«Это была игра, правила которой я хорошо понимал»

В издательстве «Медузы» вышла книга продюсера и медиаменеджера Александра Роднянского «Нелюбовь. О путинской России в девяти фильмах». Это издание — сборник эссе человека, стоявшего за главными фильмами Федора Бондарчука и Андрея Звягинцева, одного из самых успешных продюсеров России времен Владимира Путина. С позволения издательства «Холод» публикует отрывок из главы, посвященной фильму «Нелюбовь» и сериалу «Стена», в котором Роднянский рассказывает о системе самоцензуры, существовавшей в российской киноиндустрии до начала войны в Украине.

Неожиданно полноценным персонажем моей книги оказался бывший министр культуры России Владимир Мединский. Неожиданно, но вполне закономерно: личность и карьера Мединского — удачный пример, с помощью которого можно объяснить многие характерные для эпохи позднего Путина понятия и практики. Поэтому прежде, чем приступить к разговору о фильме «Нелюбовь», я хотел бы рассказать о другом своем проекте, напрямую связанном лично с министром. Речь пойдет о телевизионном мини-сериале «Стена».

Несмотря на свои громкие антизападные заявления и показательный ура-патриотизм, Владимир Мединский в личном общении всегда был человеком в высшей степени вменяемым и рациональным. Да, исполнителем, разделяющим взгляды Кремля, честно выполняющим поставленные перед ним задачи, но при этом отдающим себе отчет в том, что, например, Андрей Звягинцев — талантливый кинематографист, приносящий российскому кино скорее пользу. Мединский был прагматичным министром, с которым мы могли открыто обсуждать те или иные вопросы.

Подобных людей среди путинских бюрократов было немало. Публично они были «ястребами», остро критикующими оппозицию и Запад, а в ежедневной работе — профессиональными прагматиками, готовыми принимать необходимые для своей индустрии решения. Но, как в случае и с Мединским, и с подавляющим большинством других министров и чиновников, все обнулила война. Полномасштабное вторжение в Украину уничтожило это пространство зазора между формальным и профессиональным. Единомоментно оно поставило всех чиновников российского государства под флаг войны и устранило саму возможность для дискуссии.

В предыдущей главе я приводил примеры скандальных высказываний Мединского, но с его именем связаны и важные положительные изменения в киноиндустрии. При нем в роли инструмента решения вопросов о финансировании кино утвердились публичные питчинги. Это сделало процедуру получения государственных денег понятной и, что важнее, абсолютно прозрачной.

У нас с Владимиром Мединским было лишь одно фундаментальное расхождение — в понимании роли государства для развития национальной культуры. Я всегда полагал и до сих пор придерживаюсь убеждения, что функция министерства культуры состоит в том, чтобы поддерживать все талантливое и перспективное, что есть в этой сфере в России. Вне зависимости от политических взглядов и убеждений художников, писателей, кинематографистов и театральных деятелей. Мединский же всегда настаивал на том, что государство должно поддерживать только то, что полезно самому государству. То есть — власти.

Мединский не принял «Левиафана» прежде всего из-за антиклерикального характера фильма. Он говорил об этом неоднократно, в том числе в частных беседах со мной. Причина его твердой критической позиции мне была абсолютно понятна: министр культуры в своем карьерном продвижении опирался на РПЦ и лично на патриарха Кирилла. В аппаратной борьбе все российские бюрократы были и остаются «чьими-то»: древний вопрос на Руси «Ты чьих будешь?» не утратил своей актуальности и сегодня.

В России за каждым бюрократом стоит могучая влиятельная фигура из путинской иерархии. Кто-то, чьи деловые и политические интересы и должен отстаивать тот или иной госслужащий. Связка Русской православной церкви с министерством культуры может показаться на первый взгляд неочевидной. На деле же два этих института связывают деньги. Причем деньги огромные.

Именно министерство культуры принимает решения о возвращении РПЦ отобранной у нее в годы советской власти недвижимости. И речь идет далеко не только о храмах и монастырях. Министерство культуры выделяет РПЦ и деньги на реставрацию и восстановление памятников культуры, принадлежащих церкви. 

