Лучшие друзья Владимира Путина в 2023 году — правители изолированных и авторитарных стран. В ООН Россию поддерживает лишь несколько государств, почти все из которых — диктатуры. Это не нравится не только противникам российской власти, но и государственникам: им хочется если не дружбы, то уважения от влиятельных мировых политиков и сотрудничества с сильными экономиками. Но проблема ли это на самом деле? Ведь лидеры демократических государств тоже выстраивают отношения с автократами и диктаторами. Справедлива ли поговорка «Скажи мне, кто твой друг» в большой политике? «Холод» попросил ответить на этот вопрос политолога Илью Надпорожского.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
«Почему Россия дружит со всяким отребьем? Почему среди наших друзей — Сирия, Ливия, Северная Корея, Судан, Венесуэла, кто там еще? Почему страны, которые в мире считают отстоем, наши друзья?» — это не выдержка из письма эмигрировавшего оппозиционера, а фрагмент публикации дизайнера Артемия Лебедева, ездившего в Донбасс и просившего российские войска «не возвращаться без Одессы». Произошедшая за последние два года трансформация российской внешней политики вызывает непонимание и у других, гораздо более искренних сторонников российских властей.
Кажется, что ответ на вопрос Лебедева лежит на поверхности. Потому что могут. Все упомянутые им страны объединяет принадлежность к группе закрытых и крайне репрессивных авторитарных режимов. Сохранение Ким Чен Ыном и Башаром Асадом своих постов слабо зависит от того, что граждане Северной Кореи или Сирии думают о действиях своих лидеров на международной арене. Более того, многие из них вообще лишены возможности получать объективную информацию о происходящих в мире событиях.
Обратный пример — Франция или Швеция, с которыми Лебедев, напротив, хотел бы дружить. Правительства этих стран накладывают на Россию санкции, поддерживают вступление Украины в НАТО и дистанцируются от Владимира Путина не потому, что всем сердцем ненавидят Россию, а потому, что избиратели, которые будут голосовать на ближайших выборах, сочувствуют Украине. Такой позиции по-прежнему придерживается большая часть населения Европейских стран и США.
В демократических обществах действия политиков ограничены общественным мнением. Международные связи — не исключение. К слову, именно эта зависимость может объяснить некоторые сомнительные решения в духе запрета гражданам России въезжать на территорию ЕС на личных автомобилях. Политики чувствуют запрос избирателей на восстановление справедливости, но не могут или не хотят дотянуться до узкой прослойки авторитарных элит и госкомпаний, пытаясь получить политические очки за счет рядовых россиян.
Однако Лебедев излишне драматизирует. Если под «дружбой» мы понимаем интенсивность экономических связей, то Россия все еще может похвастаться тесными контактами с рядом стран, которые вряд ли следует ставить в один ряд с Венесуэлой и Сирией. По крайней мере, с точки зрения экономического благополучия. Попытки европейских и американских дипломатов убедить страны «Глобального Юга» присоединиться к санкционному давлению на российскую экономику не достигли однозначного успеха: объем торговли России с Бразилией, Китаем, Индией и Турцией вырос на десятки и даже сотни процентов. Упомянутые страны придерживаются той или иной формы нейтралитета, обогащаясь за счет сотрудничества с Россией в рамках, которые позволяют не попасть под вторичные санкции. Китай и Турция также относятся к категории авторитарных режимов и гораздо менее чувствительны к общественному мнению, нежели европейские страны, а для гражданского общества в Индии и Бразилии будущее Украины просто не является заслуживающим постоянного внимания вопросом.
Лидеры другой категории государств, о которой как раз-таки и пишет Артемий Лебедев, вряд ли могут предложить России взаимовыгодную торговлю, зато с радостью готовы разменять встречи с Владимиром Путиным на списание долгов, импорт профессиональных наемников, гуманитарную помощь и военные технологии, как это, вероятно, происходит в случае с Северной Кореей.
Наконец, в не очень многочисленной, но заметной группе стран сотрудничество с «северным партнером» может быть не только экономически выгодным, но и популярным решением. Не стоит забывать, что давнее колониальное прошлое Франции или Великобритании, равно как и действия США в Ираке и Афганистане, по-прежнему питают антизападный ресентимент в ряде развивающихся стран.
