С каждым годом семейная политика российских властей становится все более гомофобной. Еще в 2013 году был принят закон о запрете «пропаганды ЛГБТ» среди несовершеннолетних. В 2022-м «пропаганду» запретили и среди взрослых. А 30 ноября Верховный суд РФ должен решить, является ли «международное общественное движение ЛГБТ» экстремистским и нужно ли его запрещать. Несмотря на это, многие ЛГБТК+-люди продолжают жить обычной жизнью в России, и в том числе создают семьи. «Холод» рассказывает, как однополые пары растят детей и что думают о происходящем и о будущем.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Имена и фамилии, а также возраст героев изменены из соображений безопасности
«Однажды я провел весь отпуск с сыном, — рассказывает 38-летний Сергей Холмогоров. — На четвертый день меня прорвало до слез: казалось, ребенок меня испытывает и специально делает все мне назло. Он не хотел есть то, что я ему готовил. Не слушался. Один я бы с сыном не справился. Но когда родителей четверо, всегда кто-то подменит, поддержит, поможет. Плюс за детьми периодически присматривают бабушки. Наш формат семьи идеален!».
Сергей со своим партнером Виктором Дорофеевым вместе уже 14 лет, а недавно стали отцами и теперь в партнерстве с лесбийской парой воспитывают двоих детей. «Мы познакомились с Ритой и Ликой лет пять назад. Рита давно хотела стать матерью и искала не просто донора или папу выходного дня, а полноценного отца, участвующего в жизни ребенка, — рассказывает Сергей. — Сначала я отказался, потому что не был готов к отцовству: времени на себя не хватало, не то что на ребенка». Но в пандемию он много размышлял о собственной жизни и в какой-то момент понял, что готов остепениться. К тому времени Рита уже отчаялась и собиралась обращаться в клинику за донорским материалом, поэтому очень обрадовалась его решению.
Договорившись о том, как они будут вести быт и воспитывать детей, Сергей и Рита сдали анализы и начали готовиться к инсеминации. Рите удалось забеременеть только через полгода. «Я очень переживал из-за неудачных попыток, — вспоминает Холмогоров. — А еще мне будто передался гормональный фон Риты: когда она наконец забеременела, меня волнами накрывали эмоции любви, нежности и страха за еще нерожденного сына».
Однако первое время с ребенком лучше ладил не отец, а его партнер Виктор. «На меня сын особо не реагировал, мне даже казалось, что он меня не любит. По-моему, даже “папой” он Витю сначала назвал — я сильно загонялся по этому поводу. Но сейчас сын зовет “папой” только меня и ходит за мной хвостом».
Недавно родился ребенок и у Виктора с Ликой. Сейчас пары проводят много времени вместе и живут на два дома.
Дети пока не задают вопросов — слишком маленькие, — но скрывать от них правду родители не планируют. «Мне было бы очень приятно, если бы дети называли “папами” нас обоих, — говорит Сергей, — но в России это, увы, невозможно».
«Это про ответственных взрослых, а не про маму и папу»
Медицинский психолог, КПТ-терапевт Олег Задорнов (имя и фамилия изменены) говорит, что ЛГБТ-родителям, живущим в современном российском обществе, стоит объяснять детям, что семьи бывают разные: кого-то воспитывают мама и папа, кого-то — только мама или только папа, кого-то — бабушка и так далее. «При этом нужно уточнить, что ваша семья все же немного отличается от семей сверстников вашего ребенка, но это не делает ее плохой. Все семьи хороши, если главная ценность в них — любовь», — говорит психолог.
Этого принципа придерживается 37-летняя Александра Савельева, которая вместе со своей партнершей Ольгой Травиной воспитывает 10-летнюю дочь. «Семья — это про любовь и про ответственных взрослых, а не про маму и папу», — говорит она. Александра и Ольга состоят в отношениях более 15 лет и никогда не скрывались от окружающих, а их дочь родилась незадолго до принятия закона о запрете «гей-пропаганды» среди несовершеннолетних. «Мы не занимались ЛГБТ-активизмом и никогда не связывали наши планы с политическим контекстом, потому что всю жизнь жили в “традиционном” государстве с “традиционными ценностями” и не думали, что ситуация изменится в лучшую сторону», — рассказывает Александра.
