Официальный шут — это я

Когда в мае 2024 года стало известно о смерти Максима Кононенко — публициста и блогера, который много лет работал на российские пропагандистские СМИ, поддерживал власть и травил тех, кто с ней не согласен, — многие независимые журналисты с грустью поминали его в соцсетях. Для них Паркер — таким было сетевое имя Кононенко — стал олицетворением российских 2000-х: эпохи в истории медиа и политики, когда все было не вполне всерьез, люди с противоположных идеологических флангов могли дружить, а главным мерилом успеха оказывались деньги. История Кононенко, который, хоть и с ужасом воспринял войну в Украине, до последнего отстаивал свое право зарабатывать пропагандой на спокойную частную жизнь, показывает, как общественные ценности, возникшие в эпоху первых сроков Владимира Путина, сделали возможным то, что произошло с Россией в последние 10 лет. «Холод» рассказывает эту историю. 

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

В модном московском клубе «Билингва», любимом заведении интеллигенции, — праздничная попойка. Конец декабря 2006 года, скоро Новый год. Смех, звон стаканов. Только что в клубе закончились 10-е по счету, юбилейные дебаты — главное на тот момент развлечение столичной политической тусовки. Спор шел о том, нужно ли участвовать в российских выборах, раз они нечестные.

Ведущим дебатов был молодой политик Алексей Навальный. Когда дискуссия закончилась и началась афтепати, он стал снимать вечеринку на видео. В кадре оказался один из завсегдатаев дебатов, 35-летний блогер Максим Кононенко по прозвищу Паркер — всеобщий приятель, звезда политического интернета, благотворитель, помогающий больным детям, остроумный и талантливый публицист, чью книгу недавно выпустил в своем издательстве «КоЛибри» либеральный журналист Сергей Пархоменко (и распродал весь тираж). Кононенко на дебатах всегда представлял прокремлевскую позицию: например, спорил с утверждением, что российская власть — фашистская, и доказывал, что никакого фашизма не существует.

— Ты, как цепной пес кровавого режима, поддерживаешь наши дебаты? Что думают по поводу наших дебатов твои кураторы? — говорит Навальный за кадром с дружеской иронией.

— Мои кураторы думают, что это круто! — отвечает веселый Максим Кононенко.

Слушайте аудиоверсию в подкасте «Холод»:

Прошло почти 20 лет. Все эти годы Владимир Путин продолжал править, а Максим Кононенко продолжал публично его поддерживать. В тот день, когда Алексей Навальный погиб в колонии за полярным кругом после трех лет заключения, Кононенко выступил в своем телеграм-канале с главным тезисом российской пропаганды: смерть Навального накануне президентских выборов выгодна только Западу.

Спустя три месяца, в мае 2024 года, умер и сам Максим Кононенко — от внутреннего кровотечения из вен пищевода. По словам тех, кто общался с блогером в последнее время, он много пил и был в депрессии. Поставив свой талант на службу путинскому режиму, Кононенко обнаружил себя в стране, которая ведет войну и стирает с лица земли города, — и хотя был в ужасе от происходящего, продолжал работать на российскую пропаганду.

Программисту Максиму Кононенко мало платили. Ради покупки подержанной машины он залез в долги. Чтобы расплатиться, он решил зарабатывать тем, за что тогда еще не принято было платить, — словами, написанными в интернете.

Шел 1999 год. Российский сегмент интернета был размером со спичечную коробку: слово «блогер» в обиход еще не вошло, а людей, которые писали онлайн о новостях и повседневной жизни, можно было пересчитать по пальцам. Айтишник Максим Кононенко был одним из них: сперва на собственном сайте, а потом в «Живом журнале» он рассказывал о себе, комментировал последние известия, постил язвительные тексты о поп-музыке и шоу-бизнесе.

Первым, кто заплатил Максиму Кононенко деньги за текст, а не за код, был пионер рунета Антон Носик, который запускал первые успешные онлайн-медиа: «Газету.ру» и «Ленту.ру». Он растил популярность своих изданий, привлекая к работе блогеров, которые уже стали заметными в сети, — и позвал Кононенко обозревать российскую попсу. Популярность Кононенко получил не только благодаря текстам — он и сам запускал то, что сейчас бы назвали медиавирусом. 

В 2000 году, во время Второй чеченской кампании, он вместе с журналистом Сергеем Кузнецовым создал первый в России сайт, на котором можно было оставить свою подпись под открытым письмом: он назывался «Это не моя война», и там был опубликован манифест несогласия с тем, как война в Чечне ведется. Чуть позже, когда прокремлевское движение «Идущие вместе» объявило, что будет уничтожать «вредные» книги современных российских писателей, Кононенко создал сатирический сайт, с помощью которого каждый мог помочь «Идущим вместе» и отправить на их почту роман Пелевина или Сорокина в электронном варианте.

