«Мем смешной, но для врачей слишком жизненно»

Анестезиолог-реаниматолог Александр Бочаров более пяти лет проработал в провинциальных медицинских учреждениях. Он начинал санитаром и доучился до одного из ведущих специалистов области. Однако его стремление совершенствовать методы лечения не разделяло руководство больницы. Оно отказывалось закупать нужное оборудование и менять устаревшие практики. Неудобные вопросы и просветительская деятельность Бочарова на его ютуб-канале привели к конфликту, из-за которого он остался без работы. Несмотря на давление со стороны бывшего руководства, Бочаров продолжил свое дело и подробно рассказывает, почему врачи в России вынуждены выживать на маленькие зарплаты, как они справляются со стрессом и почему медперсонал регулярно срывается на пациентов. Медицинские проблемы России за пределами Москвы и Петербурга — в материале «Холода».

Это вторая часть рассказа Александра Бочарова. Первую часть читайте тут.

В начале 2023 года мы с моим коллегой травматологом Дмитрием Федоровым стали делать проект «По больному» на ютубе. У меня уже более полугода как был канал в телеграме, в котором я рассказывал о своей работе, у него тоже был свой телеграм-канал. А еще он увлекался видеосъемкой — нередко публиковал полутораминутные ролики из своих путешествий и красиво снимал свою жену. Наш общий знакомый посоветовал нам создать какую-то коллаборацию, и мы стали думать, что интересное мы можем совместно сделать. Я предложил сделать «Орла и решку» по-медицински — снимать, как мы ездим по стране, навещаем разные больницы и рассказываем, какие у них есть проблемы и достоинства. 

Первый выпуск мы сделали про амбулаторию в моем родном поселке Мятлево и больницу в соседнем селе Износки. В Износках мы встретили девчонку, которую после шестого курса без всякой подготовки по целевому направлению отправили пять лет работать в этой больнице участковым терапевтом. Закинули на амбразуру в село: у нее там куча работы, бумажек, самой приходится во всем разбираться. С ее помощью проиллюстрировали вот такое нововведение в нашей образовательной программе. Раньше ведь как было? Люди сначала интернатуру, ординатуру проходили и приходили работать в больницы подготовленными. Сейчас же, как и эта девчонка, многие приходят на должность участкового терапевта прям с учебной скамьи.

Отдельная трагедия, что в Мятлево на весь поселок и близлежащие деревни работает одна пожилая фельдшер. Она выезжает на дом, в детский садик и школу, сама не имеет права поставить даже капельницу, а участковые педиатр и терапевт, которые имеют такие полномочия, приезжают к ним только раз в две недели. Фельдшер рассказала нам о своей скромной зарплате, о категорической нехватке персонала, аппаратуры и коек. Местный житель пожаловался, что раньше мог сходить в больницу на УЗИ и к окулисту, а теперь эти специалисты приезжают к ним все реже.

В процессе работы над нашей программой мы с Димой не открыли чего-то принципиально нового, не поймали за руки коррупционеров. Просто обнажили какие-то общеизвестные истины о состоянии провинциальной медицины и о нашей стране, нашем обществе вообще. У нас замечательная страна, куча позитивных моментов, до которых другим странам как до Китайской стены пешком. Но есть у нас даже среди всего хорошего большие дыры и проплешины.

И вместо того, чтобы залатать эти дыры, мы на них не обращаем внимания, спотыкаемся о них, падаем, ломаем ноги, и все равно пытаемся заткнуть тех, кто на них тычет пальцем и призывает искоренить.

Мы поняли, что главная проблема провинциальной медицины в России — что врачей не могут заинтересовать в том, чтобы оставаться в деревнях. Не поддерживают должный уровень в региональных больницах, так чтобы специалистам в них вообще моглось и хотелось работать. А как жить людям в деревнях, растить детей без доступа к медицине? Тоже нереально. Так деревни и вымирают.

Еще мы с Димой поняли, что дела подпортила реформа по оптимизации здравоохранения в Калужской области 2018 года. В рамках этой самой оптимизации районные больницы в поселках стали объединять в конгломераты, так называемые центральные межрайонные больницы. Подразумевалось, что так вместо трех таких себе больниц будет одна большая и хорошая, с полным комплектом специалистов в штате. 

Но в итоге большие больницы, где каждый день проходило по три-четыре операции средней сложности и где были свои стационары, стоят пустые, а хирургию и другие основные отделения и мощности — все отдали в головную больницу. И людям из деревень, чтобы добраться до центральной больницы, нужно ехать 30 километров. Раньше же они могли приехать в поселковую больницу и решить вопрос там. 

Когда я проходил практику в Медынской центральной больнице, нам привезли музыкантов-беларусов. Они ехали на рок-фестиваль и попали в серьезную аварию: их администратор повредил несколько внутренних органов. Мы ему провели сложнейшую операцию, вывели стому, резецировали часть кишечника. Он несколько дней пролежал в реанимации на искусственной вентиляции легких, потом пришел в себя, и его в Беларусь уже отправили живым и здоровым человеком.

