еще большой вопрос, кого наказали — нас или пациентов?  

Стук в пустую комнату

Как-то в феврале этого года в ординаторской опять зашел разговор о проводниковой анестезии. Заведующая начала говорить, что местная анестезия — дело хирургов и травматологов, а не анестезиологов, и грозилась отдать и так небольшие запасы нейростимуляторов в хирургию. Для меня ее слова оказались триггером: у нас и так нет нормальных препаратов, мы работаем без УЗИ-навигации, так еще и нейростимуляторов она нас лишит! Я ей так и сказал: «Вы вообще все у нас отнимите, и останется нам только людей закисью азота душить». Она остро восприняла мои слова: сказала, что у мне никто не давал право голоса, что я никто и звать меня никак, раз я работаю всего лишь на одну ставку в больнице. 

Я спросил ее, что именно она считает работой на одну ставку. То ли, что мне приходится работать и реаниматологом и анестезиологом, то ли, что я провожу по несколько анестезий одновременно и работаю по девять суток в месяц, вместо семи? Тогда она пообещала, что в следующем месяце переведет меня с суточного графика на тот, при котором мне пришлось бы выходить на работу в больницу каждый день. Я объяснил ей, что так не смогу ходить на вторую работу, но ей на это было наплевать. «А меня это не волнует, у тебя здесь основное место работы», — сказала мне она. В ответ я взял бумагу и написал заявление об увольнении. Дал ей его на подписание, и она его подписала. У людей в ординаторской, конечно, глаза полезли на лоб от этой сцены. Тем не менее я не шутил — отработал две недели и ушел из больницы. 

Врачи из Оренбурга создали стихийный профсоюз после убийства коллеги и больше месяца борются за свои права. Государство их игнорирует
Общество7 минут чтения

Я считаю, что если в государственных больницах, начальство прислушивалось бы к мнению врачей, спрашивало у них, с каким оборудованием и препаратами они хотят работать, какие методики развивать, чтобы гарантировать лучший исход для пациента, врачи бы не уходили пачками, как это случается сейчас.  

Это большое заблуждение — считать, что врачам нужны только деньги. Нам также важна самореализация, нам хочется развивать инновационные методики и лечить людей с помощью передовых технологий. В государственных же больницах в людях убивают инициативу, ругают их за любую попытку попробовать что-то новое. Врачи ведь редко предлагают закупить какие-то космически дорогие препараты и аппаратуру: мы не оторваны от реальности и представляем, что больница не может себе их позволить. 

Например, я никогда не предлагал нашей больнице развивать лечение моноклональными антителами, которое стоит миллионы рублей. И не просил работать с ксеноном — идеальным анестетиком, который может стоить больше 100 тысяч рублей за одну анестезию. Я хотел работать с обычными препаратами экстренной помощи — антибиотиками, обезболиванием, инфузионными растворами, парентеральным питанием (способ введения питательных вещества в организм пациента внутривенно в обход желудочно-кишечного тракта. — Прим. «Холода»), пульсоксиметром (специальная прищепка на палец с сенсором. Этот аппарат измеряет одновременно пульс и уровень кислорода в крови. — Прим. «Холода»), системами автоматического измерения артериального давления, ультразвуком. Элементарными инструментами, которые должны быть в арсенале у любого анестезиолога. 

У нас же получалось так, что наша больница хвасталась какими-то передовыми технологиями у себя в соцсетях, собирала лайки под постами о своих достижениях. А на деле у нас анестезистки за свой счет покупали периферические катетеры, мы работали без УЗИ-аппарата. Наши коллеги в Вязьме, маленьком городке на 50 тысяч человек, работали с ультразвуком, а у нас в Калуге его не было.

Несколько лет мы работали и без аппарата КЩC (с его помощью можно отследить целый ряд показателей крови, в том числе ее газовый состав и кислотно-щелочное состояние, что позволяет оценить тяжесть дыхательной недостаточности у пациента. — Прим. «Холода»). Его купили только во время ковида, потому что тогда без него уже было не обойтись. Но и когда он у нас появился, проблемы не прекратились, потому что часто на него заканчивались расходники. Так-то аппарат КЩС должен работать как «Калашников». А у нас он частенько был выведен из строя. Иногда я мог отработать смену и только потом вспомнить, что нам завезли расходники, просто потому что привык обходиться без него. 

Интервью подполковника полиции в отставке Владимира Болдырева, который 15 лет обучал сотрудников МВД
Общество4 минуты чтения

Если бы я работал в московской клинике и с утра не взял шприц, чтобы исследовать кислотно-щелочное состояние крови пациентов, на меня посмотрели бы косо. Спросили бы, почему я этого сразу не делаю, чего жду. У врача должна быть сформированная привычка так делать, а я привык, что у нас ни хрена нет. У нас в больнице нередки были случаи, когда мне надо было прокапать пациента в отделении, а мне сестры говорили: «Доктор, у нас физраствора мало совсем осталось».

Все, кто пытался обратить внимание начальства на то, что все это ненормально, в итоге уволились. А остальные понимали, что это стук в дверь пустой комнаты. Как живут эти люди — в принципе живет вся Россия. Все постоянно чего-то боятся: смены места работы, того, что новую работу не найдут, или того, что до нее придется добираться на 10–20 минут дольше, чем до предыдущей. У всех ведь семьи, кредиты и ипотеки. И единственное, чего они хотят, — стабильности. Больше их ничего не волнует. Ну, не хватает расходников, так это не впервой, мы и без них работали, так и будем работать.  

Некоторые коллеги постарше так вообще любили приговаривать: «Скажи спасибо, что хоть что-то есть, в 1990-е мы на масках наркозы давали». А я не буду говорить спасибо, меня вообще не волнует, как все было в 1990-х. Давайте еще времена Великой Отечественной войны вспомним! Я хочу, чтобы у нас сейчас все было, как у всех, нормально. Чтобы мы шли в ногу со временем, соответствовали современным реалиям и не оглядывались назад с благодарным лепетом про «было хуже»! 

Читайте продолжение истории Александра на «Холоде» на следующей неделе.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наши социальные сети!