РПЦ — это институт поддержки Владимира Путина? Авторитарные лидеры используют церковь в своих интересах? Атеистическое общество всегда более демократическое? Верующие — консерваторы? «Холод» изучил, что говорит о связи церкви и власти политическая наука. Оказалось, что отношения светской и духовной властей далеки от привычных стереотипов.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Религии антидемократичны?
Проблему отношений между верой и демократией можно свести к двум вопросам. Первый из них про то, как религиозные убеждения влияют на мировоззрение отдельно взятого человека. Второй — про связь между преобладающей в стране конфессией и уровнем гражданских свобод.
Ученые давно заметили, что религиозным людям свойственна готовность без лишних вопросов следовать за «сильными лидерами», нетерпимость к отличным от них группам, а также стремление к закону и порядку, сопряженное с желанием ограничить права и свободы других граждан. Однако автоматическое навешивание ярлыка «угроза демократии» на каждого верующего было бы большой ошибкой.
Во-первых, склонность к авторитарным ценностям свойственна тем религиозным людям, которые не рефлексируют над собственными убеждениями и слепо выполняют любые требования представителей церкви. Исследователи также выделяют «религиозно зрелый» тип личности, который способен совмещать искреннюю веру в бога с критическим осмыслением своих взглядов. Такие граждане, напротив, не склонны к нетерпимости и желанию упорядочить общество за счет чужих интересов.
Во-вторых, политологи находят убедительные доказательства того, что участие в жизни религиозных организаций (например, регулярное посещение мечети) приводит к большей заинтересованности в политике. Приобретенные в религиозных институтах навыки самоорганизации используются для защиты своих прав в публичном поле или участия в выборах. Это крайне важные умения для сохранения контроля над правительством.
В-третьих, вопрос о направлении связи между авторитарными установками и религиозностью часто остается открытым. Иными словами, неясно, приобретает ли человек консервативные ценности в результате религиозной социализации или приход к вере сам по себе является прямым следствием склонности к подчинению и нетерпимости.
Строго говоря, даже наличие большого числа консервативных верующих среди избирателей не означает, что в стране воцарится авторитарный режим. Победу на последних итальянских выборах одержала право-популистская коалиция во главе с партией «Братья Италии», у которой есть связи с неофашистскими организациями и которая выступает против ЛГБТК+, абортов и миграции. Опросы показали, что именно католики стали одной из ключевых групп избирателей, обеспечивших «Братьям» победу. Испанская крайне правая партия Vox, занимавшая третье место на парламентских выборах 2019 и 2023 года, позиционирует себя как «защитницу католической веры». В США с помощью понятия «Библейский пояс» выделяют целую группу южных штатов, значительную часть населения которых составляют белые протестанты, выступающие за «традиционные ценности» и неизменно поддерживающие на выборах Республиканскую партию.
Несмотря на активное участие в политической жизни консервативных верующих, ни одна из упомянутых стран не перестает быть стабильной демократией. Дело в том, что даже после победы на выборах «правым» партиям приходится учитывать интересы более либеральных политических сил. К примеру, совсем недавно ультра-правая нидерландская Партия свободы сумела получить большую часть голосов избирателей, но после выборов ее лидер был вынужден значительно смягчить риторику, отозвав предложение о запрете в стране мечетей и Корана. Другие партии просто не были готовы сотрудничать с радикалами при формировании правительства. Кроме того, либеральным демократиям свойственно наличие развитых систем сдержек и противовесов: законы страны и другие органы власти способны помешать реализации планов консерваторов.
«Хорошие» и «плохие» конфессии
С момента возникновения современных социальных наук исследователей интересовал вопрос о влиянии преобладающей в стране религии на темпы развития общества. Пожалуй, самым известным трудом в этой области остается опубликованная еще в 1905 году «Протестантская этика и дух капитализма» Макса Вебера. Немецкий социолог утверждал, что протестантским конфессиям свойственна специфическая этика, которая выражается в уважении к честному труду и отказу от расточительства. Именно поэтому на ранних стадиях развития капитализма в Европе наибольшего экономического успеха добились протестантские, а не католические страны.
