Я воевал в Украине и выбрал тюрьму, чтобы не убивать

Теперь я свободен, а в колонии было не так уж и страшно
Я воевал в Украине и выбрал тюрьму, чтобы не убивать

Дмитрию Васильцу 29 лет. Он воевал в Украине с февраля по июль 2022 года. После гибели двух близких друзей Дмитрий решил расторгнуть контракт, но из-за начала мобилизации начальство поставило его перед выбором: продолжить воевать или пойти под суд. Он решил отсидеть за свои убеждения и стал первым осужденным по статье об отказе участвовать в военных действиях. Осенью 2024 года Дмитрий освободился по УДО. Он рассказал «Холоду», почему считает, что тюрьма лучше войны, и почему рад своему решению.

Детство и армия

В армию я попал не особенно раздумывая. Когда мне было 13 лет, мой отец умер. Мама умерла, еще когда я был ребенком, — и я остался сиротой. Я был разбит горем. По совету родственников я поступил в Суворовское училище в Москве. А после отучился в Московском общевойсковом командном училище, из которого в 2018 году я выпустился со специальностью «командир мотострелкового взвода».

У меня была возможность выбора места прохождения службы, так как я окончил училище с красным дипломом. Посовещавшись с друзьями, я принял решение служить на Крайнем Севере недалеко от границы с Норвегией. Там были выгодные условия: год за полтора и «северные» надбавки к зарплате. Сначала я был командиром взвода, потом меня повысили до заместителя командира роты, замполита: в мои обязанности входила воспитательная работа с солдатами, я также отвечал за обеспечение моих подчиненных жильем и льготами.

Война

В начале февраля 2022 года нас повезли на учения. Никто не говорил, что мы будем участвовать в военных действиях. О том, что Россия заходит на территорию Украины, мы узнали за день до вторжения. Удивительно, но мне не выдали никаких инструкций, как работать с личным составом, не спустили никаких объяснений, зачем мы воюем. Могли бы хоть что-то придумать для пропаганды.

После начала войны я не сделал ни одного выстрела. Комбат в первый же день отправил меня в штаб — заниматься организацией взаимодействия между нашим подразделением и остальной армией. Думаю, это произошло потому, что я был на хорошем счету: коммуникабельный, вежливый и неконфликтный — самое то для штабной работы. Видимо, комбат решил, что там от меня будет больше пользы. В суматохе я даже автомат забрать не успел.

Нельзя сказать, что в штабе было безопасно: он находился не на территории России, мы шли за нашими подразделениями в трех-четырех километрах, по нам часто работала артиллерия. На мне была оперативная работа — доклады, обмен информацией. Первое время мы спали по два-три часа в сутки — было тяжело и физически, и морально. Вокруг смерть, мясорубка, в докладах — «двухсотые», «трехсотые» («двухсотыми» на армейском сленге называют убитых, «трехсотыми» — раненых. — Прим. «Холода»).

В три первые месяца войны погибли два моих близких друга — в один день. Когда я увидел их в списках, я просто сидел и плакал. Для меня это был удар, такой же как смерть отца. Меня подкосило — я перестал беспокоиться за свою жизнь, перестал носить бронежилет. К пятому месяцу войны у меня все чаще появлялось желание, чтобы в меня прилетел снаряд и все это закончилось.  Я чувствовал ненависть к самому себе: это разрушало изнутри.

Я хотела остаться в России, но эмигрировала ради любимого человека
Общество8 минут чтения

Отказ вернуться. Суд

В июне 2022 года мне дали отпуск. Я поехал к родственникам погибших друзей в Улан-Удэ и в Читу, увидел разбитых горем родителей. Я осознал, что нельзя позволять скорби забирать тебя. Из этой поездки я привез буддийские четки — и тогда же окончательно понял, что хочу изучать буддизм. Это не было скоропалительное решение — вся моя жизнь вела к этому: я интересовался буддийской философией еще во время службы на Крайнем Севере. После смерти друзей пережитое потрясение было так велико, что справиться с кризисом, в котором я находился, переосмыслить и заново открыть себя мне могла помочь только эта философия.

