Я работала в реабилитационном центре, где пытали людей

Татьяна Дремова семь месяцев работала психологом в частном реабилитационном центре и уволилась оттуда из-за систематического физического и психологического насилия по отношению к клиентам. По словам Дремовой, в стенах центра бьют и насильно удерживают людей, а руководство не только потворствует этому, но и участвует в наказаниях. «Холод» поговорил с Дремовой и несколькими бывшими резидентами рехаба, чтобы узнать, что скрывается за его стенами.

Я психолог, в 2004 году окончила Воронежский государственный университет (диплом Татьяны есть в распоряжении редакции. — Прим. «Холода»). В какой-то момент я поняла, что хочу устроиться в реабилитационный центр, где смогу помогать людям, которые находятся в сложной жизненной ситуации.

Я откликнулась на стандартное объявление на «Авито»: требуется психолог в частный реабилитационный центр. Мне перезвонили и пригласили на собеседование — на тот момент я даже не знала название центра: в объявлении оно указано не было. На встрече я узнала, что буду работать в «Равновесии». Собеседование проводил мой будущий начальник, глава психологического отдела Филипп Алешкин.

Собеседование проходило стандартно: спрашивали про образование, опыт работы, хотели узнать, понимаю ли я специфику работы с зависимыми. Неожиданностью стал вопрос, есть ли у меня опыт в продажах. Я не поняла, как моя работа будет связана с продажами, и честно ответила, что такого опыта у меня нет. В конце собеседования Алешкин сказал: «Меня что-то настораживает в вас, только не могу понять, что именно». Затем он спросил, уверена ли я, что смогу справиться с местным контингентом. Сейчас я понимаю: он намекал, что с резидентами нужно обращаться жестко, и сомневался, что у меня получится. Я тогда уверила его: я справлюсь с тем, чтобы оказывать помощь людям с зависимостями.

Дома я почитала отзывы на центр: они были сплошь положительные. Люди развернуто писали, что в «Равновесии» их близким оказали необходимую помощь, что там работают настоящие профессионалы. Тогда я в это поверила.

Я уезжала домой после 23:00

Я начала работать в «Равновесии» в январе 2024 года (фотографии с Татьяной, сделанные в центре, есть в распоряжении редакции. — прим. «Холода»). Зарплата была небольшая: сначала 15 тысяч рублей, потом 25 тысяч, но я шла туда не ради денег — мною двигало желание приносить пользу. Трудоустройство было неофициальным, зарплату всем платили в конвертах — так организация уходит от налогов. Меня это тогда не насторожило — думаю, если бы я настояла на официальном трудоустройстве, компания пошла бы навстречу. Теперь я жалею, что не стала этого делать — сейчас мне было бы гораздо проще отстаивать свои права перед бывшим работодателем.

Я работала в центре в Воронеже, в 15 минутах езды от моего дома. Условия стандартные: смены три дня в неделю с 10:00 до 18:00. Но спустя месяц вместе с зарплатой повысили нагрузку — второй психолог не справлялся. Я стала ездить в центр пять дней в неделю. Иногда работала и на выходных, когда у моих подопечных проходили встречи с родными, требующие присутствия специалиста.

Ежедневно я должна была проводить полуторачасовую лекцию для всех резидентов, вести терапию для женской группы и рассказывать о динамике выздоровления заказчикам — обзванивать родственников резидентов. В остальном день был занят ведением документации: я заполняла журналы лекций, писала отчеты о работе с группой и о сложных случаях для супервизии. 

Также в мои обязанности входило написание положительных отзывов о работе центра — за невыполнение грозили штрафами. Я этого не делала, но меня ни разу так и не оштрафовали — этого никто не проверял. Насколько я знаю, большинство отзывов на «Равновесие» написаны именно сотрудниками, некоторые из которых даже не меняют фамилию (редакции не удалось подтвердить эту информацию, однако один из отзывов действительно написан от имени сотрудника центра, а многие других появились одновременно: из 59 отзывов на Zoon.ru сразу 10 положительных были опубликованы 17 июня 2024 года, еще 18 — в период 21–24 февраля 2024. — Прим. «Холода»).

За свой оклад я не должна была работать индивидуально — лишь вести групповые занятия. За личную терапию в «Равновесии» клиенты должны платить дополнительно. Предполагалось, что я буду проводить индивидуальные сессии в нерабочее время — например, после 18:00. Так мне стало понятно, зачем меня спрашивали о моем опыте в продажах — здесь бы эти навыки очень пригодились. Чтобы зарабатывать, надо убедить заказчика, что резиденту необходимы индивидуальные консультации.