Демократии дружат с демократиями, а диктатуры — с диктатурами?
В мире, где лидеры либерально-демократических стран ориентируются исключительно на общественное мнение «здесь и сейчас», а граждане идеально информированы обо всех происходящих на земном шаре событиях, это могло бы быть правдой. Тем не менее лидеры даже самых прогрессивных политических систем руководствуются еще и стратегическими соображениями. Лучше всего этот феномен может быть проиллюстрирован фразой, которую американский президент Франклин Делано Рузвельт однажды якобы сказал о никарагуанском диктаторе Анастасио Сомосе: «Он может быть сукиным сыном, но он наш сукин сын».
Сомоса был жадным и жестоким правителем, но обладал ценным для американских властей качеством — не любил коммунистов. На протяжении значительной части XX века США и отдельные европейские страны считали, что борьба с коммунистической угрозой может быть важнее демократических чаяний населения отдельных стран мира. Поэтому поддержку со стороны Запада нередко получали правители, далекие от либеральных идеалов.
Холодная война осталась позади, а вместе с ней и большая часть подобных практик. Однако в ряде случаев страны ЕС и США по-прежнему готовы на тесное партнерство с недемократическими режимами. Например, Саудовская Аравия оказывает колоссальное влияние на конъюнктуру международных рынков нефти. Открытая поддержка демократизации королевства либеральными демократиями могла бы привести к болезненному ответу в виде роста цен на топливо. Другой пример: вскоре после протестов Арабской весны в Египте на первых за долгие годы демократических выборах был избран президент Мухаммед Мурси, близкий к движению «Братья мусульмане». Вскоре Мурси свергла армия, а в стране установилась жесткая диктатура. Несмотря на это, США поддерживают с египетскими военными близкие связи, считая их более привлекательными партнерами, чем сторонников пан-исламистских движений, пускай и избранных народом Египта. Интересно, что эту «слабость» западных стран осознают многие диктаторы по всему миру, активно сигнализируя о том, что именно их страна якобы является последним форпостом на пути распространения терроризма.
Говоря о стратегических интересах, следует понимать, что они тоже имеют прямое отношение к общественному мнению, просто в более долгосрочной перспективе. Западные политики хотят дружить с саудовской королевской семьей не потому, что боятся роста цен на энергию самого по себе, а потому что не хотели бы снижения уровня жизни своих избирателей. Приход к власти режимов, поддерживающих атаки на граждан США, тоже вряд ли добавит кому-то электоральных очков.
Другая причина, из-за которой демократии могут проявлять терпимость к автократам, — хитрость самих автократов. В недавно вышедшей научно-популярной книге Сергея Гуриева и Даниела Трейсмана «Диктаторы обмана» подробно рассказано о том, как современные диктаторы манипулируют общественным мнением за рубежом.
Приведем лишь несколько примеров. Россия деятельно поддерживает крайне правые и консервативные партии по всей Европе и тратит сотни миллионов долларов на пиар-контракты с иностранными фирмами. Венесуэльский диктатор Уго Чавес звал в гости Диего Марадону, Наоми Кемпбелл и Кевина Спейси; Владимир Путин водил дружбу со стареющими Жераром Депардье и Стивеном Сигалом. Помимо возможной реализации мечты далекой молодости, эти контакты позволяют зарабатывать очки репутации как для внутренней, так и внешней аудитории.
Другое хроническое увлечение многих диктаторов — международные спортивные состязания. Проведение Олимпиад, чемпионатов мира по футболу, успешные выступления национальных сборных и прочие «мировые гандбольные рекорды» позволяют представить свой режим в лучшем свете для международных наблюдателей. Воздействуя на общественное мнение в демократиях, диктаторы гарантируют себе более стабильное будущее в международной политике.
Как демократии объясняют сотрудничество с авторитарными режимами своим гражданам?