Девочка появилась на свет с помощью ЭКО. На все процедуры Ольга и Александра ходили вместе. «В частной клинике вопросов никто не задавал. А вот в женской консультации могли поинтересоваться, где отец. Мы отшучивались или отвечали, что его нет — ведь так бывает. Косо никто не смотрел, — продолжает Александра. — Иногда меня принимали за подругу или даже за сына Оли: она немного старше меня, а я выгляжу моложе своих лет, как парень-подросток».
Когда дочь подросла и стала задавать вопросы про отца, родители объяснили ей, что не во всех семьях есть отцы, а для однополых пар врач создает эмбрион в пробирке, который потом подсаживают маме.
В детском саду проблем у дочери не было. «Дети интересовались: кто это ее забирает по вечерам. Но она как-то интуитивно поняла, что не стоит рассказывать про нас, и сама начала уходить от ответов. Воспитатели вопросов не задавали: ребенок прилично одет-обут, вежливый и общительный, да и мы не маргиналы». Александра подозревает, что классная руководительница дочери все поняла про их семью, так как обе мамы общаются с ней и ходят на родительские собрания. «Как она относится к однополым парам, я не знаю, но всегда уважительно говорит и со мной, и с Олей, и с нашим ребенком. Так что все зависит от людей на местах», — резюмирует она.
Психолог Олег Задорнов рекомендует ЛГБТ-семьям, находящимся в нетолерантной среде, обучать ребенка разговаривать с посторонними, чтобы он случайно не рассказал «лишнего» о своей семье, так же, как и другим базовым правилам безопасности: не садиться в машину к чужим людям, не открывать дверь незнакомцам — и точно так же не говорить о том, что у ребенка две мамы/два отца.
По словам Александры, дедушки и бабушки с обеих сторон тепло относятся к внучке. При этом их пугают гомофобные законы, и они просят дочерей не распространяться о своих отношениях.
Такой же относительно спокойной жизнью живут Екатерина Морозова и Мария Долина, которые воспитывают детей-подростков. Донором для пары стал их общий друг Дмитрий — гетеросексуальный мужчина, у которого уже был ребенок. «Мы сразу предупредили, что не впишем его в свидетельство о рождении и он не будет участвовать в воспитании детей: все важные решения будем принимать только мы. При этом не запрещали ему видеться с детьми», — уточняет Екатерина.
Когда Мария родила девочку, Дмитрий навещал ребенка раз в неделю. Еще через год ребенка родила и Екатерина. К тому времени Дмитрий обзавелся семьей и приезжал все реже, однако он успел познакомить свою жену с детьми. «Сейчас мы почти не видимся, у Димы своя жизнь. Но отношения у нас нормальные», — говорит Екатерина. Она рада, что в свое время Дмитрий смог им помочь: «Очень удобно, когда у детей один отец. Они единокровные брат и сестра, и, в случае чего, одна из нас сможет взять под опеку второго ребенка. Дети в курсе, что мы с Машей не родственники. Вообще, вокруг нас большое сообщество таких же семейных пар, как и мы сами. Это придает уверенности».
«Живем вместе — ну и что?»
В современной России ЛГБТ+ становятся легкой мишенью для властей. Семьи с детьми в этой ситуации особенно уязвимы, и, чтобы обезопасить себя, родителям приходится прибегать к уловкам. Например, Екатерина Морозова и Мария Долина стали крестными мамами для детей друг друг друга. «Вопросов будет меньше, если вдруг дети расскажут посторонним о двух мамах», — объясняет Екатерина. Так же планируют поступить Сергей Холмогоров и Виктор Дорофеев. «В целом нашей семье немного проще, ведь у детей по документам есть и мама, и папа — не придраться», — говорит Сергей. В семье Александры Савельевой, как она говорит, не две мамы, а два родителя. «“Мамой” наша дочь называет Олю, а меня зовет по имени — так меньше вопросов. Да и ребенка не нужно просить, чтобы при посторонних называл меня “тетей” или кем-то еще», — рассказывает она. Когда девочка пошла в школу, мамы попросили ее не использовать в отношении них даже слово «родители». На всякий случай. При этом Александра не боится опеки: «Ну а как доказать, что мы однополая пара? Живем вместе — ну и что? Законом не запрещено. Никто не сможет доказать, что вы состоите в лесбийских отношениях, если вы сами об этом не скажете».