Однажды в отпуске я включил телевизор и увидел выступление Путина, который говорил, что Россия еще не начинала по-настоящему воевать. В этот момент я начал осознавать, насколько государству плевать на людей, умирающих там. С каждым днем чувство несправедливости было все сильнее. Я понимал, что убийством людей не решить этот конфликт. Тогда я принял решение расторгнуть свой контракт и не возвращаться на войну.

Однако сделать это я не успел — началась мобилизация. Первый рапорт об отказе воевать я написал еще в августе, но, пока документ ходил по инстанциям, ситуация изменилась. Я прибыл в часть, было построение, собрались все отказники, такие же как я. У многих уже были приказы министра обороны об увольнении. Но нам сказали, что мы не исключены из списков личного состава и выбор простой: или ехать на «СВО», или идти под суд.

После 21 сентября 2024 года по указу президента все контракты с Минобороны стали бессрочными до окончания мобилизации. Также были приняты поправки в Уголовный кодекс, ужесточающие наказание по ряду статей: самовольное оставление части теперь карается лишением свободы сроком до 10 лет, дезертирство — до 15. Также Уголовный кодекс пополнила статья «Добровольная сдача в плен» (от 3 до 10 лет лишения свободы).

У меня была возможность дезертировать и сбежать из части, но я не захотел. Я принял решение пойти до конца. Я хотел показать своим примером, что, если вы не хотите потерять себя и стать убийцей, у вас есть выбор — пусть даже за свои убеждения придется платить свободой. Военно-следственный отдел и прокуратура пытались давить, запугивали, что я сяду на 10–15 лет, но я стоял на своем. Адвокат, которую я нашел с помощью правозащитников, сказала мне, что с вероятностью в 99% меня посадят, но мы боролись до конца. Мы настаивали на том, что я имею право на замену контрактной службы на альтернативную гражданскую. Мы нашли журналистов, которые были готовы осветить эту ситуацию.

Альтернативная гражданская служба — конституционное право каждого российского гражданина, гарантированное Конституцией и Федеральным законом «Об альтернативной гражданской службе». Разрешение на АГС выдается в том случае, если несение военной службы противоречит политическим, религиозным, личным убеждениям человека. Право на АГС имеют в том числе и люди, ранее служившие в армии и имеющие боевой опыт, — в том случае, если пацифистские убеждения сформировались после начала прохождения службы.

Все время, пока шло следствие, я жил в служебной квартире, по повесткам являлся в суд, не скрывался и не прятался. Мне кажется, что люди в прокуратуре были со мной солидарны. Они понимали, что я воевал, терял там друзей, рисковал жизнью. Я думаю, что они понимали: у них нет морального права осуждать мой выбор. 

Ильдар Дадин был символом мирного протеста — и погиб с оружием в руках. Вот его история
Общество15 минут чтения

Тем не менее суд вынес обвинительный приговор, и меня приговорили к двум годам и пяти месяцам колонии-поселения. Очевидно, что решение принималось на более высоком уровне, но я чувствовал, что по-человечески судья мне сочувствует. После моего последнего слова я видел, что секретарь вытирала слезы. Прокурор тоже подходил, говорил: вы поймите, я просто делаю свою работу, ничего личного. После апелляции срок сократили до двух лет и двух месяцев.

Дмитрий Василец со своим адвокатом после апелляции, на которой ему сократили срок
Дмитрий Василец со своим адвокатом после апелляции, на которой ему сократили срок. Фото предоставлено героем материала.

Колония

Никакого этапа не было. Мне выдали предписание прибыть в колонию-поселение №3 в Калмыкии, я купил билеты на поезд и поехал самоходом. По приезде меня встретили родственники друга, накормили и отвезли к месту заключения. 

