30 января доктор юридических наук, подполковник полиции в отставке Владимир Болдырев опубликовал в фейсбуке пост «Мы не учили бить мирных граждан», в котором написал: «Наряду с законом, который никогда не позволял и не позволяет бить безоружных граждан, который гарантировал и гарантирует свободу собраний, есть еще и совесть». «Холод» поговорил с ним о противоречиях между законом и правоприменительной практикой и о профессиональной деформации полицейских.
— Почему вы написали этот пост?
— Всю свою сознательную жизнь, начиная с момента, когда я перестал быть курсантом и стал преподавать в Омской академии МВД, я вел дисциплины, которые относятся к цивилистическому циклу, — гражданское право и трудовое право.
Я хотел сказать, что я и мои коллеги не учили бить людей. Мы всегда были за соблюдение законодательства и при этом за применение силы с учетом не только содержания законодательства, но и принципа доброй совести. Я не рассчитывал, что мое слово обязательно услышат и оно будет иметь серьезное влияние на полицейских и военнослужащих, в том числе из Росгвардии. Но я посчитал нужным сделать это все равно.
— Вы работали только в вузе?
— Я поступил на службу в 1996 году и до 2000 года был курсантом и слушателем в Омской академии МВД, а потом работал там уже в качестве преподавателя: был старшим преподавателем, доцентом, профессором. В 2014 году я перевелся в Дальневосточный юридический институт (ДВЮИ МВД), где проработал до 2016 года. Практически вся моя деятельность была связана с преподаванием. Был только небольшой период в 2000 году, когда я работал в отделе специальной боевой и физической подготовки и спорта управления кадров УВД Омской области.
— Насилие со стороны силовиков было не только на последних протестных акциях, но и на предыдущих митингах, в том числе несколько лет назад. Почему вы решили написать об этом именно сейчас?
— Давайте расставим точки над i. Делай, что должен, — и будь что будет. Если ты имеешь возможность призвать к соблюдению закона, напомнить людям, что есть совесть, то лучше это сделать. В целом сотрудники правоохранительных органов и военнослужащие помнят об этом и зачастую действуют добросовестно. Когда их действия выходят за рамки закона, на мой взгляд, это обусловлено не их желанием, а той политической ситуацией, которая сейчас есть в стране. Для меня очевидно, что происходящие изменения в обществе очень сложно принимаются разными людьми, в том числе и властными структурами. А заложниками в такой ситуации становятся не только граждане, но и рядовые правоохранители, те ребята, которые надевают бронежилеты и другую амуницию и выходят на улицу. Они тоже нередко становятся потерпевшими, а не только граждане. Но и гражданам попадает, что тут говорить.
Однако надо понимать, что налогоплательщиками все-таки являются граждане, а не полиция. Не полиция и не Росгвардия кормят население, а наоборот. Я думаю, что осознавать происходящее и иметь чувство долга должен каждый сотрудник правоохранительных органов и каждый военнослужащий.
— Летом, когда появились новости о жестокости милиции в Беларуси, многие говорили, что это будущее российского протеста. Вы так тоже думали?
— Я отвечу на ваш вопрос шире: большая часть людей не способна генерировать какие-то правила поведения, она усваивает правила, наблюдая за другими. То есть мы видим, как действуют другие, и начинаем копировать это — на этом построено воспитание собственным примером. Как я себя веду, так будут вести себя мой сын, дочь, может быть, даже супруга. Поскольку белорусский народ является очень близким нам по духу, те вещи, которые мы там увидели, наше общество будет в той или иной части копировать, воспроизводить и отыгрывать те же самые ситуации.
Но я считаю, что взаимодействие правоохранителей и гражданского общества у нас и в Беларуси будет сильно отличаться. У силовиков в Беларуси значительно выше уровень жизни по отношению к основной массе населения, чем у сотрудников правоохранительных органов в России. Все познается в сравнении. С моей точки зрения, наши сотрудники силовых структур относятся к категории малообеспеченных граждан. То, что я наблюдаю, глядя на конкретных сотрудников правоохранительных органов, в том числе и тех, кто учился у меня, подтверждает это. Хватает ли им заработанных денег? Молодым, конечно, не хватает. Особенно тяжело тем, кто работает первые годы. Медиа нам навязывают очень высокие стандарты жизни. Всем хочется машину, квартиру, поехать отдыхать. Может ли это себе позволить среднестатистический силовик? Нет. И, конечно, это приводит к возрастанию внутреннего негатива у людей.