Идеи Вебера обрели новую жизнь во второй половине XX века. Теперь множество именитых ученых доказывало, что протестантская культура, в отличие от католической, гораздо больше подходит для установления стабильной демократии. Стройность этих умозаключений была нарушена волной демократизации, которая затронула в том числе и католические страны. Более того, в Польше, Литве, Испании, Бразилии, Сальвадоре и на Филиппинах католическая церковь открыто выступала на стороне поборников либерализации или поддерживала протестные движения. Во многом это было обусловлено решениями Второго Ватиканского Собора (собрание иерархов католической церкви со всего мира для обсуждения ключевых вопросов организации религиозной жизни) 1962 года, которые поощряли выступления католических священников в поддержку прав человека и демократии.
Еще не так давно репутацией самой «несовместимой» с демократией религией обладал ислам. С одной стороны, статистический анализ обнаруживает устойчивую связь между увеличением доли мусульманского населения и склонностью страны к авторитаризму. С другой, результаты опросов общественного мнения позволяют утверждать: жители исламского мира и «западных» либеральных систем не сильно отличаются друг от друга с точки зрения поддержки демократии. Кроме того, многие упомянутые в Коране принципы государственного управления не только не противоречат, но и соответствуют идеалам народовластия. Таковым является, например, «шура» — концепция дискуссии по общественно значимым вопросам между элитами и населением.
Как и в случае с католицизмом, глубоко верующие мусульмане не раз доказывали свое стремление бороться с диктатурами. Известно, что регулярно читавшие Коран жители Египта и Туниса с большей долей вероятности были готовы принять участие в протестах против недемократических лидеров во время Арабской весны. Скорее всего, упомянутая ранее связь между авторитаризмом и долей проживающих в стране мусульман объясняется другими факторами: например тем, что значительная часть исламского мира — небогатые страны, имеющие колониальное прошлое.
Логично предположить, что демократия уж точно гарантирована тем странам, где большая часть населения вообще отказывается верить в существование каких-либо богов. Нет религии — нет проблем. Тем не менее в почти любом списке «самых атеистических стран мира» можно обнаружить коммунистический Китай или Вьетнам, что заставляет усомниться в этом предположении.
Таким образом, сегодня в политологии преобладает точка зрения, согласно которой ни одна из известных человечеству конфессий не является «антидемократической» по своей природе. Однако это не означает, что авторитарные лидеры не могут использовать религию для того, чтобы удержать власть.
Религия как палка о двух концах для диктатора
Стремление автократов завести дружбу со священниками или муллами объясняется весьма прозаично — желанием получить лишние очки политической поддержки от населения. В экстремальных случаях религия используется для обоснования самого факта существования режима. Например, основной закон Саудовской Аравии прямо устанавливает, что правительство королевства «черпает свою власть из Книги Бога (Корана) и Сунны». Однако подавляющее большинство диктаторов довольствуется простым одобрением со стороны религиозных авторитетов. Вероятно, один из самых ярких примеров — теплые отношения между Муссолини и папой Римским Пием Одиннадцатым.
В обмен на гласную или негласную поддержку религиозные организации получают от автократов приятные бонусы. Они могут выражаться в выделении дополнительных ресурсов на нужды церкви или символически значимых подарках: недавняя передача знаменитой иконы «Троица» Андрея Рублева во владение РПЦ трактуется многими наблюдателями как благодарность патриарху Кириллу за легитимизацию действий России в Украине.
Другой способ удовлетворить интересы религиозных институтов — переформатирование светской жизни в соответствии с их ценностями: например, путем ограничения абортов или прав ЛГБТ-сообщества на самовыражение. Наконец, власти могут помочь той или иной конфессии добиться большей монополии на «религиозном рынке» за счет запрета конкурентов. Признанные в России экстремистской организацией «Свидетели Иеговы» убеждены, что к преследованиям приложили свою руку лоббисты Русской православной церкви.
Но у сотрудничества с религиозными организациями есть и оборотная сторона. Порой ситуативный союз автократов с верой становится настоящей бомбой замедленного действия. Недемократические режимы по своей природе стремятся к уничтожению всех неподконтрольных организаций гражданского общества. На фоне профсоюзов, этнических общин или политических партий религиозные организации кажутся сравнительно безобидными. Ну, собираются несколько раз в неделю бородатые мужчины, ну, обсуждают мало связанные с политическими реалиями вопросы. К тому же, при должном подходе к их лидерам, они могут стать вашими преданными сторонниками. Эта видимость и играет с диктаторами злую шутку.