Вскоре Кононенко сменил работодателя. В середине 2000-х в онлайн-медиа и блоги хлынули деньги Кремля: власть осознала потенциал интернета.

Одним из первых, кто сумел продать Кремлю идею о том, что сеть можно использовать для государственной пропаганды, был Константин Рыков — молодой интернет-панк, который запустил «контркультурный» сайт «Фак.ру», где пользователи шутили и виртуозно ругались друг с другом на нарочито исковерканном русском (это называли «олбанским», а самих юзеров — «падонками»). 

Об интернете в те годы шутили, что он работал по принципу «две девки в час»: чтобы загрузить страницу с эротическими фотографиями на порносайте, приходилось вечность сидеть перед экраном. Несколько сайтов с эротикой и знакомствами принадлежали как раз Константину Рыкову. Этот грязный трафик он, по воспоминанию его бывшего коллеги, додумался перенаправить на созданное им же новостное СМИ — и предложил этот ресурс Кремлю. 

Так появилось издание «Дни.ру». Максим Кононенко в 2004 году стал его главным редактором.

В том, чтобы работать на Кремль в 2000-х, была некая романтика, говорит Александр Шмелев, который в те годы был главным редактором издания «Взгляд» — другого, даже более одиозного проекта Константина Рыкова. Интернет, по словам Шмелева, был преимущественно оппозиционным, и отвоевывать его было по-панковски весело: «Дескать, да, мы такие — подонки, дегенераты, пропагандисты, цепные псы».

В то же время, уточняет знавший Кононенко журналист и блогер Иван Давыдов, столь жесткого, как сейчас, разрыва между провластными и оппозиционными медиа тогда не было. Работать на околокремлевское издание для многих не означало переступать через свои моральные принципы, считает журналист Олег Кашин: «Был консенсус: НТВ поддерживает интересы [олигарха] Гусинского, ОРТ — Березовского. А если ты не любишь Березовского и Гусинского, но любишь родину, то [работа на издания холдинга Рыкова] не противоречит твоим ценностям. Би-би-си работает на свое британское государство, CNN — на Америку. А мы работаем на свою родину. Никто же на входе не говорит, мол, кстати говоря, ты будешь одобрять убийства и войну». (К 2002 году и Первый канал, и НТВ принадлежали государству и аффилированным с ним бизнесам; сам Рыков возглавлял интернет-департамент Первого в 2003–2005 годах и тогда же начал запускать общественно-политические интернет-медиа.)

Так или иначе, образ «подонка и цепного пса» идеально совпадал с образом, который выбрал себе Максим Кононенко. Еще в те годы, когда он писал о поп-музыке, а не о политике, он решил «попробовать быть плохим» и заработать популярность не за счет всеобщей любви, а за счет всеобщей ненависти. Например, в одном из самых известных своих текстов он посоветовал матерям, чьи дети погибли во время трагедии в Беслане, не заниматься бессмысленным поиском виновных, а родить еще.

1990-е были временем бедным и политизированным. 2000-е — сытым и аполитичным. «Было общее чувство, что политика надоела. Вместо этого хотелось хорошо зарабатывать, — говорит журналист и книжный критик Константин Мильчин. — Сетевые издания, которые расцвели в те годы, стали продвигать идею: давайте работать, а политикой пусть занимаются специально отведенные люди на отведенных местах».

Лучше всех воспевать это мировоззрение получалось именно у Кононенко. Когда его спросили, какую идею на протяжении 2000-х он пытался донести до читателей, он ответил: идею, что ужинать после работы можно не кастрюлей пельменей, а изысканными и красиво сервированными блюдами. «Люди же приходят, варят пельмени и жрут. [А] мы с женой каждый вечер устраивали себе какое-то гурманство, все время готовили разное. И мне все время хотелось показать: смотрите, как можно жить!»

Все это хорошо коррелировало со взглядами Владислава Суркова, который в начале президентства Владимира Путина стал архитектором всей российской политической системы. На мир Сурков смотрел с постмодернистским цинизмом и проводил в жизнь идею о том, что политика — всего лишь шоу-бизнес, спектакль для публики. Политики — это марионетки, а реальное управление процессами должно оставаться в руках у стоящих за кулисами кукловодов.

А раз политика — спектакль, то не важно, кто за кого: «Люди на митинге могут даже драться, а потом вместе уходят пить пиво, — вспоминает атмосферу 2000-х журналист Олег Кашин. — Было ощущение игры, детства, молодости. Все было полусемейно».

Себя Максим Кононенко называл циником и говорил, что на идеологию «срал». «А что идеологически можно еще придумать? — объяснял он, почему не разделяет никаких политических ценностей. — В мире все давно уже попробовали. Коммунизм попробовали, социализм попробовали. Все понимают приблизительно, как нужно жить: нужно работать и зарабатывать деньги».