«Родного ребенка изъять у матери или отца сложнее, чем усыновленного/удочеренного, — комментирует юристка правозащитных проектов ОВД-инфо и “Дело ЛГБТ+” Екатерина Селезнева. — По (безусловно дискриминационному) закону в России опекунами ребенка не могут быть лица, состоящие в однополом браке или союзе, зарегистрированном в соответствии с законодательством государства, в котором такой брак разрешен, а также лица, являющиеся гражданами этого государства и не состоящие в браке, и лица, “изменившие пол”. Это вторая гиперуязвимая история».
Селезнева отмечает, что российское гомофобное общество вынуждает людей быть крайне осторожными, а многих и в конце концов уезжать, чтобы сохранить семью. «Не нужно обладать особой интуицией, чтобы предсказать очередную волну миграции ЛГБТ-семей и ЛГБТ+-людей из России в случае признания некоего “международного ЛГБТ-движения” экстремистским», — резюмирует она.
«Мама угрожала сообщить обо всем в опеку»
Из-за угроз пришлось уехать 35-летней Татьяне Аргуновой и ее на тот момент будущей жене, 40-летней Анне Ивановой, а также их детям.
Татьяна выросла в консервативной религиозной семье, в 20 лет вышла замуж. Как она рассказывает, брак нельзя было назвать счастливым: «Мы жили как соседи, общались исключительно на бытовые темы и спали в разных комнатах». В браке Татьяна родила сына (ему сейчас восемь лет) и дочь (ей пять). «Даже дети не сделали меня счастливой. Я была опустошена и измотана. Думала о разводе, но родители, от мнения которых я очень сильно зависела, никогда бы этого не одобрили. Да и куда мне было идти? Я не работала и финансово зависела от мужа», — вспоминает она.
В 29 лет Татьяна неожиданно для себя влюбилась в девушку, с которой познакомилась на детской площадке. «Меня так распирало от эмоций, что я рассказала обо всем мужу. Он кричал и обзывал меня, угрожал выгнать голой из дома, затем проверил мои переписки в соцсетях. Я так испугалась, что пообещала больше не общаться с этой девушкой, но, конечно, обещания не сдержала. Просто скрывала все от мужа». Та девушка не ответила Татьяне взаимностью, но рассказала ей про городской ЛГБТ-центр, и Татьяна стала ездить туда к психологу. «Специалист помог мне собраться с мыслями и начать действовать: я подсчитала, сколько денег мне нужно для самостоятельной жизни, и начала искать работу. А еще зарегистрировалась в Tinder и тайно ходила на свидания с девушками. Однажды муж избил меня за то, что я поздно вернулась от подруги, решив, что это моя любовница».
Татьяна сказала мужу, что хочет развестись, как только получила первую зарплату. В конце 2020 года она сняла квартиру и съехала. Супруги договорились, что дети будут жить один день с отцом, один — с матерью. «Муж подозревал, что я встречаюсь с девушками, но доказательств у него не было, поэтому он нехотя согласился. Однако в дальнейшем сын остался жить с ним, так как был больше привязан к отцу и жить то тут, то там ему не нравилось. На выходные я забирала его к себе».
Вскоре после переезда Татьяна познакомилась с Анной, у которой проблем с самоидентификацией как лесбиянки никогда не было. У Анны уже была дочь, которую она родила «для себя» от друга-донора. Татьяна представила Анну своим детям как подругу. «Сын, видимо, что-то рассказывал отцу про меня и Аню. Однажды он спросил, замужем ли она. “Нет? Значит, Аня плохая!”. Потом бывший муж написал мне, чтобы я не смела водить его детей к “этой пидораске”», — рассказывает Татьяна.