Колония — режимное учреждение, как и армия. Я чувствовал себя привычно в таких условиях. Быт скудный, но не ужасный: деревянный пол, кое-где со стен краска облупилась, кровати двухъярусные. Колония, где я отбывал срок, была «красная», то есть такая, где все порядки устанавливает администрация. С этим связана одна интересная процедура: когда ты приезжаешь, вот только-только вещи скинул, на досмотре включают камеру, дают тебе веник и говорят под запись: иди, подметай. Ты на камеру должен слушаться представителя ФСИН и работать, а ни один честный вор такое выполнить не может. Я не был знаком с этими порядками, но мне и не пришлось ничего делать: попался понимающий дежурный, который узнал, что я боевой офицер, и поверил мне, что я не собираюсь тут жить по блатным порядкам.

Со мной в колонии было много «первоходов» (тех, кто на зоне впервые. — Прим. «Холода»). У большинства — не самые тяжелые статьи: пьяная езда, сопротивление сотрудникам полиции, мошенничество. Но ни маньяков, ни убийц там не было — как и черной торговли алкоголем и наркотиками. Я активно шел на контакт — мне было интересно общаться с людьми, находить общий язык со всеми.

Помимо тюрем, где содержат людей, которые совершили особо тяжкие преступления, в российском Уголовном кодексе предусмотрено четыре варианта содержания заключенных: колония-поселение, общий режим, строгий режим и особый режим. Статья 129 Уголовно-исполнительного кодекса определяет условия содержания в колонии-поселении: право свободного перемещения по территории колонии, право на выход за территорию колонии для работы, возможность проживания в общежитии возле места работы.

В первые же дни мне показалось странным, что все осужденные ходят в робах, держа руки за спиной. Одно из послаблений режима в колонии-поселении как раз и заключается в том, что можно ходить «по гражданке». Я понимаю, что это делалось специально, чтобы лишить человека индивидуальности — биомассой легче было управлять. Мне это не нравилось. Спустя два дня я начал задавать вопросы помощнику дежурного: почему есть такое распоряжение начальника колонии, закреплено ли это как-то документально? Он испугался и отвел меня в дежурную часть. Я не скандалил, говорил вежливо — мне просто было важно разобраться.

Со мной поговорил заместитель начальника колонии. Я повторил ему вопросы про форму, про руки. Потом я спросил про питание, потому что первое время в колонии я почти не ел. Там очень плохая вода, с неприятным привкусом и запахом. Все, что на ней приготовлено, есть было невозможно. Спросил и про то, почему нельзя пустить в душ людей, приехавших с работ, — почему они должны мыться из баклажек? Наконец, я поинтересовался, почему я тут уже третий день, а мне не выдали ни матраса, ни подушки, ни постельного. 

Замначальника меня выслушал, сказал, что все по регламенту, и по рации распорядился выдать мне все, что мне причиталось.

Однако на следующий день меня начали вызывать по очереди в разные отделы на беседы. Спрашивали, кто такой, почему качаю права, правда ли служил. Я рассказал свою историю, объяснил, что всегда ел то же самое, что и мои бойцы, никогда не жаловался. В итоге мне объяснили, что в этой колонии работает система УДО: за него не нужно платить деньги, выслуживаться как-то, получать по блату. Сказали, что если хочу выйти раньше, нужно просто перестать задавать вопросы. Посовещавшись с другими осужденными, я понял, что это оптимальный вариант в моей ситуации. Незадолго до моего освобождения вопрос с водой тоже решился: поставили новую дорогую очистительную систему, и еда стала чуть более съедобной.

За то время, пока я был в колонии, я наблюдал, как заключенных вербуют на «СВО». Сначала начальство колонии начало собирать информацию у осужденных: кто служил, кто имеет боевой опыт, какие у кого специальности и звания. 

Затем приезжали вербовщики из военкоматов, всех строили и всей колонии рассказывали, как хорошо уйти на войну. Обещали, что служба будет не в «Вагнере», что нас приравнивают к военнослужащим по контракту, что уголовка сгорит, мы будем чисты перед государством и получим миллионы. Я опасался, что сейчас начнется давление, что нас потянут всех в зону боевых действий. Но вроде все обошлось. Все понимали, что жизнь дороже, и особенного успеха эти вербовки не имели. В основном на войну идут из «строгачей» (мест заключения строгого режима. — Прим. «Холода»). На фронт едут те, у кого сроки большие, кому нечего терять.