Не углубляясь в тему, просто приведу один пример: в 2015 году только на восстановление таких памятников культуры министерство Владимира Мединского выделило шесть миллиардов рублей. И это были далеко не все деньги, которые Минкульт помог получить РПЦ. В том же году по «программе укрепления единства российской нации» РПЦ получила от министерства еще два миллиарда. (Федеральный бюджет в России составляется на основе федеральных целевых программ, в которых содержатся перечни намеченных мероприятий и конкретное количество денег, выделяемых для их оплаты. Программа «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России» была принята в 2013 году и действовала до 2017 года, когда была заменена программой «Реализация государственной национальной политики»). 

То есть диспозиция оказалась следующая: министр поддерживает наилучшие отношения с патриархом, между двумя их структурами царит полное взаимопонимание в виде внушительного оборота средств — и тут мы со своим «Левиафаном», в бюджете на производство которого есть — о ужас! — деньги от министерства культуры. Своим фильмом мы создали для Мединского болезненную точку напряжения в архитектуре важнейших для него отношений. Меньше всего он хотел задеть, обидеть или спровоцировать на конфликт патриархию, много сделавшую для его назначения. А тут, получается, дружественный РПЦ министр одобрил «антицерковный пасквиль».

Так и появился в моей жизни мини-сериал «Стена», основанный на одноименном романе Владимира Мединского, — из-за «Левиафана». А также по причине хорошего отношения ко мне руководства телеканала «Россия 1».

Министр культуры буквально измучил руководителей ВГТРК и телеканала просьбами об экранизации своего романа, который казался ему хорошей основой для увлекательного и политически нужного проекта. В какой-то момент Антон Златопольский, генеральный директор «России 1», придумал, как ему казалось, очень неожиданную и элегантную идею: предложить моей компании адаптировать книгу Мединского в форме сериала. 

Логика Златопольского была очень простой. Для меня «Стена» должна была стать возможностью «загладить вину» за «Левиафана» и таким образом снять возникшие из-за фильма многочисленные препоны для дальнейшей работы.

У самого Мединского не было сомнений в профессионализме моей команды, и он должен был удовлетвориться решением канала. А сам телеканал мог получить патриотический сериал достойного качества и тем самым умаслить настойчивого и громкого министра культуры.

Все должны были быть в выигрыше.

Предложение оказать услугу главному российскому телеканалу и профильному министру было сформулировано таким образом, что сказать «нет» в этой ситуации я не мог. Это была игра, правила которой я хорошо понимал.

История появления на свет сериала «Стена» наглядно иллюстрирует ту систему отношений, которая лежала в основе российской кино- и телевизионной индустрии до 2022 года. Ту систему обязательных компромиссов, которая обеспечивала соблюдение всеми участниками неписаных правил. Систему, которую люди, далекие от реалий киноиндустрии, называли цензурой.

На деле жесткой цензуры со стороны власти в российском кино — именно в кино, не на телевидении — в новейшей истории не существовало. Не было цензоров, которые могли бы запретить фильм. Не было списка запретных тем или запрещенных в профессии актеров. Место цензуры занимала и до сих пор занимает развитая система самоцензуры, появившаяся в результате естественной эволюции киноиндустрии за время правления Владимира Путина.

Объяснить, как именно функционировала самоцензура в российской киноиндустрии, довольно просто. Представьте себе, что вы продюсер фильма стоимостью 300 миллионов рублей. Формальных запретов на какие-то темы нет, так же как нет и актерских стоп-листов. Но вы давно работаете в кинобизнесе и понимаете, что, например, про Чечню кино снимать не стоит. И с Русской православной церковью лучше обходиться очень аккуратно. И да, конечно, в вашем фильме может быть отрицательный персонаж — чиновник, но важно понимать: только как исключение, никак не как «часть системы» и, упаси вас Бог, не как прямое указание на коррумпированную вертикаль, выстроенную Путиным. 

Критично высказываться о действиях российской армии или российских ЧВК, скажем, в Сирии или ЦАР? Не стоит. В принципе само наличие ЧВК в кадре уже может вызвать ненужное напряжение, и лучше бы его избежать. Такие явления, как «убийства чести» или преследования представителей ЛГБТ на Северном Кавказе, — да никогда в жизни.

