Есть ли прямая связь между демократией и гендерным равенством? На первый взгляд, конечно же, да: чем свободнее страна, тем свободнее в ней себя чувствуют женщины. Политологи доказали, что свободные выборы обеспечивают в том числе и гендерное равенство в образовании, общественной жизни и на рынке труда. Однако из этого правила есть заметные исключения. Некоторые диктаторы всячески поддерживают феминизм, находя в этом выгоду для себя и своей модели управления страной. Как именно это работает? Могут ли соблюдаться права женщин в неправовом государстве? И, наконец, как относится к феминизму Владимир Путин? Политолог Илья Надпорожский отвечает на эти вопросы по просьбе «Холода».
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
В 2003 году правительство президента Руанды Поля Кагаме представило проект новой конституции, которая предполагала введение 30-процентной гендерной квоты во всех органах законодательной власти, — с тех пор значительная часть депутатских мандатов зарезервирована за женщинами. Руанда провела много других реформ, нацеленных на достижение гендерного равенства, а сам Кагаме в 2016 году получил награду «Чемпион по гендерным вопросам» из рук представительниц Движения африканских женщин.
Руанду нельзя назвать демократией. В 2021 году один из лидеров руандийской оппозиции был похищен, доставлен в страну и приговорен к 25-летнему тюремному заключению; немногие оставшиеся в Руанде независимые журналисты и правозащитники регулярно подвергаются преследованиям. Кагаме занимает президентский пост с 2000 года и собирается принять участие в выборах 2024 года.
Другой пример: в 2004 году Лаос принял прогрессивный Закон о развитии и защите женщин, декларирующий, к примеру, равное право супругов на совместно нажитую собственность и право женщин на равную оплату труда. Лаос — один из немногих сохранившихся по сей день однопартийных коммунистических режимов, не обремененный существованием организованной оппозиции или неподконтрольных СМИ.
Среди первой пятерки государств с наиболее высоким уровнем представительства женщин в законодательных (или совещательных) органах власти можно обнаружить все ту же Руанду (61,3% законодателей — женщины), Кубу и ОАЭ. Политологи однозначно относят все три упомянутые страны к группе авторитарных и достаточно репрессивных режимов.
Разберемся, почему многие диктаторы одной рукой сажают политических активистов и преследуют журналистов, а другой — декларируют собственную приверженность равноправию.
Права женщин как удобная замена свободным выборам
Подавляющее большинство современных недемократических режимов расположены в странах развивающегося мира, которые нуждаются в инвестициях, кредитах и прямой иностранной помощи. Источником этих ресурсов часто являются западные либеральные демократии, и, если авторитарный режим будет производить уж совсем людоедское впечатление, условные французские или британские избиратели вряд ли поддержат решение правительства выделить в его пользу щедрый транш.
Идеальная для международных доноров страна — бедная, но стабильная демократия, которая стремится к защите прав меньшинств и гендерному равенству. Если бы диктаторы могли безболезненно сформировать для себя «демократическую» репутацию, они бы почти наверняка воспользовались таким шансом. Но вот беда: если выпустить из тюрем политических оппонентов, а также провести состязательные выборы, можно как минимум лишиться власти, а как максимум — закончить свои дни за решеткой или в изгнании. Поэтому предпочтение отдается менее рискованным стратегиям. Например, принятию прогрессивного законодательства, которое не может напрямую подорвать режим.
Политологи называют это явление «authocratic genderwashing» (буквально — отмывание репутации с помощью гендерных вопросов). И это работает. В англоязычных медиа и экспертных докладах до сих пор можно встретить умеренно восторженные отзывы о политике наследного принца Саудовской Аравии Мухаммеда бен Салмана, при посредничестве которого жительницы королевства получили право на управление автомобилем.
Эта безусловно важная и правильная реформа заставляет наблюдателей меньше задумываться о некоторых других примечательных решениях принца. Например, массовых убийствах мирных жителей соседнего Йемена во время саудовских бомбардировок или буквально расчленении известного критика режима в одном из посольств королевства.
Если говорить о более научной аргументации, то опросы шведских и американских избирателей доказывают, что информация о высоком представительстве женщин в парламенте развивающейся страны помогает воспринимать ее как более демократичную и, как следствие, поддерживать выделение финансовой помощи. Другая группа исследователей обнаруживает интересную закономерность: зависимые от международной поддержки диктатуры гораздо более склонны защищать женские права, чем даже зависимые от международной поддержки демократические режимы. Однако того же самого нельзя сказать о защите свободных выборов и других демократических институтов.