С одной стороны, психотерапия работает в том случае, если на нее есть осознанный запрос и человек сам платит за сессии. Таких подопечных у меня было двое. Но многие из тех, кто попадают в центр, не в состоянии платить еще больше. Я не хотела отказывать таким людям в помощи, поэтому работала с ними бесплатно. Руководство прямо говорило, что я делаю бесполезную работу, которая оплачиваться не будет. Заставляли звонить родственникам резидентов, продавать свои услуги как психолога. Это противоречило моим убеждениям: я же не менеджер по продажам, мое дело — помогать и поддерживать.

Мои силы не безграничны — в день я могла провести полноценные сессии для четырех-пяти человек. Иногда я засиживалась допоздна и уезжала домой после 23:00. Но в целом мне нравилась моя работа: это был интересный опыт, и я чувствовала, что делаю благое дело.

В центре было около 40 резидентов: зависимые от алкоголя, наркотиков, азартных игр. Мужчин больше, чем женщин, разброс по возрасту большой: от 15 до 75 лет. Все они размещались в четырех небольших комнатах, спали на двухъярусных кроватях. На всех жильцов — два туалета.

Содержание в «Равновесии» обходится в 40–50 тысяч рублей в месяц. По моему опыту, чаще всего люди с зависимостями не слишком заинтересованы в своем лечении, поэтому в основном за резидентов платят их родственники, для которых центр становится последней надеждой на спасение близкого. Случаи, когда человек обращается за помощью сам, — единичные.

«Вчера он валялся под забором, нечего с ним нянчиться»

Лечение в «Равновесии» основывается на программе 12 шагов. Это хороший инструмент для помощи зависимым людям, однако отмечу, что это бесплатная программа, и ее эффективность клинически не доказана. Есть люди, которым она помогает, однако с 1930-х годов, когда она появилась, многое в нашей области изменилось.

Позиция начальства была простая: в разговоре с родителями я должна была говорить то, что считала неправдой. Главная мысль, которую необходимо было донести, — «эти люди должны быть в ребцентре как можно дольше». Понятно, что срок лечения зависимых долгий, иногда реабилитация может занимать год. Но по факту никакого лечения в «Равновесии», на мой взгляд, не было — люди могли писать (на каждом шагу человек должен подробно письменно отвечать на вопросы. — Прим. «Холода») 12 шагов годами. У меня была клиентка, которая написала за полгода полшага — всегда находились причины, по которым консультант не принимал у нее эти полшага.

Система простая: закрепленный за человеком консультант должен оценить работу и подтвердить, что он готов идти дальше. Но центру выгодно, чтобы резидент оставался в нем надолго — на это направлены совместные усилия консультантов, работающих с зависимыми, и психологов, убеждающих родственников продолжать платить.

Когда я начала вести бесплатные консультации для всех, кто в них нуждался, я стала ежедневно слышать жалобы на условия содержания в центре. Больше всего резидентов не устраивало питание: по их словам, кормили их «как свиней» — просрочкой. Отсутствие личного пространства и перенаселенность угнетали людей. На первом же совещании я спросила, почему людей кормят тем, что невозможно есть. Дальниковский сказал, что подумает, что можно с этим сделать. Разумеется, в итоге ничего не изменилось.

Еще одно общее место во всех жалобах — то, как резиденты попадали в центр. Все истории похожи: приехали трое рослых незнакомцев, насильно запихнули в машину, при сопротивлении — избили и вкололи галоперидол. Я слушала это и не могла поверить: это ненормально, это же преступление?

В первый же месяц работы я поняла, что тут что-то не так. Через стену от моего кабинета находилась курилка, и однажды я услышала оттуда крики и удары. Я остановила консультацию, пошла туда и увидела, как четыре резидента стоят напротив одного. На голове у него были кровоподтеки. Когда я спросила, что происходит, мне ответили: «Разговариваем».

Я попросила оставить пострадавшего в покое, отвела в свой кабинет, пошла к дежурному консультанту и спросила у него, слышит ли он, что происходит драка. Он ответил мне: «Татьяна Николаевна, занимайтесь своими делами. Мало ли что резиденты друг с другом делают». Я пригрозила, что если такое еще раз повторится, вызову полицию.

На совещании я спросила, будет ли руководство решать проблему насилия над резидентами. Мне сказали, что тот случай был случайностью — просто резиденты что-то не поделили между собой. Когда я сказала, что мне сообщали и о других случаях избиения, мне ответили, что я все придумываю, и посоветовали меньше верить «наркоманам». 

Постепенно я поняла, что физическое насилие в центре применяется не так часто, как психологическое. Нормой было игнорирование проблем и потребностей резидентов. На любые жалобы человеку агрессивно говорили: «Не придумывай, занимайся делом». Ни о каком личностном подходе к подопечным и речи не шло — непослушных ломали об колено, не очень-то считая за людей.

