«Вы — будущее России. Но есть нюанс»

За два года войны российская пропаганда стала частью школьного образования. Дети пишут письма на фронт, шьют балаклавы военным, посещают «музеи СВО», где среди экспонатов — адресные таблички на украинском, оружие и осколки снарядов. За неуважительное отношение к этим правилам можно нарваться на неприятности: например, глава комитета Госдумы по обороне пообещал донести «в соответствующие органы» на родителей школьников из Нальчика, которые слушали гимн сидя. Также в школах появились «Разговоры о важном» — добровольно-принудительные уроки патриотизма. Темы разные: от налоговой грамотности до «Крым и Севастополь: 10 лет в родной гавани». «Холод» узнал у выпускников этого года, что они думают о войне, политике и своем будущем. 

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

В моем кругу престижными считаются профессии журналиста, адвоката, политика — но честного, как Борис Надеждин. Для власти престижной считается работа в силовых структурах, в армии. В целом что плохого в работе военного в отрыве от режима? В США, например, это достойная работа. Но не для меня и не в нашем государстве: военный должен защищать страну от внешней угрозы, а мы нападаем сами. 

У нас в семье было несколько разговоров о войне, которые довели меня до слез. Я говорила родителям про равенство и мир, а в ответ начинался какой-то Соловьев. Они считают, что люди на оккупированных территориях стали жить лучше. Еще отец позволяет себе жесткие националистические высказывания: «поляки, прибалты, американцы — недолюди» или «российские военные еще стесняются», то есть воюют не в полную силу. Обычно он говорит так после просмотра новостей или политических передач по телевизору. 

В начальной школе у нас была традиция: классы выбирали какую-то страну, наряжались в национальные костюмы, танцевали и пели. Помню, как мой класс был Россией, а параллельный — Украиной. У меня есть фотография, где мы сидим в костюмах с узором под гжель, а рядом ребята танцуют гопак в вышиванках. Сейчас это кажется невероятным. 

Теперь у нас новая традиция — «Разговоры о важном». В старших классах их фактически нет, максимум — гимн на первом уроке, а в классах помладше патриотическая пропитка проходит интенсивнее. И гимн каждый день, и «Зарница» —  это мероприятие на 23 февраля, когда дети маршируют и поют военные песни. Раньше оно было более игровым, а сейчас — милитаристское. 

Я видела, как дети в военной форме маршировали и пели «Я русский» — при этом в каждом классе есть армяне, казахи, грузины, татары. Я считаю это неприемлемым, ведь их национальную идентичность ломают и силой навязывают им другую точку зрения. Многие вынуждены это терпеть, потому что «так надо» и от этого никуда не деться. 

Еще в этом году 9 мая отличалось от предыдущих. Обычно мы читали стихи и слушали военные песни, а в этом году на линейке ведущая объявила: «Приглашаются герои СВО». Они вышли на ступени школы, начали затирать что-то про битвы ВОВ и говорить что, мол, помогайте фронту. Было ощущение, что все разом сошли с ума. Как можно во время праздника, посвященного победе в освободительной войне, воспевать нынешнюю захватническую войну? 

А потом я узнала, что одноклассник, который поддерживает войну, за спиной унижал меня, обзывал «тупой либерахой». Все это со словами: «Как они не понимают — это священная война!». После такого мне бывает сложно идентифицировать себя как россиянку. Начинаешь задумываться: а было ли в нашей истории что-то хорошее? Есть ли то, чем я могу гордиться? 

Недавно я ходила оставить подпись за выдвижение Людмилы Васильевой, независимой кандидатки в губернаторы Петербурга. Мне было важно просто прийти и увидеть, что мы не одни. Хорошо, что люди не теряют надежды и стараются что-то делать. Но грустно осознавать, что не все такие, причем это не тупые люди, а олимпиадники по истории и обществознанию, такие же, как я. 

Мне обидно, что ребята, которые искренне любят страну, должны эмигрировать, а те, кто поддерживают насилие, живут припеваючи. С другой стороны, я верю, что все будет нормально. У Испании получилось справиться с диктатурой, у Португалии получилось. Почему у нас не получится? 

Большую часть времени мне очень тревожно. Военные действия — это всегда страшно. У меня есть несколько интернет-друзей из Украины: двое из Одессы, остальные — из других южных городов. Два года назад мы познакомились в онлайн-игре League of Legends и общаемся до сих пор. Мы говорим на русском, и они рассказывают мне о том, как живут обычные люди во время войны. Мои родители и одноклассники знают о них и иногда интересуются, все ли в порядке и как они поживают. 