Сейчас бы его не довезли в Калугу до центральной больницы (город Медынь в Калужской области находится в 63 километрах от Калуги. — Прим. «Холода»). А оперируют только там: Медынскую больницу объединили с больницей Дзержинского района, и больше в ней не оперируют. Меж тем раньше в одном только хирургическом отделении было 70 коек. Теперь же больница стоит пустует.

Над последним выпуском «По больному» мы заморочились. Съездили в Тарусу, поговорили с крутым кардиологом Артемием Охотиным, заведующим терапевтическим отделением местной ЦРБ, который из ничего сделал конфетку и ведет в небольшом городке очень качественный прием. 

Мы решили, что серьезное интервью нужно разбавить какой-то повесткой, и сняли театральную постановку про то, как французский и русский врач лечат захворавшего барина и параллельно обсуждают судьбу российской медицины. Мы это все очень красиво сняли и этими сценками разбавили куски из интервью. В развлекательной части французский и русский врачи у нас иносказательно обсуждали насущные темы: социальные проблемы в маленьких российских городах, нехватку аппаратуры, коррупцию в больницах и то, как в государственных больницах сотрудников принуждают лайкать посты начальства в соцсетях.

Мы с этим поигрались и поняли, что попали в нерв. Последний выпуск получил очень много положительных откликов, многие хвалили такой креативный подход. Но в больнице, где я работал, нашу с Димой работу не оценили. Заведующая вообще очень ревностно относилась к тому, что я веду телеграм- и ютуб-каналы. Она сама не сидит в соцсетях и без посторонней помощи не узнала бы, что у меня эти каналы есть. Но ей об этом сообщила пиар-менеджер — женщина, которая ведет соцсети нашей больницы, следит за тем, как ведут себя сотрудники на различных площадках, и напоминает нам о необходимости лайкать посты на официальном аккаунте больницы и личной страничке главного врача.

Как бы смешно это ни звучало, она не единственная занималась такой бессмыслицей. Старшие медсестры каждую неделю должны были составлять «отчет по лайкам», в котором указывали, кто из врачей, медсестер, санитарок и так далее поставил сколько сердечек под каким постом.

Когда я только начал вести свой телеграм-канал, заведующая подошла ко мне и потребовала, чтобы я его удалил. Пиар-менеджер рассказала ей, что в нем я публикую контент из больницы, и это ей показалось неприемлемым. Я объяснил ей, что занимаюсь этим исключительно в свое свободное время, пациентов не снимаю и удалять ничего не собираюсь. В конце концов у меня есть право на личную жизнь, и я могу вести свои соцсети так, как считаю нужным. Пиар-менеджеру я посоветовал отписаться от моего канала, если он ей так не нравится, и отметил, что заниматься доносительством — некрасиво.

Потом, когда я уже уволился из больницы, остающиеся там коллеги рассказывали мне, что наш главврач Алан Юрьевич Цкаев спрашивал их, зачем они поставили лайки под моим постом во «ВКонтакте», в котором я анонсировал последний выпуск программы «По больному». Они предполагали, что он мог сказанное там принять на свой счет и уязвиться. Мы в развлекательной, театральной части не упоминали никаких имен, не делали никаких отсылок к конкретным кейсам и ситуациям и не высмеивали главврача Калужской больницы. Но раз человек увидел в этом себя, значит, действительно занимался чем-то таким, что мы в этом выпуске критиковали. Но это все я знаю со слов коллег — лично мне Цкаев никаких претензий не высказывал. 

Некоторые коллеги говорили мне, что у меня могут возникнуть проблемы с трудоустройством в другие районные больницы, так как главврачи тесно общаются между собой. Но пока единственная странная ситуация произошла пару месяцев назад, когда нас с Димой позвали на утреннюю передачу регионального телеканала и попросили рассказать о новом выпуске «По больному». Мы рассказали о том, чем занимаемся, почему считаем важным освещать проблемы провинциальной медицины, а не замалчивать их, и поверх нашего рассказа редакторы передачи пустили выдержки из нашего выпуска. Передача с нашим участием вышла, мы сделали репосты всюду у себя в соцсетях, похвастались, что сходили на телевидение. А на следующий день поняли, что запись передачи была удалена с сайта телеканала, а также они снесли все упоминания нас у себя из соцсетей. Мы не знаем, с чем это было связано, но некоторые мои знакомые предположили, что Цкаев мог приложить к этому руку.