Чтобы гражданское общество могло бросить вызов авторитарному режиму, недостаточно одного недовольства правительством. Политологи считают, что для успешного протеста несогласные должны не только разделять общую эмоцию, но и обладать какими-никакими, но организационными ресурсами. Россияне редко выходят на улицы не потому, что во всем согласны с политикой Владимира Путина (опросы говорят об обратном), а потому что репрессивный аппарат слишком силен и все хоть сколько-нибудь заметные протестные движения разгромлены. Многие лидеры и даже рядовые региональные активисты «несистемной» оппозиции были выдавлены из страны или сидят в тюрьме, независимые медиа и правозащитные НКО поставлены вне закона.
Во многих схожих ситуациях религиозные движения предоставляли протесту организационную базу. Фактически церковь — это высоко иерархизированная структура со множеством преданных сторонников в разных уголках страны, которая способна оперативно передавать по сети приходов информацию. Религиозные лидеры часто обладают недюжинной харизмой, а их преследование может привлечь внимание международного сообщества, что тоже добавляет хлопот диктаторам. Представьте альтернативную вселенную, в которой патриарх Кирилл призывает православных россиян оставить подпись в поддержку Бориса Надеждина, а настоятели храмов закрепляют его обращение во время воскресной проповеди. Вероятно, в этом случае 100-тысячный барьер был бы преодолен еще более впечатляющими темпами.
История изобилует примерами, когда религиозные организации поддерживали демократические движения. Во время визита 1989 года в авторитарную африканскую республику Малави Папа Иоанн Павел II выразил обеспокоенность из-за репрессий и отсутствия политической конкуренции. Несколько лет спустя епископы католической церкви Малави опубликовали открытое письмо «Живя в нашей вере», где осудили цензуру и ограничение гражданских свобод. Текст вдохновил граждан страны на демонстрации и забастовки, несколько священников были арестованы, но режим уже было не спасти: под давлением общественности и международных сил диктатор организовал референдум, обозначивший переход к многопартийной демократии.
Современные автократы прекрасно осведомлены о печальном опыте предшественников. Именно поэтому, если режим и так достаточно легитимен в глазах населения или же сами религиозные лидеры не спешат слиться с ним в объятиях, власти предпочитают репрессии, а не сотрудничество. Пожалуй, наибольших успехов на этой ниве за последние десятилетия добился Китай. Жестоким преследованиям подвергаются буддисты Тибета, мусульмане Синьцзяна и приверженцы религиозного движения Фалуньгун.
РПЦ — ключевой игрок в российской политике?
Важнейший политический актив любой религиозной институции — ее сторонники. В случае с РПЦ размеры этого ресурса принято преувеличивать. Согласно результату опроса «Левада-центра», в 2023 году 72% респондентов считали себя православными христианами. Однако, если мы будем говорить не о самоидентификации граждан, а их фактическом поведении, это число значительно снизится. Те же данные Левады показывают, что не более 7% опрошенных посещают религиозные службы хотя бы два-три раза в месяц (сделаем и дополнительную поправку на то, что часть этих 7% — мусульмане и представители других конфессий). Другой показательный пример — 39% респондентов покупали на Пасху куличи, а вот до праздничной церковной службы дошло только 5%.
Таким образом, количество «обрядовых верующих» в России в разы ниже, чем доля «номинальных православных». Если человек не принимает регулярного участия в деятельности религиозной организации, можно усомниться как в его стремлении соблюдать нормы христианской жизни, так и в лояльности церкви.
Кроме того, за несколько последних лет в России наметилась тревожная для РПЦ тенденция. Подсчеты МВД говорят о том, что все меньше россиян посещают праздничную рождественскую службу: в 2024 году полиция насчитала 1,4 миллиона прихожан. Для сравнения, еще в 2019 году, пять лет назад, храмы на Рождество посетило более 2,6 миллиона православных. Старший научный сотрудник Центра православных исследований Фордемского университета Сергей Чапнин считает, что по крайней мере отчасти это снижение объясняется последствиями COVID: многие россияне просто утратили привычку ходить в церковь за время локдаунов. Возможно, вклад в этот тренд внесла и позиция патриарха Кирилла по поводу войны.