Поскольку в нашей стране нет такого четкого противопоставления силовиков и граждан, как в Беларуси, я не думаю, что дойдет до таких разгонов, которые имели место там. Тут есть некая политическая и трансграничная составляющая: силовиков Лукашенко есть кому поддержать из-за рубежа — России. Президент Владимир Путин об этом прямо говорил. А у кого могут попросить поддержки наши правоохранители?
— Могут ли силовикам давать указания демонстрировать силу на митингах, избивать мирных граждан?
— Думаю, такого быть не должно. Насилие все же не поощряется, даже если это не афишируется. Я предполагаю, что может быть какая-то система отчетности по количеству задержанных и доставленных в отделение граждан и, соответственно, количеству протоколов, но не более того. А если говорить о фиксированном количестве побитых — нет, конечно, все же понимают, к чему это может привести. Насилие — это все-таки эксцесс.
— Тогда почему избитых в разных городах так много для мирного протеста?
— Силовое задержание в ситуациях, где можно было обойтись без него, например, когда человека доставляют в ОВД, — это демонстрация силы. Не то что запугивание, а просто демонстрация силы — чтобы знали свое место. Но когда кому-то причиняют вред, это, безусловно, эксцесс. Ни одному здоровому человеку не придет в голову сказать, чтобы так делали. Я таких сотрудников в органах внутренних дел и Росгвардии не знал и не знаю.
— С каким чувством вы в 1996 году поступали в Академию МВД, как тогда относились к правоохранителям?
— В 1990-е годы было престижно служить в органах внутренних дел, и еще долго это было престижно. К сожалению, многие изменения, которые происходят, делают работу в органах менее престижной. Это обусловлено и уровнем материального благосостояния среднестатистического сотрудника органов внутренних дел, не обременяющего себя коррупционными связями и схемами, и высоким уровнем загрузки, и необходимостью выполнять поручения, которые не всегда хочется выполнять. Не так редко сотрудникам правоохранительных органов приходится действовать вразрез с законом, поскольку для этого есть какие-то либо экономические предпосылки и в этом задействованы интересы сильных мира сего — в некоторых случаях интересы, может быть, даже политические.
— Какие проблемы вы видите в законодательстве, регламентирующем деятельность полиции?
— На самом деле, законодательство в этой сфере у нас не такое плохое. Кстати говоря, некоторые люди, разрабатывавшие это законодательство, работали в Омской академии МВД. Многие позитивные черты современного закона «О полиции» перекочевали туда из закона «О милиции», над которым трудилась и Омская высшая школа милиции. Однако надо заметить, что дело не в законодательстве. Сейчас постоянно ругают законы: закон «О службе в органах внутренних дел», закон «О полиции», спускают собак на закон «О войсках национальной гвардии». Но я не вижу там никаких провальных вещей, которые бы мешали сотрудникам добросовестно выполнять служебные обязанности.
Мне кажется, причину надо искать в другом: не в содержании закона, а в нестабильной правоприменительной практике, в отсутствии суда как такового, ну и, конечно, в низком уровне денежного вознаграждения сотрудников правоохранительных органов.
Для того, чтобы требовать высокий уровень сознания, необходимо обеспечивать правоохранителей прежде всего жильем. Многие ребята, которые приходят служить, не имеют жилья. Возникает вопрос: как в такой ситуации им обеспечивать себя в этой жизни? Многие из них стоят перед непростым выбором. Очень многие порядочные люди уходят, но многие и остаются. Я подчеркиваю, что хороших, порядочных сотрудников всегда было, есть и будет больше, чем негодяев, коррупционеров и тех, кто ущемляет права граждан. При этом я не умаляю те проблемы, которые существуют: в частности, огромная нагрузка на сотрудников правоохранительных органов иногда приводит к тому, что к некоторым вещам они подходят спустя рукава. Приходится в первую очередь реагировать на наиболее болезненные проблемы и где-то откладывать менее значимые вещи, которые на самом деле тоже требуют реакции. Но в силу огромной загруженности, в том числе документами, им не всегда удается сделать так, как хотелось бы гражданам, хотя граждане вполне имеют право на это претендовать.
