Ежегодно в России пропадают тысячи детей. Большинство из них находят быстро — некоторых не находят никогда. Именно в такой ситуации оказалась семья Горовых, которая потеряла свою дочь — девятиклассница Анжела не вернулась домой с прогулки. Ее не смогли найти даже спустя 10 лет, но семья отказывается считать ее погибшей и все еще надеется на ее возвращение. «Холод» рассказывает их историю.
Примечание:
Этот рассказ — часть материала «Мальчик на Луне», опубликованного 21 июля 2021 года. В нем «Холод» подробно рассказывал о том, как семьи десятилетиями ищут своих пропавших детей и переживают эту утрату.
Вечером 28 сентября 2009 года 36-летняя Ирина Горовая ждала свою дочь дома в Тюкалинске — маленьком городке в Омской области. Девятиклассница Анжела в тот день гуляла со своими двоюродными братьями и в первый раз в жизни выпила пол-литра пива, после чего начала собираться домой.
«Она у нас очень домашняя девочка, у нее сестра на 12 лет младше — она постоянно с ней проводила время. Училась хорошо, большие цифры в голове умножала, делила без бумажки, занималась спортом, хотела поступить в Омск, стать следователем. Ее фотография в школе до сих пор висит на доске почета», — рассказывает Горовая.
Подруга и ровесница Анжелы Екатерина Павленко, в свою очередь, вспоминает, что та была «пацанкой»: «Всегда стеснялась, что она девочка, старалась походить на мальчика: одежда, походка, сленг, слегка небрежная в плане ухода за собой, но всегда душа компании — улыбчивая, смешная». Вместе они любили гулять по заброшенным дачам, Анжела «с удовольствием ввязывалась в авантюры: могла забраться в чужой огород и утащить пару яблок; сложно сходилась с новыми людьми, сторонилась их».
Каждый год в России пропадают тысячи детей, большинство из них находятся в первые часы или дни. Но некоторых не могут найти десятилетиями. С 1995 года (с этого момента МВД начало вести официальную статистику) в базе полиции хранятся данные более тысячи ненайденных детей, которые до сих пор в розыске. Поиск прекращается через 10 лет и возобновляется, только если полиция получает значимую новую информацию.
Пропажи детей обычно делят на три категории: случайно потерявшиеся маленькие дети; «бегунки» — подростки, которые специально сбегают из дома; дети, которые, возможно, стали жертвами преступления. Главная сложность при поисках — невозможность предугадать поведение ребенка, так как детская логика сильно отличается от взрослой. Эксперты советуют родителям учить детей оставаться на одном и том же месте в случае, если они потерялись, и периодически проводить контролируемые стресс-тесты — то есть оставлять детей одних, но в зоне собственной видимости.
Еще одна проблема — халатность полиции, которая зачастую нехотя реагирует на сообщения об исчезновении детей, хотя именно первые часы после пропажи самые важные.
Распорядок, по словам матери, был строгий: без пяти десять Анжела всегда была дома. Екатерина Павленко подтверждает, что Горовую воспитывали «в строгости»: «гулять в строго отведенное время», «секции только с разрешения родителей и только если оценки хорошие». Позже, как вспоминает сама Ирина Горовая, даже следователи шутили: «Вам, мамочка, в гестапо только работать».
15 минут неизвестности
В тот сентябрьский вечер в 21:45 Анжела позвонила маме и сказала, что скоро будет дома, — а потом набрала подруге и попросила встретить, чтобы дойти до дома вместе: прийти позже 10 она не могла, а поболтать с подругой хотелось.
Когда в 22.00 дочь не пришла домой и не взяла трубку, Ирина сразу забеспокоилась — к тому же к ней домой прибежала подруга, с которой Анжела так и не встретилась. Через 15 минут мать уже была на том месте, где двоюродные братья оставили Анжелу (они не ответили на вопросы «Холода»; фигурировали ли они в уголовном деле, неизвестно. Екатерина Павленко отвергла вопрос об обвинениях в их адрес и сказала, что у братьев с Анжелой всегда были хорошие отношения). Еще через пять минут телефон Анжелы отключился. Последними девушку видели таксисты: она шла домой мимо уже закрывшегося магазина.
Ирина с мужем сразу поехали в милицию, но принять заявление о пропаже Анжелы там согласились только со второго раза. «Ей 15 лет, погуляет — придет», — говорили, по словам Горовой, милиционеры. Тогда вместе с друзьями и знакомыми семья стала прочесывать местность. Но Анжелы нигде не было.
«Мы почти месяц с колес не слазили, спрашивали дальнобойщиков, ездили по окрестностям», — вспоминает Ирина. Когда милиция наконец присоединилась к поискам, свободной машины у них не оказалось — и сотрудники ездили на выезды вместе с Горовыми. Кинологи приехали на место исчезновения Анжелы только через неделю.
Как пишет волонтер поисковой организации «Лиза Алерт» Ксения Кнорре в своей книге «Найден, жив!», родители в таких случаях почти всегда сначала утверждают, что «все было хорошо». При этом, по ее словам, подростки нередко убегают не только от «родителей-монстров», но и из благополучных семей, где состоялся нервный разговор с родителями или где подросток что-то натворил.