Эти данные говорят о том, что Россия — отнюдь не ультраправославная страна, а РПЦ не является институтом, который может обеспечить себе решающий голос в политике за счет власти над сердцами десятков миллионов граждан. Несмотря на это, полностью отрицать, что вера и политические убеждения у россиян связаны, тоже было бы ошибкой. Исследователи говорят о существовании в России электорального «религиозного пояса», в который входят, например, Белгородская, Курская и Брянская области. В этих субъектах велика доля «обрядовых верующих», которые не просто называют себя православными, но и стараются соблюдать религиозные предписания и посещать храмы. Именно эти регионы более активно голосовали за Владимира Путина и «Единую Россию» в начале 2010-х годов. Такая закономерность может объясняться тем, что примерно в то же время партия власти начала продвигать близкие для многих православных христиан консервативные ценности.
Верит ли в бога Владимир Путин?
В России установлен персоналистский авторитарный режим: решения по большинству ключевых политических вопросов зависят от воли отдельно взятого человека. Если рассмотреть отношения РПЦ и государства с этого ракурса, можно допустить, что, даже вопреки сравнительно небольшому числу верных последователей, православная церковь все еще может играть определяющую роль в российской политике. Например, пользуясь тем, что лично президент является глубоко верующим христианином.
Согласно распространяемой самим Путиным версии, мать крестила его втайне от отца — члена КПСС. При этом обряд крещения якобы проводил отец действующего патриарха Кирилла. С первых месяцев первого президентского срока Путин начинает вскользь затрагивать тему своих отношений с религией во время публичных выступлений и даже встреч с зарубежными лидерами. В интервью 2000 года для CNN Путин рассказал о том, что не расстается с переданным матерью нательным крестиком с тех пор, как освятил его у Гроба Господня в Иерусалиме.
Упоминалась и другая удивительная история: алюминиевый крестик якобы не сгорел во время пожара на даче будущего президента. Президент повторял этот рассказ еще несколько раз: на встрече с набожным Джорджем Бушем-младшим (тогда же американский лидер, по его собственному выражению, «ощутил душу Путина»), а также для своего немецкого биографа Александра Рара. Правда, тогда к истории добавились детали о спасении из пожара дочерей.
И чудесным образом сохранившийся нательный крест, и якобы крестивший президента отец патриарха Кирилла говорят не только о формальной принадлежности Путина к православному вероисповеданию, но и определенной склонности к мистицизму.
Президент России ежегодно посещает пасхальные и рождественские богослужения: сюжеты об этом исправно выходят на федеральных телеканалах. Отец Тихон Шевкунов, которого часто называют «духовником Путина», рассказывал, что президент — не «номинальный православный», а человек, который «исповедуется, причащается и сознает свою ответственность пред Богом за вверенное ему высокое служение».
Скорее всего, Владимир Путин действительно верит в бога, но вряд ли последовательно исполняет все православные обряды. В 2023 году президент встречал Рождество в компании семей погибших военных. The Insider сообщал о том, что во время богослужения Путин не дождался причастия — христианского таинства, во время которого верующие принимают Тело и Кровь Христа под видом хлеба и вина, и просто сказал гостям: «Пойдемте ужинать». Президент де-факто лишил религиозные семьи военнослужащих, которые держали предварительный пост и исповедовались, возможности дождаться самого важного момента службы.
Владимир Путин также не выглядит и как человек, который готов активно внедрять православные ценности в светскую жизнь по первому зову церкви. РПЦ — один из ключевых лоббистов запрета в России абортов, которые считаются страшным грехом с точки зрения православия. Президент не только не поддержал недавние инициативы о запрете абортов, но и публично отстроился от этой кампании во время Прямой линии.
Это, как и пассивное отношение ко многим другим инициативам РПЦ, объясняется нежеланием Путина расстраивать придерживающихся светских взглядов избирателей, особенно — в преддверии выборов. Конечно, президент осознает авторитет церкви и ее установок для значительного числа граждан России, поэтому не всегда остается глух к запросам РПЦ. Например, по словам источников издания «Вёрстка», работа над законом о борьбе с домашним насилием была заблокирована лично патриархом Кириллом. Однако эти решения продиктованы скорее политической, а не религиозной логикой.