Таким образом, западный обыватель зачастую воспринимает демократию и защиту прав женщин как тесно связанные явления, что улучшает его или ее представление о той или иной диктатуре. Этим с удовольствием пользуются автократы по всему миру.
Возможно, даже такие «реформы» следует воспринимать как достижения: хотя бы минимальные изменения лучше их полного отсутствия. Но не стоит забывать, что, к примеру, вводя квоты женского представительства в парламентах, авторитарные режимы заполняют их своими преданными сторонницами, а не настоящими активистками и правозащитницами. Более того, если феминистическое движение все же идет на сотрудничество с диктатором, его репутация может оказаться запятнанной на долгие годы вперед, а по сути прогрессивные реформы будут ассоциироваться с авторитаризмом даже после падения режима, как это произошло в некоторых арабских странах.
Права женщин как источник легитимности
Авторитарные лидеры не способны долгое время удерживать власть, опираясь только на репрессии: им необходим хотя бы минимальный уровень народной поддержки. Поэтому диктаторам приходится время от времени объяснять своим гражданам, почему именно текущий политический строй — лучший из возможных альтернатив. В путинской России в этих целях часто использовался аргумент об экономическом росте: нефтяной бум и ряд успешных реформ начала 2000-х годов позволил улучшить уровень жизни значительной части населения (особенно в сравнении с 1990-ми годами). Нарратив о том, что россияне обязаны благополучием лично Владимиру Путину, на долгие годы стал одной из любимых тем Кремля. Считается, что это ограничило поддержку сил, которые еще десятилетия назад били тревогу из-за постепенного ограничения политических свобод в стране.
Недемократические лидеры в других частях света сталкивались с вызовами иного толка. Главными оппонентами диктатур в Тунисе, Марокко и Алжире долгие годы были не сторонники либерализации стран по западному образцу, а приверженцы консервативных исламистских движений, часто выступавшие за организацию общественной жизни согласно нормам мусульманского права. Авторитарные правители этих стран остро нуждались в поддержке светской части общества. В своей недавней книге американская исследовательница Айли Трипп утверждает, что именно этим можно объяснить прогрессивные гендерные реформы, которые были проведены в тройке упомянутых стран. Например, в 2011 году президент Алжира Бутефлика обязал партии резервировать примерно 30% мест в списке кандидатов на парламентских выборах за женщинами. С помощью подобных законопроектов местные диктаторы сигнализировали гражданскому обществу о том, что они готовы защищать светский уклад жизни. Не поддержите нас — будете иметь дело с гораздо менее дружелюбными радикалами, которые не пустят женщин не то что в парламент, но даже за порог их собственного дома.
Наконец, порой автократы играют в лучших друзей женщин просто потому, что это позволяет получить поддержку влиятельных лидеров общественного мнения. Женские движения получают от режима деньги и даже определенный доступ к власти, режим получает дополнительные голоса на выборах.
Конечно, это далеко не исчерпывающий список причин, по которым малоприятные правители неожиданно становятся поборниками гендерных свобод. Можно предположить, что некоторые из них искренне радеют за идеи феминизма (о чем-то похожем в недавнем интервью говорил видный специалист по Северной Корее Андрей Ланьков), а другие видят в эмансипации способ увеличить количество рабочих рук в экономике.
Легитимность со знаком минус
Несмотря на описанные выше исключения, мир авторитаризма — не лучшее место для того, чтобы родиться женщиной. Китайский лидер Си Цзиньпин банит в социальных сетях хэштег #MeToo, арестовывает фемактивисток и требует от женщин исправного размножения; Владимир Путин подписывает закон о декриминализации домашнего насилия; признанный в России террористической организацией «Талибан» лишает афганских женщин доступа к образованию и карьере. Причины этих действий тоже не кажутся очевидными. Казалось бы, можно спокойно контролировать власть, при этом не подталкивая 50% собственного населения обратно в средневековье.