— В вузе студенты обращают внимание на нестыковки теории и правоприменительной практики?
— Конечно же, курсанты многое понимают, глаза им не закрыть — это поколение, адаптированное к гаджетам. Я с трудом понимаю, как на некоторых темах: «Уголовный процесс», например, при изучении стадии возбуждения уголовного дела — удается обходить животрепещущие вопросы, такие как вопрос об отказе в возбуждении уголовного дела в ситуации с отравлением Алексея Навального.
Как бы мы ни относились к Алексею Навальному, проблема существует, и на эту проблему власти должны ответить. А власти молчат. Я задаю себе вопрос, что в этой ситуации должен сказать себе о происходящем добросовестный сотрудник правоохранительных органов. Мне, как человеку, который уже не носит погоны, проще отвечать на эти вопросы. А как быть человеку, который отягощен статусом действующего сотрудника правоохранительных органов, сказать сложно.
Та же самая ситуация, например, с конституционным правом. Что говорить, рассказывая о принципе сменяемости власти в рамках курса конституционного права? Я не знаю, как, не лицемеря, выйти на честный, более или менее объективный ответ в свете произошедших в июле событий.
— А ранее не возникало таких противоречий?
— 2020 год стал критическим в этом плане. Стало понятно, что догматика права, то есть следование норме права и ее изучение в соответствии с ее буквальным значением, не работает. Так получилось при ограничении предпринимательской деятельности региональными актами, так получилось при внесении изменений в Конституцию, как в части содержательных изменений, так и в части маленькой оговорки, так называемой «дедушкиной оговорки», о продлении сроков.
— В каких случаях вы считаете законным применение силы на митингах?
— Любая толпа может войти в состояние, когда она становится опасной. Конечно, толпа всегда воспринимается сотрудниками негативно. Когда они понимают, что переход из состояния свободного собрания разумных личностей в состояние толпы легок, они начинают действовать на упреждение. Я считаю, что это неправильно.
Эксцессы, которые я лично видел 31 января, на мой взгляд, выходят за рамки действующего закона о Росгвардии. В этом законе есть статья 19. Я позволю себе воспроизвести ее первую часть: «Военнослужащий (сотрудник) войск национальной гвардии имеет право лично или в составе подразделения (группы) применять физическую силу, в том числе боевые приемы борьбы, если несиловые способы не обеспечивают выполнения возложенных на войска национальной гвардии задач, в следующих случаях». А дальше перечисляются эти случаи. Но ключевое слово или ключевая фраза, про которую забывают, — «если несиловые способы не обеспечивают выполнение возложенных на войска Национальной гвардии задач». То есть до тех пор, пока можно не применять силу, ее не надо применять.
— Вы ходите на митинги, чтобы проявить гражданскую позицию, или смотрите на все это как наблюдатель?
— У нас есть право на свободу передвижения на территории Российской Федерации. Участвовать в митинге в том смысле, что скандировать что-либо, ходить с плакатами и транспарантами, выступать я не собирался и не собираюсь, но наблюдать за этой ситуацией мне интересно.
Для того, чтобы делать выводы и понимать, что же происходит, все-таки нужно личное наблюдение. Для того, чтобы понимать, как работает толпа, как она действует, что такое психология толпы, необходимо увидеть эту самую толпу. Но обозначение тех людей, которые собрались 31 числа, как толпы, будет неточным.
Толпа — слово, которое имеет негативную коннотацию, а то, что я видел, это собрание мирных граждан, да, настроенных не совсем позитивно по отношению к действующей власти. Но тут возникает закономерный вопрос: а что сделала эта действующая власть для того, чтобы к ней хорошо относились?
Есть масса успехов у России, но есть и очень много провалов. С этой власти спрашивают граждане: пожалуйста, отчитайтесь — и выражают свое недовольство, в том числе теми уголовно-процессуальными реакциями, которые допускает государство, и отсутствием уголовно-процессуальной реакции, которую от этого государства ждут, в том числе в связи с произошедшим покушением на жизнь одного из политиков.
— Откуда у силовиков берутся установки «вышли против власти = враги народа», «митинги = подрыв государственного строя»?