Для начала следует признать: не все страны мира в одинаковой мере привлекают внимание западного гражданского общества. Украина — культурно и территориально близкое для многих членов ЕС государство. Того же самого нельзя сказать о, например, Демократической Республике Конго: десятки миллионов жителей африканской республики страдают от голода, атак бандитских и повстанческих группировок, но мало кто за пределами небольшого экспертного и активистского сообщества хотя бы слышал об этих проблемах. Такую неосведомленность вряд ли стоит ставить в вину европейским или американским гражданам: было бы странным, если бы у них хватало возможностей следить за каждым гуманитарным кризисом и авторитарным правительством в мире.
Кроме того, на протяжении последних десятилетий многие западные дипломаты и политики публично защищали концепцию «Изменений с помощью торговли» («Wandel durch Handel»). Ее содержание можно свести к следующему: либеральные демократии, усиливая торговые связи с автократами, делают их более зависимыми от западных экономик. Благодаря этому снижается вероятность международных конфликтов, а сами диктатуры избегают окончательного «закручивания гаек» и даже делают шаги в сторону политической либерализации, чтобы не потерять партнеров, чувствительных к таким вопросам.
Стоит отметить, что у этой идеи есть серьезное научное обоснование. В книге под названием «Состязательный авторитаризм» политологи Стивен Левицкий и Лукан Вэй выдвинули объяснение того, почему после падения целого ряда авторитарных режимов в 1980–1990-х годах многие страны сумели стать стабильными демократиями, а другие почти сразу перешли к новой форме диктатуры. Согласно их анализу, ключевую роль сыграла «демократическая связанность». Под этим термином они понимали плотность экономических, социальных и культурных связей вчерашних автократий с устоявшимися либеральными демократиями. Сильные межнациональные связи заставляли и элиты, и гражданское общество стремиться к либеральным реформам. Например, желание получить выгоды от присоединения к ЕС толкнуло подавляющее большинство восточноевропейских посткоммунистических стран на демократический путь развития.
Однако воссоздать аналогичную зависимость искусственным путем не удалось. Вопреки ожиданиями апологетов «изменений с помощью торговли» за последние десятилетия мир стал менее свободным. Приведем пугающую статистику: в 2012 году в автократиях жило 46% населения Земли, в 2022-м — уже 72%; в 1998 году на долю торговли между демократиями приходилось 74% мирового обмена товарами и услугами, в 2022-м — только 47%. Диктатур становится больше. Экономики диктатур растут и становятся менее зависимыми от демократий. Политологи говорят, что на нашу долю выпала жизнь во время «третьей волны автократизации».
Кто более надежный союзник: демократии или диктатуры?
Будет полезным взглянуть на систему международных отношений и с точки зрения условной «пацанской морали»: какие режимы и по каким причинам более склонны выполнять свои обязательства перед своими друзьями? Здесь демократии обладают хорошей репутацией, в первую очередь — благодаря все той же подотчетности общественному мнению, а также системе сдержек и противовесов.
Общественное мнение больших групп людей неповоротливо: по большей части избиратели придерживаются тех же взглядов, что и несколько лет назад. Сложно представить ситуацию, при которой сегодня подавляющее большинство британских граждан приветствует сотрудничество с Францией, а уже завтра требует разрыва партнерских отношений. Кроме того, лидеры демократических систем не правят в одиночку. В большинстве случаев они должны согласовывать свои решения с, к примеру, парламентом или оппозиционными партиями. Необходимость учета других интересов тоже замедляет смену вектора международной политики.
Поговорим о диктаторах. В отличие от коллег-демократов, они не обременены необходимостью во всем подчиняться общественному мнению. Оппозиционные партии могут отсутствовать, парламент — быть полностью контролируемым. В тех авторитарных системах, где политика зависит от решений отдельно взятого человека, международная политика может быть абсолютно непредсказуемой. Вспомним, например, о многочисленных «ударах в спину», которые России исправно наносит турецкий президент Эрдоган. Этот тезис подтверждают ученые: известно, что авторитарные режимы, где лидер вынужден согласовывать свои решения с функционерами правящей партии или группой высокопоставленных военных, более успешны в международной кооперации. Даже такие институты могут сдерживать волюнтаризм недемократических лидеров.
Но и авторитарные режимы обладают некоторыми преимуществами. Например, они с большей охотой вступают в войну на стороне своих зарубежных союзников. Здесь стоит снова обратиться к общественному мнению: в подавляющем большинстве случаев среднестатистический избиратель не поддерживает кровопролитие. Поэтому многие демократии осторожно относятся к использованию своих вооруженных сил. Так, в 2003 году Германия и Франция отказались поддерживать США и их союзников во время интервенции в Ирак.