Дело в том, что современным недемократическим режимам не свойственно следование четко установленной идеологии. Если в XX веке многие диктатуры стремились к, предположим, построению коммунизма или достижению расовой чистоты нации, то сегодня автократы все чаще используют гремучий коктейль из национализма, социализма, консерватизма и множества других установок. И уже упомянутые Си Цзиньпин с Владимиром Путиным и, к примеру, турецкий президент Реджеп Эрдоган в той или иной мере позиционируют себя как защитников «традиционных», «исконно китайских/российских/турецких» (вставить нужное) ценностей. Как правило, такая риторика сопровождается критикой «морального упадка и разложения» западных стран, которые олицетворяют собой то, от чего Си Цзиньпин или Владимир Путин намереваются защитить общество. Это — еще один способ объяснить гражданам, почему они должны поддерживать режим.
Однако главная проблема «традиционных ценностей» состоит в том, что они означают все и ничего одновременно. Чтобы придать этому абстрактному концепту хотя бы какое-то содержание, авторитарные лидеры обнаруживают в своих странах удобных врагов и занимаются их планомерным уничтожением. В такой роли часто выступают члены ЛГБТК-сообщества, этнические меньшинства, потребители западной культуры или мигранты, под горячую руку могут попасть и эмансипированные женщины, которые якобы не соответствуют «традиционному укладу», оберегаемому автократом из последних сил. Без конкретных (хотя и абсурдных) действий в духе запрета на демонстрацию радужного флага риторика о «традиционных ценностях» оставалась бы просто риторикой, которую нельзя предъявить электорату в качестве результатов своей работы.
Когда женщины берутся за мечи
Другая причина ограничений гендерного равенства — страх перед массовыми протестами. Женщины не раз становились движущей силой демократических революций. Иранцы больше года выходили на демонстрации, которые начались из-за ареста и последующего убийства Махсы Амини за «неподобающее ношение хиджаба» в 2022 году. Тунисская бизнесвумен Уидед Бушамауи и йеменская журналистка Тавакуль Карман стали одними из лиц демократического движения «Арабской весны» в своих странах и были удостоены Нобелевской премии мира. Женская правозащитная организация «Матери площади Мая» была одной из первых групп, которая бросила открытый вызов аргентинской хунте в конце XX века. Похожие процессы происходили в Чили, Бразилии и десятках других стран.
Эрика Ченовет, одна из самых известных исследовательниц протеста, подсчитала, что революционные движения, в которых активно участвуют женщины, имеют гораздо больше шансов на достижение своих целей. Первой причиной такой закономерности является двукратное увеличение потенциальных участников протеста: чем больше людей вышло на улицы, тем сложнее их разогнать. Во-вторых, увеличивается моральный капитал протеста. Одно дело, когда на улицы вышли только молодцеватые студенты, совсем другое — присутствие среди несогласных, например, молодых девушек и пенсионерок. Это не только создает совершенно иную картинку в медиа, но и осложняет силовое противодействие протестующим. Сама Ченовет использует пример филиппинских монахинь, которые в 1986 году встали между толпой недовольных режимом президента Маркоса и военными, которые получили приказ атаковать демонстрантов. Танки были остановлены, а Маркосу пришлось бежать из страны. В-третьих, женщины могут расширять репертуар доступных протестующим тактик. Например, устраивать забастовки в тех секторах экономики, где традиционно доминируют женщины.
Удобный способ снизить шансы на широкое участие в протесте женщин — навязать им роль политически пассивных и зависимых от мужчин хранительниц домашнего очага. Тогда между толпой и танками будет только пустая площадь.
Президенты-мачо
Политологи редко говорят о личностях автократов. Скорее, это остается уделом политических психологов и социологов. Тем не менее модели поведения и высказывания лидеров о женщинах тоже могут влиять на равноправие. Отметим, что эта проблема свойственна и демократическим режимам. Дональд Трамп — известный поклонник сексистских и объективирующих ремарок в адрес как публичных фигур, так и случайно встреченных девушек.
С самого начала своей политической карьеры Владимир Путин представал перед российскими избирателями в образе мачо, маскулинного выходца из силовых структур, который «мочит в сортире» террористов, ловит рыбу с голым торсом и управляет истребителем. Филиппинский экс-президент Родриго Дутерте призывал солдат стрелять девушкам-повстанцам «во влагалище», потому что без него они «будут бесполезны». Александр Лукашенко считает, что Беларусь не готова к женскому руководству. По мнению турецкого президента Эрдогана, женщины, какими бы успешными они ни были, все равно должны рожать детей и работать по дому. Более того, без этого они, по мнению Эрдогана, не являются полноценными женщинами.