В один из дней бывшая свекровь Татьяны забрала внуков из садика и школы без предупреждения. «Оказалось, что бывший муж, который на тот момент был в очередной командировке, запретил отдавать мне детей, потому что я поеду с ними к своей любовнице», — говорит Татьяна. Когда она попыталась забрать их, свекровь оттаскала ее за волосы. Татьяне пришлось звонить бывшему мужу и умолять отпустить ее с детьми. «В итоге меня выпустили из квартиры, но только с дочерью. Сын отказался со мной идти, сказал, что останется ждать папу». После этого случая Татьяна и Анна решили эмигрировать.
Пока они собирали документы и копили деньги на переезд, бывший муж Татьяны действовал: когда она гостила у родителей, он приехал к ним и устроил скандал. «Мои родители его поддержали. Они говорили, что я делаю плохо не только себе, но и детям, которых будут травить в школе из-за матери-лесбиянки. В конце концов, бывший муж предложил мне отказаться от детей и сунул документы на подпись. Я обещала подумать». Через несколько дней Татьяна, Анна и их дочери улетели в Турцию (по новым правилам, если ребенок выезжает с одним родителем, согласие другого не требуется (главное, чтобы не было запрета). — Прим. “Холода”), а оттуда в Мексику, где некоторое время жили в ЛГБТ-шелтере. Только тогда Татьяна сообщила родственникам, что не вернется в Россию. «Бывший муж был в бешенстве: звонил и писал угрозы во все мессенджеры. Я его просто заблочила — он до сих пор в черном списке. Насколько я знаю, он мечтает лишить меня родительских прав», — говорит она.
Летом 2022 года семья переехала в США. Татьяна и Анна заключили брак и подали документы на получение убежища. Полгода назад суд одобрил их запрос. «Брачный офицер — женщина лет 70 — приготовила угощения на нашу свадебную церемонию. Когда мы с Аней шли по улице в свадебных платьях, держась за руки, прохожие поздравляли нас. Мы как будто попали в другую реальность: не слышали ни одного гомофобного комментария в наш адрес и чувствовали себя обычными молодоженами, свободными и счастливыми. Представить такое в России просто невозможно».
Иногда Татьяна созванивается с родителями. Они говорят, что скучают, но не просят вернуться в Россию: «Во-первых, понимают, что мы просто не сможем там жить, во-вторых, я для них — позор семьи». У ее сына есть собственный телефон, и они созваниваются по видеосвязи, когда отца нет дома. «Мы очень скучаем друг по другу. Конечно, я бы хотела забрать сына к себе, но сейчас это невозможно — это моя большая боль. Утешаюсь тем, что в будущем смогу сделать ему грин-карту, — говорит Татьяна. — Сын знает о нашей с Аней свадьбе. Я объяснила ему, что в США две женщины могут заключить брак. Он не сказал ничего плохого, был радостно-взволнованным. Спросил только, хотим ли мы родить еще одного ребенка». Она надеется, что когда-нибудь сможет найти общий язык с бывшим мужем и встретиться с сыном в нейтральной стране.
Анна также общается со своей матерью, хотя та тоже угрожала ей. «Моя мама — жуткая гомофобка и жертва телевизора, — говорит она. — Помню, когда дочка пошла в садик, а я вышла на работу и начала встречаться с девушками, мама говорила, что дочь будет меня ненавидеть, когда узнает, что я лебсиянка, что ее будут травить в школе, и угрожала сообщить обо всем в опеку».
Юристка Екатерина Селезнева отмечает, что основные страхи ЛГБТ-родителей касаются доносов от «невменяемых родственников, любопытных соседей или сотрудников образовательных учреждений». Однако сам факт «пропаганды», по ее словам, доказать сложно — нужна экспертиза. К тому же для лишения родительских прав и, соответственно, изъятия ребенка из семьи нужны очень веские основания, а привлечение к административной ответственности, если говорить о «пропаганде», таковым не является. «Нужно доказывать непосредственную угрозу жизни и здоровью ребенка. Суды крайне редко прибегают к таким мерам. Правоохранительные органы также не особо заинтересованы разбираться в делах семейных — вспомним статистику по домашнему насилию. Казалось бы, вот оно, преступление — собирай “палки да галки”, но нет. А тут вообще “страшное и непонятное” — дела ЛГБТ+», — поясняет юристка.