Список этот можно продолжать бесконечно, но важно понимать: это был не утвержденный в ФСБ или администрации президента документ, а скорее сумма житейской мудрости, накопленной двумя поколениями продюсеров, которые смотрели новости и хорошо представляли себе положение дел в стране. И каждый раз, читая сценарии, они отмечали в уме потенциальные проблемные места и изымали их из текста без каких-либо просьб со стороны власти. Почему? Потому что, когда ты и так уже рискуешь колоссальной суммой денег, лучше не подставляться лишний раз. Вдруг то, что сегодня еще можно, завтра будет уже нельзя и твой 300-миллионный фильм не получит прокатного удостоверения? Или того хуже: выйдет по недосмотру в прокат и обеспечит тебе, твоей компании и всем, пусть даже по касательной занятым в производстве этого фильма, немалые проблемы.

Так же обстояли дела и со стоп-листами. Индустрия отлично знала всех политически активных актеров, актрис, режиссеров и сценаристов. И поэтому многих актеров, особенно в последний год перед войной — например, Алексея Серебрякова или Варвару Шмыкову, — не приглашали даже на кастинги, потому что никто не мог гарантировать, что их публичные политические высказывания не подставят под удар весь проект.

На протяжении последнего десятилетия эта система работала почти безотказно. Более того, опытные продюсеры умели ею «правильно» пользоваться и порой «протаскивали» и актуальные темы, и «отмененных администрацией президента» актеров. Кроме того, появились онлайн-платформы, на которые не сразу обратило свой взор «государево око», и они поначалу позволяли себе нонконформистские проекты. Киноиндустрия функционировала, и, как бы цинично это ни звучало, система самоцензуры работала эффективно, ведь в ее основе лежали не политические взгляды участников кинопроцесса, а исключительно рациональные соображения.

Вот и я, прикинув расклад, на «Стену» в результате согласился. Нет, это не была сделка с совестью или что-то постыдное: я прочитал роман Мединского и ничего ужасного в нем не увидел. Это была довольно безобидная юношеская книга. «Стена» рассказывала о «забытом героическом эпизоде русской истории» — осаде Смоленска польским войском под командованием короля Сигизмунда III в 1609–1611 годах. С молодыми героями, романтической линией, иностранцами, врагами, предателями и масштабными сражениями. Почему бы не снять?

Сериалу необходима была звезда. Очень нужна. При этом репутация Мединского и его книг привлечению крупных актеров не помогала. Но к этому моменту у моего товарища и замечательного актера Алексея Серебрякова, сыгравшего главную роль в «Левиафане», возникли серьезные неприятности — он дал острое и скандальное интервью популярнейшему блогеру Юрию Дудю. После этого Серебрякова тут же «отменили». Роли, спектакли, выступления — актер остался без работы. Он должен был, не теряя лица, «загладить вину». Иначе ему нечем было кормить детей.

Так Алексей оказался в главной роли в «Стене».

Буду честен. С сериалом с нашей стороны получилось некрасиво. Им не «горел» никто из участников процесса. Для руководства «России 1» он был обязаловкой, которую они сбросили на нас. Мы же этим проектом всерьез не занимались. Он был нужен нам политически, но не творчески и человечески. Как тот самый чемодан без ручки, который бросить нельзя, а нести неудобно. Результат был постыдно слабым. Такого в моей практике еще не случалось.

По выходе сериала случился скандал — Владимир Мединский им был искренне возмущен. Публично точку зрения министра озвучил его коллега, исполнительный директор Российского военно-исторического общества Владислав Кононов. Он назвал фильм «эпическим провалом, затянутым, вялым, скучным и с неестественной игрой актеров». 

«Знаю, что Мединский, не участвовавший в работе над сценарием, потребовал убрать свою фамилию из титров, но было слишком поздно. Министерство культуры к фильму не имеет никакого отношения, ни копейки бюджетных денег в фильме нет», — написал тогда у себя в фейсбуке Кононов.

Четырехчасовой фильм «Стена» Дмитрия Месхиева по роману министра культуры показали 4 ноября 2016 года, в День народного единства, на телеканале «Россия 1». У аудитории он успехом не пользовался, и все участники его производства постарались о нем поскорее забыть.

Признаюсь, я до сих пор чувствую себя по отношению к Мединскому неудобно. Могли ведь сделать хорошо. Но не сделали.

Книгу Александра Роднянского «Нелюбовь. О путинской России в девяти фильмах» можно купить в онлайн-магазине «Медузы». 

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.