Пускай такие практики и не приводят к ограничению женских прав напрямую, подчеркнутая маскулинность или мизогиния первого лица страны (часто — весьма популярного) усиливают восприятие политики как патриархального пространства, враждебного по отношению к женщине. Кто-то наверняка приносит почерпнутую от Эрдогана «мудрость» и в свой собственный дом.
Что про феминизм думает Владимир Путин?
Следует начать с того, что вопрос равноправия женщин и мужчин, вероятно, не занимает центрального места в картине мира российского президента. Судя по тому, что мы услышали за последние несколько лет, Владимир Путин гораздо больше обеспокоен «трансформаторами», а также «родителем один» и «родителем два» (читай: трансгендерными переходами и однополыми браками). В соответствии с предпочтениями президента с лета в России запрещена «смена пола», а вымышленное «движение ЛГБТ» признано экстремистским.
К феминизму Владимир Путин гораздо более снисходителен. В 2017 году он называл феминизм «правильным, хорошим направлением», правда, при этом загадочно предлагая «не сходить с ума». В 2018 году президент России призывал решать проблему гендерного неравенства: «Мир, государство только выиграют, если женских историй успеха будет как можно больше».
Ученые не могут залезть в голову Путину, зато вполне способны изучить, как часто и в каком контексте он апеллировал к «женской» проблематике в публичных выступлениях. В 2021 году группа исследовательниц собрала массив данных, состоящий из всех ключевых ежегодных речей российского президента с 2000 по 2020 год, выделила в нем гендерно-релевантные ремарки и подсчитала их частотность. Выяснилось, что доля ультраконсервативных ремарок составляет менее 1%; 6% являются традиционалистскими; 17% высказываний нейтральны, а 15% и вовсе были отнесены к категории «продвижение гендерного равенства». Основная доля ремарок (62%) категоризируется учеными как «гендерно-стереотипные/советские». Это означает, что, в соответствии с берущей свое начало в СССР традицией, Владимир Путин чаще всего упоминает «женственные» качества гражданок России, отмечает их роль как «хранительниц домашнего очага», но при этом подчеркивает важность их активности в общественной сфере, политике и на рынке труда. В целом такая установка тоже далеко не идеальна как минимум по той причине, что налагает на женщину двойное бремя заботы о доме и построении карьеры. Тем не менее следует отметить, что по крайней мере до недавнего времени Владимира Путина нельзя было назвать закоренелым традиционалистом в гендерном вопросе.
Такая осторожность объясняется очень просто: значительная часть населения России — эмансипированные женщины, которые содержат семьи, занимаются собственным бизнесом и строят успешные карьеры. Они вряд ли испытают бурный восторг, если Владимир Путин во время условной «Прямой линии» заявит о том, что вообще-то единственной миссией женщины является рождение детей, уборка дома и приготовление самых вкусных блюд для любимого мужчины. Это заметно даже на примере текущей кампании по запрету абортов в частных клиниках. В поддержку этой инициативы выступают иерархи РПЦ, ряд федеральных и региональных чиновников, но не сам Владимир Путин. Такая тактика позволяет, с одной стороны, удовлетворить запросы ультраконсервативной части электората перед выборами, с другой — не вызвать раздражения лично президентом у той части россиян, которые считают аборт важным правом женщины.
При этом сложно отрицать, что несколько последних лет Владимир Путин дрейфует в сторону большего традиционализма. В 2019 году в России был разработан закон о профилактике семейно-бытового насилия, который предусматривал, к примеру, запрет на контакты с жертвой насилия для агрессора. Несмотря на то что у инициативы были влиятельные лоббисты (председательница Совфеда Валентина Матвиенко), а домашнее насилие остается колоссальной проблемой (71,7% убитых в 2021 году россиянок пострадали от рук партнера или родственника), законопроект был встречен жесткой критикой со стороны РПЦ и ультраконсервативных движений, значительно видоизменен без согласования с правозащитниками и в конечном счете отправлен «под сукно». Издание «Верстка» сообщало, что это произошло после личного обращения патриарха к президенту.
Если российские власти исчерпают другие запасы «внутренних врагов», а Владимир Путин продолжит сближаться с консервативной частью своего окружения, не исключено, что в ближайшие годы ситуация с гендерным равенством в России станет еще хуже. Однако пока проекты в духе предложения признать феминизм экстремистской идеологией остаются всего лишь предложениями, основной смысл которых — привлечь внимание влиятельных чиновников к автору законопроекта, а не их фактическое принятие.