Ранее мы уже ознакомились с концепцией «демократической связанности» Левицкого и Вэя. Позже политологи выяснили, что существует и противоположное явление — «авторитарная связанность». Диктатуры, которые сумели выстроить прочное сотрудничество с другими диктатурами, статистически живут дольше, чем их менее «общительные» коллеги. В 2011 году Саудовская Аравия ввела войска в соседний Бахрейн, чтобы подавить народные выступления; российские военные помогли казахстанскому президенту Касыму-Жомарту Токаеву стабилизировать ситуацию после январских протестов 2022 года. Автократам не нравится, когда возле их границ возникают намеки на демократизацию. Кроме того, как показал опыт последних лет, недемократические режимы не спешат в едином порыве присоединяться к санкционной политики США и ЕС, оставляя России пространство для маневра. Поэтому, пускай либеральные режимы и являются более надежными международными партнерами, порой именно влиятельные автократы могут быть самыми желанными друзьями для своих коллег по недемократическому цеху.
Россия теперь навсегда с КНДР?
Это крайне маловероятно. Если взглянуть на историю СССР и России последнего столетия, можно заметить, что отказ от сотрудничества с демократиями всегда чередовался с периодом кооперации: за совместной борьбой с Третьим Рейхом последовала холодная война; на смену «Карибскому кризису» пришла политика «разрядки»; после «разворота над Атлантикой» наступила эра совместной борьбы с терроризмом. Однако, строго говоря, мы не можем быть уверенными, что эта закономерность будет воспроизводиться и в дальнейшем. Масштабные исторические тренды могут быть конечными.
Вместо этого рассмотрим взгляды тех, кто уже сегодня может влиять на принятие политических решений в России, а в будущем, вероятно, получит еще больше власти. С 1993 года ученые проводят анонимные опросы российских элит, в число которых включаются министры, сотрудники администрации президента, редакторы крупнейших медиа, топ-менеджеры госкорпораций и многие другие. Последний на данный момент опрос был проведен сравнительно недавно, в 2020 году. Одна из главных целей исследования — отследить представления элит о российской внешней политике.
Сегодня это может казаться удивительным, но еще несколько лет назад элиты считали наиболее предпочтительным для России партнером Европейский Союз: в пользу этого варианта высказался 31% опрошенных. Следом шел Китай, получивший 28%. Среди представителей законодательной, исполнительной власти и военных доля «сторонников» ЕС немного ниже, но все равно весьма значительна: 27%. Всего 5% респондентов считало, что Украина и Россия должны быть единым государством, 67% поддерживало противоположную точку зрения. Эти и ряд других выводов позволяют утверждать, что значительной части российских элит не свойственно шапкозакидательство и неумеренная тяга к отказу от сотрудничества с Западом. Конечно, в персоналистской авторитарной системе, коей и является Россия, позиции рядовых чиновников могут не оказывать сильного воздействия на политику здесь и сейчас, но по крайней мере создают основу для изменений в будущем.
Другая интересная закономерность: отношение российских элит к США изменчиво. В 2008 году 71% опрошенных считали Америку угрозой национальной безопасности России, в 2012 — только 42%. 2016 год стал рекордным: тогда угрозу в заокеанской стране видело 80% респондентов, но в 2020 году снова произошло снижение до 57%. Ученые предлагают разные объяснения этой динамике: в расчет берутся электоральные циклы (влияние собственных попыток элит сплотить избирателей перед лицом внешнего «врага»), ситуация на международной арене (например, в 2008 году случилось вторжение в Грузию) или растущая обида элит на Запад («надувательство» со стороны «уважаемых партнеров»). Но гораздо важнее то, что в совсем недавнем прошлом США не воспринимались как безусловная угроза многими российскими чиновниками. Такой откат возможен и в будущем.
Мы не знаем, какой будет Россия через год, пять лет или десятилетие. Но можно быть уверенными, что однажды в число ее «друзей» или хотя бы партнеров вернутся и те страны, которые сегодня считаются заклятыми врагами.