Вербовка заключенных на войну в Украине началась с июня 2022 года. Первоначально СМИ сообщали о вербовке в ЧВК Вагнера Евгения Пригожина. При этом правовой статус освобождения заключенных оставался неясен. Заключенные, ушедшую на войну, получали помилование секретным указом президента. Позднее вербовкой заключенных стало заниматься Министерство обороны. 

В марте 2024 года Владимир Путин подписал закон об освобождении от уголовного наказания в связи с прохождением военной службы в период мобилизации: наказания могут избежать как граждане, уже отбывающие срок в исправительных учреждениях, так и еще находящиеся под следствием. По примерным подсчетам правозащитников, за первые два года войны было завербовано порядка 50 тысяч человек. Известны случаи, когда завербованные на фронт преступники снова совершали преступления после возвращения с войны.

Работа

Одна из особенностей колонии-поселения состоит в том, что, находясь в заключении, ты можешь работать, выходить за территорию, получать зарплату. Есть работа на территории КП: хоздвор, столовая, библиотека. Но я хотел быть на выводных объектах — предприятиях, которые заключают договор с ФСИН и обеспечивают заключенных работой. Так и получилось: первый месяц я проработал в поле, где рвал траву. Мы вставали в четыре утра и ехали на поле, пока солнца не было, работали часов до десяти. Потом обедали, отдыхали и с двух часов дня снова работали, теперь уже до вечера. Это не оплачивалась — мы буквально фигачили, как рабы на плантации.

Со второго месяца я работал на Троицком мясокомбинате — это недалеко от Элисты. Предприятие снимало нам частный дом в двух шагах от места работы. В нем жили около 20 человек в четырех комнатах. Такие же двухъярусные кровати, как и в колонии, тумбочки, своя кухня, санузел. Завтраком и обедом нас кормили на заводе, ужин готовили сами дома. Теперь в колонию я возвращался редко.

На заводе мне нужно было обрабатывать кишки, очищать их, подготавливать, чтобы в них забивали фарш. Это тяжелая работа, некоторые люди не выдерживают запаха, их начинает тошнить. У меня получалось принюхаться и работать машинально: руки делают свое дело, а ты глубоко в своих мыслях, в своих планах, где-то не здесь. Помимо основной работы я мог подменять людей в других цехах, иногда на соседнем, консервном, заводе. Иногда мы стояли на производственной линии, но чаще это была низкоквалифицированная работа — разгружать фуры, стоять на линии, делать тушенку.

За работу платили, хоть и немного. Я был на заводе полную смену, но начальница, с которой у меня не сложились отношения, записывала на меня четыре часа. За это я получал что-то около четырех тысяч в месяц. Мой мастер ходила просить за меня, и в итоге начальница стала ставить мне пять часов в день. Я не ругался — деньги не играли для меня большой роли. За несколько месяцев до моего освобождения была проверка, после которой мне стали ставить полные смены. За них я получал где-то 11 тысяч в месяц. На самом деле я даже успевал копить — я не курил, и мне приходили мои выплаты за участие в боевых действиях.

Пенсионерка из Красноярска стала жертвой заказного убийства. У преступления оказался неожиданный заказчик
Криминал9 минут чтения

Досуг

По вечерам, после работы, оставалось немного личного времени — где-то с шести до десяти. Я возвращался домой уставшим, вымотанным. Но мне было жалко времени, которое я теряю здесь, поэтому я старался читать. Один мой товарищ, тоже осужденный, помог мне организовать уголок в нашей комнате: сделал мне свет, столешницу, нашел на заводе потрепанный компьютерный стул. Я сидел вечерами, если оставались силы, и читал, выписывал что-то, размышлял.

Я раздобыл много буддийской литературы. Начал с основ — «Путь Бодхисаттвы» Шантидевы, «Больше чем религия» Далай-Ламы. Много читал Евангелие, «Царство Божие внутри вас» Льва Толстого. У меня было мало художественных книг, в основном — биографии. На меня большое впечатление произвела автобиография Махатмы Ганди «История моих экспериментов с истиной». До сих пор со мной блокнот, исписанный цитатами оттуда.