Есть много способов заставить человека страдать: «режим тени», в котором человека перестают замечать, «режим молчания», при котором человеку запрещено издавать звуки, лишение сна, оскорбления, унижение, презрение со стороны всей группы, которую они называют «семья».

«Равновесие» — центр со строгой иерархией. Среди резидентов есть группа «впереди идущих», имеющих привилегии: лишний перекур, послабления в режиме. Попасть в нее можно, рассказывая консультантам о проступках других резидентов, сотрудничая с администрацией. Есть среднее звено — тихие и спокойные. А есть отстающие — те, кто долго находится в отрицании, кто спорит с начальством, отказывается подчиняться. Именно к ним чаще всего применяют насилие в «воспитательных» целях. Их вообще особо за людей не считают. Консультанты говорят: «Вчера он валялся под забором, нечего с ним нянчиться».

Спустя год, при условии удачного прохождения программы, резидент становится добровольцем, волонтером, затем — консультантом, а потом, пройдя какие-то не очень качественные курсы, — психологом. Есть ступень выше — можно стать программным директором, который фактически является руководителем филиала. При этом часто человек, написавший полтора шага, может стать консультантом — это очень странно. 

Система насилия направлена сверху вниз: консультант может кричать, унижать и применять силу к резиденту, но никогда не наоборот.

Система, выстроенная в «Равновесии», похожа на тюремную: люди сидят в закрытом помещении, родные не могут увидеться с ними. С одной стороны, это нормальная практика — изолировать человека на период отрицания, ведь люди в зависимости часто отрицают, что им нужна помощь. Вот только длится он обычно от двух до трех недель.

В «Равновесии» же семейные встречи разрешают после первых трех месяцев лечения: на встрече резидент находится вместе с консультантом и психологом, которые контролируют, чтобы тот не говорил лишнего. Я спрашивала, что нужно делать, если резидент говорит, что ему плохо, что его избивают. Начальник отвечал: «В таком случае нужно вывести его из комнаты и пригласить 10 человек из числа “впереди идущих”, чтобы они подтвердили, что этот человек врет».

Вся администрация попустительствовала происходящему. Дмитрий Дальниковский постоянно говорил, что зависимых нужно лупить, что они иначе не понимают. Их и лупили — координаторы, волонтеры и приближенные к администрации резиденты.

Бывает так, что во время тяжелой ломки люди лезут на стену и готовы на все, чтобы сбежать. Это естественно и может продолжаться две-три недели. Но когда люди, которые живут в центре год, говорят, что вскроют вены, если их не выпустят, — это тревожный симптом. С их слов, отстающих «убеждали» — наказывали, запугивали, били. Оплеуха и подзатыльник не считались чем-то из ряда вон выходящим — так, легкое поглаживание. Были в ходу и коллективные наказания: вся группа могла несколько ночей писать одну и ту же фразу 6000 раз, это называлось «ответственность на сплочение». Напомню, что лишение сна расценивается как пытка (лишение сна признано пыткой, в частности в решениях Комитета ООН против пыток и Европейского суда по правам человека. — Прим. «Холода»). Каким образом написание одной и той же фразы три ночи подряд может вылечить людей? 

Люди, пережившие насилие в реабилитационных центрах, редко рассказывают о нем — считают, что «наркоманам никто не поверит». В нашем обществе ужасно высокая толерантность к насилию: мало кто понимает, что наркозависимый тоже человек, он страдает. Да, его страдания отталкивающе выглядят, но это не значит, что ему не нужно помогать. К сожалению, помощь зависимым не входила в задачи центра. Каждый раз, когда я говорила о гуманности по отношению к резидентам, начальник психологического отдела Филипп Алешкин говорил мне: «Татьяна Николаевна, вы еще не устали воевать? Смотрите в другую сторону».

Спрашивали, не боюсь ли я, что мне сожгут машину

С июня 2024 года начальство начало предъявлять мне претензии: якобы я лезу туда, куда не надо. Мне запретили выходить из кабинета во время рабочего дня, чтобы я не видела, что происходит в центре. Я написала Алешкину, что доведу своих подопечных до конца реабилитации — им оставалось три месяца — и уволюсь. 

Последний человек, который был у меня в личной терапии, должен был выпуститься 18 сентября, но я ушла раньше. Мне перестали давать работать, и это не скрывали. Звонили родителям резидентов и отговаривали их от работы со мной. Однажды я провела семейную встречу — она прошла прекрасно. Мама попросила заниматься с сыном индивидуально. Молодой человек вышел довольный, сказал, что наконец-то будет в терапии, а через час пропал из центра. Когда я спросила, что произошло, мне сказали, что он как-то не так посмотрел на девочку и нужно было его перевести, чтобы у него не начались эмоционально значимые отношения. На возмущение мамы ей сказали: «Не лезьте, иначе ребенку будет плохо».