Даже если кто-то написал донос, Селезнева настоятельно рекомендует родителям не паниковать и спокойно общаться с органами опеки, не афишируя принадлежность к ЛГБТ+ . «К сожалению, это мера самообороны», — говорит она. В любой непонятной ситуации стоит проконсультироваться с ЛГБТ-френдли юристом или адвокатом, собирать положительные характеристики как на себя, так и на ребенка (достижения в учебе, работе, спорте и так далее), а также заручиться поддержкой близких друзей и родственников.
«Если семья никогда не привлекала внимания правоохранительных органов, ребенок регулярно посещает образовательные и медицинские учреждения, то оснований для прихода сотрудников опеки, кроме доноса о том, что ребенок находится в опасности, нет, — объясняет Селезнева. — В случае подобной проверки с опекой будет полиция с соответствующим постановлением. Тогда вам понадобится адвокат. Без полиции опеку можно не пускать — у нас есть право на неприкосновенность жилища. Но в конфликт вступать не стоит. Лучше ознакомиться с “поводом” визита, показать чистую и уютную квартиру, довольного ребенка и отметить, что доносчик может быть неадекватным жалобщиком и параноиком».
После переезда в США мать Анны Ивановой настаивает, чтобы она вернулась домой. При этом, как говорит Анна, она делает вид, что ничего не знает о свадьбе, а Татьяны и ее ребенка для нее не существует. «Иногда мама пытается вести гомофобные беседы с внучкой, но у нее не особо получается. Недавно моя дочка заявила, что чувствует себя мальчиком и будет выглядеть соответственно. Понятно, что сейчас точно не скажешь, трансгендерный она ребенок или нет, — она маленькая, все еще может поменяться. Мы не возражаем. А вот мою маму очень расстроила эта новость, но она старается помалкивать, потому что я могу повесить трубку и прекратить общение навсегда», — резюмирует Анна.
«Если ребенок общается с родственниками, которые внушают ему, что его семья “неправильная”, а конструктивного диалога с ними не построить, попытайтесь объяснить ребенку, что все люди разные и все имеют право на собственное мнение, — рекомендует психолог Олег Задорнов. — При этом важно валидировать чувства самого ребенка: “Я вижу, что ты тревожишься, что тебе плохо от этих слов, но наша семья нормальна, ведь мы любим друг друга”. Если регулярно говорить об этом и транслировать любовь и поддержку, ребенок будет понимать, что другие люди могут думать о нем и его семье как угодно, но с ним точно все в порядке. И вероятность того, что на ребенка повлияет гомофобное окружение, резко снизится».
Если ребенок все же поддался влиянию родственников, важно спросить у него, почему это произошло. Например, в подростковом возрасте ребенку важно чувствовать свою принадлежность к определенной общности, сильному большинству, поэтому гомофобным родственникам проще расшатать семейные установки. Задорнов советует отнестись к ребенку с пониманием, не кричать на него и, если не получится наладить отношения, привлечь психолога.
«В свободном падении какое-то время вполне может быть хорошо»
Татьяна и Анна следят за ситуацией в России. Иск о признании «международного общественного движения ЛГБТ» экстремистским Татьяна называет сумасшествием.
«Одна моя знакомая по этому поводу пошутила, что если ЛГБТ+ — это движение, то в него можно вступить только через постель. Мне очень жаль, что не все ЛГБТК люди могут уехать из России. Сложно представить, как бы мы сейчас там выживали. Но я верю, что когда-нибудь все начнет меняться в лучшую сторону. Должна быть оттепель после зимы. Просто жить и заботиться о себе — лучшее, что можно сейчас сделать».
Анну последние новости не удивляют: она считает, что Россия всегда была гомофобной страной. «Я никогда не могла говорить о своей ориентации открыто: нужно было узнать человека получше и только тогда рассказывать о себе. После принятия в 2013 году закона о “пропаганде ЛГБТ” среди несовершеннолетних гомофобия в обществе только усилилась. Все как один стали говорить, что ЛГБТ вредят детям. Мол, живите, но не высовывайтесь. Позже я узнала, что ко мне в гости не отпускали мою племянницу, потому что я жила с девушкой».