«Они готовы столкнуться с самыми разными уличными неприятностями (на самом деле, конечно, не готовы), лишь бы не с мамой и папой, которые из-за полученной двойки, порванных штанов или разбитого телефона станут самым кошмарным ужасом в их жизни… Орущая мама. Папа с ремнем. Бабушка в истерике», — пишет Кнорре.
Пассивность полиции при поисках подростков часто связана с тем, что большая часть детей в этом возрасте уходят из дома по своей инициативе — и сами же потом возвращаются (об этом говорят и сами полицейские, и люди из поисковых отрядов).
Годы пустых надежд
Следующий год Горовые пытались найти хотя бы какую-то зацепку. Они ждали, что найдутся свидетели, обращались к журналистам, ездили на программу «Жди меня», но ничего не помогало. Сегодня Ирина Горовая уверена, что ее дочь похитили, и переживает, что огласка могла помешать: «Может, Анжелу и отпустили бы, если бы я на телевидение не обратилась. Я много шума наделала, может, побоялись отпускать».
По ее словам, в Тюкалинске позже были случаи, когда подростки пропадали и через несколько дней возвращались, никому не объясняя, что с ними случилось. Слышала о таких инцидентах и Екатерина Павленко — но никаких подтверждений этой информации «Холоду» найти не удалось.
Столкнувшись с побегом подростка, родители склонны объяснять это самыми разными внешними факторами: например, игрой «уйти на 24 часа», слухи о которой распространяются в интернете, или похищением с целью продажи на органы. Как пишет Кнорре и подтверждает бывший следователь Владимир Воткин, на деле эти версии подтверждаются крайне редко.
Периодически следователи приезжали и домой к Горовым. «Они сначала возьмут ДНК, потом через полгода снова приезжают брать — потеряли, мол, — рассказывает Ирина. — Иногда начинали говорить: “Давайте мы у вас поищем, вдруг вы ее в подполе прячете?” А мне для чего ее прятать? Она что, убийца, преступник?» Горовые таких проверок не боялись, но им было обидно, что полицейские зря тратят время.
Через несколько месяцев после пропажи Анжелы ее родителей попросили опознать труп девушки с десятками ножевых ранений на лице. «Я сказала, что не моя — у нее волосы окрашены, ногти большие, Анжела даже тушью не красилась», — вспоминает Ирина. Полицейские, по ее словам, «обижались», но в итоге Горовая оказалась права: через некоторое время нашлись родители погибшей.
Бывшая замглавы отдела Центра экстренной психологической помощи МЧС Татьяна Кузнецова объясняет, что переживание пропажи ребенка сильно отличается от переживания смерти: когда родители сталкиваются со смертью ребенка, они проходят через стадии горя, которые заканчиваются принятием. Однако исчезновение ребенка не позволяет пройти эти стадии — люди бросаются от надежды к отчаянию и могут делать так несколько раз.
Из-за незавершенности ситуации родители фокусируются на пропаже и забывают об остальной жизни. Интенсивные вина, гнев, агрессия, направленная на себя и на других, могут сохраняться на протяжении многих лет. Эксперты отмечают, что простого решения тут нет: родителям придется научиться жить в условиях, когда судьба их ребенка неизвестна, либо продолжать скорбеть. Помочь преодолеть бесконечные скорбь и чувство вины может терапия.
Замещать пропавшего ребенка новым психологи не рекомендуют, так как в таком случае родители зачастую прибегают к гиперопеке и начинают контролировать каждый шаг своих детей. «Ужасно быть замещенным ребенком, с помощью которого родители решили обрести смысл жизни», — говорит Кузнецова.
В некоторых странах, например в США, государство помогает родителям, потерявшим ребенка. В России такой помощи не предусмотрено.
Первый раз в местный магазин Ирина зашла только через четыре года после пропажи Анжелы. «Я не могла никуда выходить, потому что, когда выходишь, кажется, что на тебя даже смотрят все не так, жалеют, спрашивают, — рассказывает она. — У меня муж везде ходил, да и он не сразу тоже смог. Моя мама плакала, не знала, как вывести нас из этого состояния».
Младшую сестру Анжелы Ирина долго не хотела отдавать в школу — «казалось, что она пропадет, и все начнется снова»; девочка пошла в школу только в восемь с лишним лет. 11 лет спустя изменилось немногое.
«Она и сейчас у меня постоянно дома, и, если дома ее нет, у меня истерика», — рассказывает Горовая.
Бухгалтер по профессии, Ирина сейчас не работает — ухаживает за пятым ребенком, сыном-инвалидом: он родился недоношенным, и у него тот же день рождения, что и у Анжелы. Поэтому отмечать его семье сложно: это каждый раз напоминает о пропавшей дочери.
В семье Горовых никто не верит, что Анжела мертва. Но теперь, спустя почти 12 лет, матери придется официально признать смерть дочери: иначе, как она объясняет, она не сможет отдать младшим детям долю во владении домом, который купила на средства из материнского капитала.
«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше
Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.
О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.
Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!