Рядом с моим столом был телевизор, по которому показывали федеральные телеканалы. По вечерам, пока я читал, люди смотрели новости, а потом — ток-шоу с Соловьевым. Меня это злило поначалу, но я учился абстрагироваться, погружаться в книгу, не воспринимать шум за спиной. Знакомые искренне удивлялись, не понимали, как можно читать в таких условиях.

Еще в колонии я научился стричь: у меня была машинка, ко мне обращались другие осужденные. Ничего особенно сложного, простой полубокс, но вроде никто не жаловался.

Письма

С первой недели мне начали приходить письма. Сначала начальство колонии не понимало, что происходит. Спрашивали испуганно: кто тебе пишет, откуда у них адрес наш. Я сказал посмотреть в интернете интервью со мной. 

Поскольку «Мемориал» признал меня политзаключенным, меня подписали на какую-то газету для политзеков. И когда она пришла, в колонии случилась паника — для них это прямо трагедия была. Приехал замначальника подавленный и сказал: нас уволят, и тебя уволят, и всем нам плохо будет. Мне пришлось написать отказ от этой газеты, чтобы всем жилось спокойно.

Люди писали мне о разном: истории из жизни, слова поддержки, открытки, пожелания здоровья. Писало много людей из-за рубежа: из Германии, из Португалии, из Австрии, США, Беларуси, Казахстана. Вкладывали в конверты фотографии природы, цитаты жизнеутверждающие, наклейки. И что самое удивительное — многие оставляли обратные адреса. По-моему, очень хороший знак, что люди не боятся

Мне доставалась примерно половина от того, что приходило на мое имя. Другую половину, которая не проходила цензуру, убирали в черный пакет.

Поначалу я отвечал на каждое письмо, а потом перестал — не хотел, чтобы мою переписку читали цензоры. За время моего заключения у меня накопилось две толстенные стопки писем и открыток — и я благодарен каждому, кто мне писал.

На самом деле письма заключенным имеют огромнейшее значение — не только потому, что их приятно получать. Да, конечно, это знак того, что тебя помнят, что у тебя есть группа поддержки, — это греет душу. Но письма еще и влияют на отношение к тебе администрации колонии. Они же видят переписки: каждое письмо читается и информация разносится. Ты чувствуешь себя в относительной безопасности, потому что начальство тоже знает, что ты не один. Когда я выходил из колонии, дежурные шутили: «Василец, ты сейчас уезжать будешь, скажи там всем, что у нас тут все нормально. А еще скажи, чтобы перестали письма писать — мы уже устали их читать. Пусть лучше посылки присылают с гостинцами».

Дмитрий Василец после освобождения
Дмитрий Василец после освобождения. Фото предоставлено героем материала.

На свободе

В общей сложности я провел в заключении год и два месяца. После того как прошла треть срока, я подал прошение об условно-досрочном освобождении, но его пришлось отозвать после разговора с судьей. Я подождал, когда пройдет половина срока, и подал прошение повторно. Мне выдали положительную характеристику из колонии, я получил несколько поощрений. В итоге прошение одобрили, и я оказался на свободе. 

Еще до приговора я говорил в интервью, что тюрьма не может отнять свободу. Сейчас я могу три раза подписаться под этими словами. Я прошел колонию и считаю, что вне зависимости от того, где и в каких условиях ты находишься, можно сохранять внутреннюю свободу, внутренний свет. Это заложено в каждом человеке. И если удастся хотя бы крупицу этого внутреннего света, хоть один лучик сохранить, он может рассеять тьму внутри внутри — и тьму вокруг.

Мне плевать на политиков, территории, интересы бизнеса. Больно, что из-за этого гибнут люди: дети, женщины, старики, гибнут непонятно за что. Нужно учиться брать на себя ответственность за свои действия. Я был среди тех, кто начал эту войну. Я виновен в этом, признаю свою вину, отказался участвовать в этом дальше и не откажусь от своих слов — никакая колония меня не переубедит.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наши социальные сети!

«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше

Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.

О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.

Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!