Я пытаюсь не обсуждать ни с кем политику и войну, потому что это может перерасти в конфликт, а я предпочитаю их избегать. Стараюсь держать нейтралитет, но все-таки из патриотических чувств я больше придерживаюсь стороны России. Как я знаю, военные действия начались из-за того, что уже происходило в Украине. Это нужно было, чтобы защитить наши границы, помочь людям из Донецкой и Луганской республик, которые просили об этом. У нас с родителями мнения сходятся: военные действия это плохо и страшно, но все же мы патриоты. Я успокаиваю себя тем, что наша страна большая и сильная. Если все будет хуже и случится глобальная война, мы сможем это пережить.

При этом когда кого-то избивают на митингах или сажают в СИЗО, я испытываю отторжение и непонимание. Я не считаю, что кого-то стоит преследовать за идеи, если человек не призывает ни к чему. Тот же потенциальный запрет абортов и объявление ЛГБТ экстремистской организацией — очень странные решения. 

Мне кажется, патриотическое воспитание нужно, но в меру, потому что от фанатизма может появиться противоположное — негатив к собственной стране. Говорить, что Россия всегда права, — тоже чересчур. У нас была такая преподавательница по истории: они считала, что ты должен быть всегда за свою страну, поддерживать любое решение, которое она принимала когда-либо.  

Раньше я хотела переехать в США, но передумала, когда стала узнавать больше о характере местных жителей. Меня оттолкнуло, что в некоторых штатах люди могут свободно носить оружие. А еще американцы кажутся мне ненастоящими, неискренними и крайне мечтательными. Скорее всего, я буду жить и развиваться в России. С войной это не связано — просто я решила, что мне здесь нравится. Страна у нас большая, разнообразная, можно много путешествовать, люди и архитектура приятнее и роднее.

Я планирую поступать на политологию, но понимаю, что с началом войны ситуация с гуманитарными науками стала хуже — и в России я вряд ли буду работать по специальности. Долгое время я собирался на юрфак, рассматривал профессию адвоката, но изменил свое отношение к ней из-за войны и того, что происходит в российском праве. Я не выдержу, если мне придется намеренно умалчивать о чем-то или принять, что, как бы я ни старался, оправдательного приговора не добиться. 

С 2022 года у меня больше нет уверенности в будущем. С каждым месяцем я все больше склоняюсь к тому, что придется уехать. Мне физически тяжело находиться среди провоенных сверстников и преподавателей. До войны у меня были планы получать образование в Чехии, я даже начинал учить чешский, а сейчас это невозможно — страна не выдает никакие визы россиянам, даже студенческие. Но после бакалавриата я попробую поступить в магистратуру за границей. 

Если Россия действительно станет свободной, то я был бы рад здесь жить. Но когда люди погибают, а я могу быть отправлен на войну — не хочу. Свою жизнь я ценю больше, чем чьи-то идеи, особенно далекие от меня. Выпускникам постоянно говорят: «Вы — будущее России». Хотелось бы, конечно, но есть нюанс. 

Взгляды на политику с родителями у нас абсолютно разные. Бытовые отношения вроде бы идеальные, но, только речь заходит о войне — появляется непреодолимая пропасть. Со стороны мамы и бабушки возникает агрессия, они переходят на крик. На их примере я замечаю, что взгляды человека становятся более радикальными пропорционально тому, как часто он смотрит телевизор. 

Сторонники войны есть и среди моих учителей, хотя на вид они и мухи не обидят. Например, моя преподавательница русского — мягкий человек и хороший учитель, но в разговоре о политике ее миролюбивая интонация резко меняется. При этом за сочинение о том, что война — это не про героизм, а про смерть, она поставила мне пять. Как это в ней сочетается — непонятно.

Еще три года назад большинство моих сверстников сопереживали Навальному. Тех, кто радовался его смерти, среди моих одноклассников не было, но были «иронизирующие». Один из них назвал Навального «идиотом», который зря вернулся в Россию, ведь «все понимали, к чему это приведет».

Сейчас большинство моих сверстников — пропутинские и провоенные, в том числе бывший лучший друг, которого я знаю 10 лет. За эти два года наша связь угасала. Я пытался спорить и с ним, с другими одноклассниками, но мне было страшно, что на меня донесут — в итоге я решил, что дело того не стоит. Пропаганда, видимо, и правда работает.