— Профессиональная деятельность всегда накладывает на нас некоторый отпечаток. Помимо всего прочего, есть понятие профессиональной деформации. Человек, который долго работает в силовых структурах, начинает присматриваться к этой ситуации, и ему уже не видны некоторые этические стороны. Ему кажется, что надо выполнять приказ так, как делают все.
Правоохранители в этой ситуации являются заложниками. Не надо думать, что ребята, выходящие в форме на охрану общественного порядка, думают обо всех гражданах, которые выходят на митинги и другие массовые мероприятия, негативно. Они не негативно настроены, они понимают, что среди этих людей могут быть даже их родные.
Я бы не стал обвинять правоохранителей в чем бы то ни было, и, конечно, они часто заслуживают поддержки. Но это не означает, что я бы оправдывал все те действия, которые являются эксцессами. Например, когда немолодая женщина получила ногой в живот без всяких видимых на то оснований, без всякого проявления агрессии. На мой взгляд, такие случаи должны разбирать.
— Вы замечаете, что практика применения закона избирательна в отношении сотрудников правоохранительных органов? Против силовика, который ударил женщину ногой в живот, не возбуждают уголовное дело, а против митингующего, который потрогал или ударил полицейского, дело возбуждается сразу?
— На массовых мероприятиях у участников и сотрудников, которые обеспечивают безопасность, особое состояние психики. В некоторых случаях действительно очень сложно дифференцировать, где заканчивается безопасное поведение гражданина и где начинается небезопасное. Конечно, для этого сотрудники правоохранительных органов проходят специальную подготовку, но, когда число митингующих значительное, автоматически психика настраивается определенным образом. Кроме того, если применять закон в отношении сотрудников достаточно строго, то это может привести к тому, что правоохранители будут закрывать глаза на нарушения и держаться подальше от толпы, что тоже не даст позитивного эффекта. Поэтому никакого однозначного решения этой проблемы нет.
Больны в этой ситуации не органы государственной власти и не правоохранители, больно все общество, потому что система правоохранения является частью общественной системы. Никакой отдельной государственной системы и никакой отдельной правоохранительной системы, на мой взгляд, нет. Мы можем долго рассуждать о том, что у нас общество и государство находятся по разные стороны баррикад, но это не совсем так.
— Насколько в учебных заведениях для будущих сотрудников правоохранительных органов сильна геополитическая пропаганда? Остается ли у них возможность мыслить критически?
— Любую информацию можно найти, было бы желание. Правильно поставить вопрос было бы так: а есть ли такая возможность у курсанта с учетом уровня служебной нагрузки? Есть. Все, кто хочет, могут получить нужное образование.
Вы задали вопрос, на самом деле, не про обучение, а про агитпроп, про общее развитие этих людей. Это достойное развитие, поверьте мне. Среди наших курсантов большое количество людей, которые могут поддержать беседу на различные темы. Я никогда не чувствовал дискомфорта, общаясь с учебной аудиторией, и с удовольствием вспоминаю занятия в вузах системы МВД.
В 1999 году я ездил на конкурс профессионального мастерства «Профи 02», будучи еще курсантом. Мы встретились там с киношниками, которые снимали конкурс. И уже ближе к окончанию сезона они сказали: «Мы никогда не ожидали, что в органах внутренних дел могут быть такие замечательные ребята». Это к вопросу о профессиональной деформации. Что касается курсантов, это замечательные мальчишки и девчонки. Иногда жизнь в дальнейшем, в том числе и огромная нагрузка, их деформирует.
— Вы закончили работать в Омской Академии в 2014 году. Это было связано с присоединением Крыма?
— Нет, не связано. Хотя отдаленные взаимосвязи, корреляции всегда можно найти, см. «эффект бабочки». Но я не вижу прямой взаимосвязи, это было больше связано с моими личными, профессиональными интересами и взаимоотношениями.
— Почему позже вы также оставили должность профессора кафедры гражданско-правовых дисциплин в ДВЮИ?
— Я отслужил в органах внутренних дел 20 лет, которые мне были необходимы для назначения пенсии, и покинул это место, потому что у меня были другие планы. Давайте смотреть правде в глаза: я защищал докторскую диссертацию по гражданскому праву. Насколько актуально гражданское право, насколько возможен профессиональный рост в рамках гражданско-правовой специализации, если мы говорим о человеке, работающем в системе МВД?