После рождения ребенка Анна еще острее ощутила отсутствие базового чувства безопасности в ее жизни. В СМИ стала появляться информация об угрозах ЛГБТ-родителям и изъятии у них детей. Во всех них, подчеркивает Анна, всегда прослеживался посыл: ЛГБТ-люди должны отказаться от мысли заводить детей. «И это при том, что для ЛГБТ-человека родительство чаще осознанный выбор, чем случайный. В итоге многие не решаются на этот шаг не из-за физиологической невозможности (благо, репродуктивные технологии хорошо развиты), а из-за гомофобии окружающих и страха».
По ее мнению, ЛГБТ-родительство в России существует только благодаря поддержке активистов. «При всем вышесказанном я, к своему удивлению, встречала ЛГБТ-людей (в том числе ЛГБТ-родителей), которые убеждены, что все хорошо и никакой гомофобии в России не существует. “Мысли позитивно!”. Думаю, даже если ЛГБТ+ признают экстремистами, мало что изменится в их головах. Они скажут, что, возможно, экстремистами будут признаваться только организации и активисты, а ЛГБТ-люди никаких последствий не ощутят, — говорит Анна. — Я больше не спорю ни с кем по этому поводу. Если твоя машина улетела с обрыва, потому что дорога демократии и прав человека оборвалась и больше не строится твоим государством, в свободном падении какое-то время вполне может быть хорошо. Только столкновение с реальностью неизбежно. Увы».
Никто из опрошенных «Холодом» ЛГБТ-родителей не ощущает себя в полной безопасности в России. С началом войны в Украине многие стали задумываться об эмиграции. «Мы живем в изоляции в стране, которую любим, но в которой чувствуем себя чужими. Я бы не хотела растить ребенка в сегодняшней России, и закон о “гей-пропаганде” — далеко не основная причина. Для меня гораздо более травматично жить в стране, которая развязала войну, — говорит Александра Савельева. — Проблема в том, что я не понимаю, где нам будет лучше. Беженцев из Украины поддержат в Европе. Мы же никому не нужны, придется доказывать, что мы не идиоты, проходить через сопротивление. Отказываться от своих корней тоже не хочется». Александра в одиночку обеспечивает всю семью, и у нее нет возможности работать на удаленке, чтобы спешно переехать в другую страну и закрыть минимальные базовые потребности семьи. Но на всякий случай в прошлом году Александра с Ольгой узаконили отношения в одной из европейских стран: «Юридический статус семьи дает больше возможностей, если вдруг придется экстренно уезжать».
Екатерина Морозова также не исключает возможность эмиграции, но пока ее семью никто не трогает. Да и не хочется бросать привычную обстановку с налаженным бытом. «Лишний стресс детям не нужен», — резюмирует она.
Сергей Холмогоров рассказывает, что до войны Россия казалась ему страной возможностей, с развитыми IT- и банковским секторами, местом, где можно было обеспечить достойное будущее детям. «Конечно, было ощущение некой изоляции после аннексии Крыма, но тогда эти события воспринимались как заблуждение одного тирана, после ухода которого все сразу наладится. Да и гомофобия не была такой агрессивной, как сейчас. ЛГБТ+ воспринимали как нечто необычное, чуждое — но не более», — говорит он. Когда началась война, Сергей и его семья поняли, что больше не видят перспектив жизни в России, даже если сменится лидер. Они уверены, что если глобальные изменения в лучшую сторону и произойдут, то не при их жизни.
«Сейчас в России наказывают за инакомыслие, поддержку Украины и несоответствие “традиционным ценностям”. Градус ненависти растет. А если нужно найти внутреннего врага, ЛГБТ — “извращенцы”, которые посягнули на “традиционные ценности”, — первые в очереди», — говорит Сергей. Семья планирует эмигрировать спокойно, без спешки. Партнер Сергея, Виктор, — врач. Он хочет подтвердить квалификацию, сдать языковые экзамены и получить рабочую визу, а это долгий процесс. Пара надеется переехать к тому моменту, когда дети достигнут школьного возраста.
«Периодически мы собираемся с друзьями, пьем вино и плачем, — резюмирует Сергей. — Кто-то уже эмигрировал, кто-то, как мы, готовится к переезду, а у кого-то нет возможности уехать — и от этого еще страшнее: никто не хочет оставаться один».