Незадолго до моего увольнения из центра сбежал резидент: выбежал через незакрытую дверь и перелез через забор. О побеге узнал другой парень, Даня (имя изменено), и всем рассказал. За это его избил консультант Егор Денисов.

В день моего увольнения Даня зашел ко мне и сказал: «Я съел четыре гвоздя». Он показал, как это сделал — отогнул заднюю стенку шкафа и вытащил четыре тонких мебельных гвоздика. Я, испуганная, спросила, почему он так поступил. Он сказал: «Я не понимаю, почему эти люди считают, что имеют право меня избивать». Я хотела отвезти его в больницу, чтобы ему оказали помощь, но меня остановили. Позвонили консультанту Денисову, он прибежал и избил его еще раз — теперь за съеденные гвозди. Я слышала, как его били за стенкой, потом на его лице были синяки и ссадины (фото есть в распоряжении редакции. — Прим. «Холода»).

Я рассказала все родителям этого парня. Мама дозвонилась до него, но резидента уже убедили, что все происходящее ему на пользу. Он сказал: «Мам, меня назначили хозяином дома (это что-то вроде должности завхоза), со мной все хорошо». В больницу он так и не попал — консультант сказал: «Я был в тюрьме, мы там и не такие гвозди ели».

Это было последней каплей. Я сказала об увольнении Алешкину и Дальниковскому. Меня предупредили о том, что я должна держать язык за зубами. Но я все равно написала пост во «ВКонтакте» о том, что происходит в центре.

На следующий день мне позвонили по очереди Горбанев, Алехин и Дальниковский с требованием удалить пост. Более того, звонили даже тем, кто оставлял у меня комментарии, запугивали родственников резидентов. Мне несколько раз звонили с незнакомых номеров и спрашивали, не боюсь ли я, что мне сожгут машину. У меня есть ощущение, что эти люди способны на такое — но я не собираюсь молчать.

Мне написали десятки людей, подвергшиеся насилию в разных филиалах «Равновесия». Они рассказали мне, что их избивали, унижали, оскорбляли — в том числе и девушек. Центр нередко превращается в ад для зависимых — в концлагерь, за пребывание в котором платят их близкие.

Я не получила зарплату за последние несколько месяцев работы — «Равновесие» не выплатило мне 70 тысяч рублей (досудебная претензия и заявление о нарушении трудовых прав есть в распоряжении редакции. — Прим. «Холода») — видимо, из-за того, что я заявила публично о причинах моего увольнения, администрация решила насолить мне хотя бы так. Думаю, они считают, что если я не была трудоустроена официально, то не смогу защитить свои права. 

Я намерена судиться с бывшим работодателем. Сначала через суд я попытаюсь доказать, что работала в этой организации — это возможно. Когда суд подтвердит факт работы, я планирую подать второй иск, с требованием выплатить мне долг по зарплате. Юрист отговорил меня подавать иск по поводу фактов насилия, так как я не являюсь пострадавшей, но я готова выступить свидетелем, если это будут расследовать.

Это был сложный и поэтому ценный опыт, научивший меня не мириться со злом и не предавать свои идеалы. Я ушла из центра и сейчас занимаюсь частной практикой, в том числе и с зависимыми. Это очень незащищенная категория людей. Работать с ними важно и нужно, поэтому я не желаю «Равновесию» закрытия. В идеальном мире я бы хотела, чтобы его руководители переняли опыт других ребцентров, наняли профессиональных сотрудников, идейных людей, понимающих, как должна быть устроена реабилитация, и продолжили работать. Но, к сожалению, при текущем руководстве я не верю, что это возможно.

***

«Холод» запросил комментарий у Дмитрия Дальниковского и Юрия Горбанева. Оба представителя администрации отказались комментировать обвинения в насилии и сообщили, что будут говорить только в присутствии адвоката.

Владислав Грабилин в разговоре с автором «Холода» сказал, что больше не работает с Дальниковским и Горбаневым и занимается собственным проектом: «Я оттуда отошел и не хочу с этим связываться». Обвинения в свой адрес Грабилин опровергает: по его словам, он никогда не применял насилие по отношению к резидентам и консультантам. Он рассказал, что единственный случай, когда сотрудники центра использовали силу — для самозащиты при нападении буйных резидентов, но это было давно — когда центр только начинал работать.

Один из бывших резидентов «Равновесия» после интервью подал заявление в полицию и потребовал возбудить против руководства центра дело по статье 330 УК РФ («Самоуправство»). В ответ он получил документ (есть в распоряжении редакции), где сообщалось, что в отношении организации проведена проверка, на основании которой принято решение в возбуждении дела отказать. Предпринимали ли сотрудники МВД какие-либо реальные действия в отношении реабилитационного центра, бывшему резиденту неизвестно.