Вместе с этим, президент России, осознанно или нет, использует православную веру для того, чтобы оправдать собственные политические решения (возможно, в том числе для самого себя). Еще в 2013 году Путин говорил о «единых духовных ценностях», которые объединяют Россию, Украину и Беларусь. Во время послания Федеральному собранию 2014 года сослался на крещение киевского князя Владимира в Крыму и рассказал о значении Крыма для России: «Именно на этой духовной почве наши предки впервые и навсегда осознали себя единым народом, и это дает нам все основания сказать, что для России Крым… имеет огромное цивилизационное и сакральное значение».
Немного позже в его риторику добавился элемент противопоставления «порочного» Запада и России — хранительницы традиционных ценностей, среди которых важное место занимает религия. Наконец, в предварявшей войну статье Путина «Об историческом единстве русских и украинцев» православие эксплуатируется для доказательства того, что страны являются частью одного «исторического и духовного пространства».
Православие в трактовке Владимира Путина отлично вписывается в тот имперско-консервативный нарратив, который овладел сознанием президента. Помимо дополнительной легитимации его решений, «православная» риторика позволяет Путину вызывать симпатии у тех россиян, для которых вера является важной частью жизни.
Как война повлияла на РПЦ?
В марте 2022 года патриарх Кирилл заявил во время проповеди, что в Донбассе восемь лет идет «подавление и истребление людей». По словам предстоятеля РПЦ, Донбасс отказался принимать ценности, продвигаемые теми, кто «претендует на мировую власть» (при этом в качестве «теста на лояльность» этой власти Кирилл обозначил проведение гей-парада).
В сентябре того же года, назвав войну «братоубийственной», патриарх сообщил россиянам, что смерть при исполнении воинского долга смывает все грехи. Уже в 2023 году призвал православные приходы помогать «тем, кто на линии огня», а священников — посетить зону боевых действий и поддержать военнослужащих. Сейчас прихожане многих храмов действительно плетут маскировочные сети, отправляют на фронт одежду и продукты.
Священники Русской православной церкви, выступившие против войны (при этом не обязательно открыто), подвергаются преследованиям. Совсем недавно уважаемый московский протоиерей, настоятеля храма Живоначальной Троицы Алексей Уминский был запрещен в служении, а затем лишен сана. Формальным поводом для этого решения стал отказ читать молитву «О Святой Руси», которая, в частности, содержит следующие слова: «Воины и вся защитники Отечества нашего в заповедех Твоих утверди, крепость духа им низпосли, от смерти, ран и пленения сохрани!».
В масштабном исследовании для проекта Re:Russia научный сотрудник Центра по изучению Восточной Европы при Бременском университете Николай Митрохин призывает разделять личные взгляды патриарха Кирилла и позицию других иерархов РПЦ. Члены Священного синода, центрального органа управления церкви, по большей части дистанцировались от вооруженного конфликта.
Можно сказать, что православное духовенство представляет собой миниатюрную копию российского общества. Николай Митрохин пишет, что в РПЦ выделяются группы активных сторонников и противников «СВО», однако большая часть российских священников делает для пропаганды войны требуемый начальством минимум, при этом не проявляя излишней активности. Более того, даже сам патриарх старается не ставить военную тематику в центр своей повестки, опасаясь нанести интересам церкви ущерб.
Изменение, которое отмечают многие наблюдатели за происходящими в Русской православной церкви процессами, — это снижение ее влияния за пределами России. Дело в том, что в состав РПЦ входит множество зарубежных церковных сообществ, обладающих разным статусом: автономные Православные церкви Молдовы и Эстонии, Литовская епархия РПЦ, Казахстанский митрополичий округ и так далее. После 24 февраля их количество сократилось: по очевидным причинам объявила о независимости от Московского патриархата Украинская православная церковь (составлявшая значительную часть приходов РПЦ), об автокефалии (самостоятельном статусе) попросила Латвийская православная церковь.
Подобные тенденции, отчасти обусловленные желанием уживаться с местными властями, наметились и в других странах. Специализирующаяся на церковных вопросах журналистка Ксения Лученко пишет: «Чем заметнее фигура патриарха в российской пропаганде, тем более местечковым он выглядит извне. Пытаясь силой удержать ускользающие части когда-то единой РПЦ, патриарх их только отталкивает».