Тогда же, в марте, Цкаев подал в суд на медсестру, которая пожаловалась Путину, что у нас в больнице низкие зарплаты, не хватает перевязочных материалов и лекарств и постоянно уходят люди. В своем обращении она также вспомнила, что Цкаеву в 2019 году выдали государственный грант размером в семь миллионов рублей, и задалась вопросом, куда ушли эти деньги. Цкаев хотел засудить ее за то, что она запятнала его достоинство и деловую репутацию, но в итоге иск отозвал. Медсестра при этом уволилась из больницы. Уж не знаю, попросили ли ее на выход или она сама решила, что лучше уйти.

Конечно, грустно, что таких людей, как я и та медсестра, система в итоге выплевывает. Но я считаю, что жизнь в итоге все расставит по своим местам и эти люди поймут, что были неправы. Я устал мириться с рамками, в которые нас всех ставят, я не хочу больше терпеть и молчать. Я считаю, что этих рамок вообще не должно быть. Поэтому я продолжу развивать наш с Димой проект «По больному» и подсвечивать проблемы, с которыми сталкиваются наши коллеги по всей стране.

«Саш, стоп, это не ты»

Сейчас я работаю в частной клинике: у меня удобный график и наконец-то есть время для себя и семьи. Работа в реанимации — это постоянный стресс. Ты всегда следишь за тем, какой писк и шум издают аппараты, чуть что бежишь поправлять трубку пациенту, у которого тахикардия, сбив ритма, тут же к тебе поступают новые пациенты: кто с ножевыми ранениями и аномальной потерей крови, кто еще с чем. Многие норовят умереть у тебя на операционном столе, и ты с коллегами должен этого не допустить, не позволить человеку умереть. А чуть что не получится, быть готовым оказаться под уголовной статьей. Это невероятный стресс, который не проходит бесследно. Мне 30 лет, и у меня гипертония. Я поправился на 15 килограммов, потому что, как правило, у меня нет времени нормально поесть — я перебиваюсь какими-то непонятными перекусами. 

Моя нервозность и сумасшедший график также плохо влияли на нашу с женой семейную жизнь. Когда я работал на двух работах или дежурил сутки через сутки, я приходил с работы мертвый совершенно, отсыпался, умывался, брился, мылся и опять уходил дежурить. Я стал злым, раздраженным и вечно недовольным. Мог прикрикнуть на жену, сказать ей что-то грубое. Потом, конечно, извинялся, но это повторялось. На работе тоже стал за собой замечать, что стал вести себя как мои начальники: прикрикивать на подчиненных, не по-доброму с ними общаться. 

В какой-то момент мне пришлось честно сказать себе: «Саш, стоп. Это не ты, ты так делать не должен. Ты нормальный человек, а мимикрируешь под руководителей». 

Проблемы с агрессией и повышенная нервозность у меня ушли после увольнения. Жена говорит, что я стал спокойнее, мы теперь с ней и с дочкой проводим гораздо больше времени вместе. Гуляем, ходим на площадку и в торговые центры, выезжаем за город, открываем для себя какие-то новые красивые места. Для людей это такие обычные вещи, а мне на них никогда не хватало времени, потому что я всецело отдавался работе. Недавно сходил в театр и в ресторан и к своему ужасу понял, что ни там, ни там не был уже несколько лет. 

С дочкой отношения у нас улучшились. Ей всего два года, и, я думаю, раньше, из-за того, что я так мало времени проводил дома, она вообще знать не знала, что у нее есть папа. Думала просто, что мужик какой-то приходит и уходит. Ей было наплевать, что я пришел с работы. А сейчас она меня ждет, когда я прихожу: подбегает ко мне, обнимает, улыбается, целует в обе щеки. Когда меня нет дома, просит жену снять видео, как она меня набирает по игрушечному телефону. 

Я не могу сказать, что я рад тому, что так все сложилось, но я точно рад, что у меня появилась возможность пожить нормальной жизнью, выйти из замкнутого круга, в котором существуют врачи. У них на работе адский стресс, денег не хватает, они либо пить начинают, чтобы легче стало, либо выплескивают свое недовольство на коллег, пациентов и близких.

Есть такая картинка, иллюстрирующая круговорот агрессии в природе. На ней изображено, как начальник на мужика наорал, мужик на жену, жена на ребенка, ребенок на котенка, а котенок в итоге повесился. Это вроде мем такой смешной, а для врачей это слишком жизненная ситуация, чтобы над ней смеяться.

Конечно, я бы хотел продолжать работать в больнице скорой помощи. Не потому, что там классные условия труда, не потому, что там все супер, а потому, что там действительно есть люди, которым надо оказывать помощь. Я понимаю, что в больнице теперь на одного анестезиолога стало меньше, а это значит больше времени на ожидание какой-либо манипуляции, процедуры, операций и так далее, где я бы мог помочь.

Мне жалко пациентов. Они не виноваты в том, что у меня конфликт с начальством, что система так работает. Раньше они могли прийти в больницу, сказать, что им нужен анестезиолог Бочаров, и я к ним приходил, проводил анестезию бесплатно. А теперь они могут это сделать только через кассу частной клиники, а это доступно далеко не всем.