Именно зарабатыванием денег он и занялся. Писал он очень много: вел несколько блогов, выпускал колонки — и сам называл себя не журналистом, а графоманом. Главной его площадкой был ЖЖ, который расцвел в начале 2000-х. Кононенко стал, как говорит Константин Мильчин, «богом-императором ЖЖ»: он писал туда безостановочно и тем самым создавал пространство для общественной дискуссии.

«Оказалось, что работать в 10 изданиях можно, а 10 программ одновременно писать нельзя, — объяснял он, почему предпочел работу в медиа программированию. — Программа — это все-таки как ребенок. А текст написать можно очень быстро, его прочитают и выбросят тут же, и мне было совершенно не жалко их писать».

Однако даже в тогдашнем интернете картинки приносили больше славы, чем тексты или открытые письма. Кононенко, как он сам говорил в интервью автору книги «Рунет. Сотворенные кумиры» Юлии Идлис, хотелось сделать что-то такое же яркое и популярное, как только что появившийся мультсериал «Масяня», но рисовать мультики он не умел. Проходя однажды мимо рекламы ресторана «Петрович», он подумал, что было бы круто зарегистрировать домен не по фамилии, как делали все, а по отчеству. Пришел домой, создал сайт vladimir.vladimirovich.ru и стал думать, чем его заполнить.

Владимир Путин к тому моменту был президентом уже не первый год, но для россиян оставался человеком без харизмы: никто не мог понять, каков он на самом деле. По телевидению президента с придыханием называли «уважаемый Владимир Владимирович», будто это имя запатентовано — что на контрасте с безбашенной эпохой Ельцина было непривычным. Чтобы разгадать, что за магия заставляет людей относиться к новому президенту с таким «лебезением», Максим Кононенко придумал собственного Путина. Он стал сочинять анекдотические истории о Владимире Владимировиче (тм) — потерянном добродушном дядечке, который случайно оказался в президентском кресле и тяготится своей работой.

Проект выстрелил точно в цель: он стал таким популярным, что у него появились подражатели, а политики перед выборами просили политтехнологов сочинить что-то подобное о них самих. Придуманный Максимом Кононенко персонаж стал чуть ли не реальнее самого президента. В 2005 году Владимир Владимирович (тм) провел собственную прямую линию, ответив на вопросы интернет-пользователей на сайте. А на следующий день, когда прямую линию провел Владимир Путин, Русская служба Би-би-си взяла у Максима Кононенко интервью о том, какой президент — настоящий или вымышленный — лучше ответил на вопросы россиян.

Кононенко не без удовольствия рассказывал, что Путину носят распечатки избранных мест из «Владимира Владимировича (тм)» и что в администрации президента подхватывают фразы оттуда. Это было объяснимо. Кононенко писал не столько сатиру, сколько добрую сказку, говорит журналист Константин Мильчин: «Какой-то депутат что-то ляпнет — но выясняется, что этот депутат, как и все, андроид. Приходит Сурков, разбирает его и говорит: “Сбоит машина”. А Путин — мудрый философ, который со всем этим разбирается. Это была утопия, объяснявшая, что все нормально: только почините всех андроидов, и все будет хорошо».

Пика своей популярности проект достиг в 2005 году, когда сборник лучших историй из «Владимира Владимировича» вышел книгой. Солидный для российского рынка тираж в 25 тысяч экземпляров раскупили подчистую, несмотря на то, что Владислав Сурков, которого Кононенко попросил написать предисловие, отказался. 

Впрочем, на отношения Кононенко с Кремлем отказ не повлиял. Будучи главным редактором «Дней.ру», он часто бывал в администрации президента. Мир кукловодов, стоящих за политическими марионетками, его привлекал: он ходил по коридорам АП «с энтузиазмом первооткрывателя». Как говорит его подруга Мария Баронова, логику Кононенко она понимала так: «Государство уже есть, хуй с ним, давайте смиримся с тем, что оно в таком виде, уж лучше присоединяться к тому злу, которое обладает властью, чем к злу без нее». 

«При Ельцине мне не платили денег, я не знал, что будет завтра. А при Путине я стал знать, что будет через год, через два, — говорил сам Кононенко. — Я понимаю, что есть, наверное, какие-то проблемы с телевидением, со свободой слова, с правами человека, с судами, — но у меня таких проблем нет. Эти негативные последствия и свойства путинского режима мне не мешают, они где-то там, сбоку».

Инициативы АП, которые людей, относившихся к политике всерьез, отталкивали своим цинизмом, Кононенко, наоборот, привлекали. Уже в 2001 году он напросился в команду российских политтехнологов, которых Кремль отправлял работать на выборах в Верховную Раду Украины: нужно было провести в парламент Социал-демократическую партию Украины, подконтрольную хорошему знакомому Путина Виктору Медведчуку. 

Задачей Кононенко было написать мемуары одного из кандидатов, бизнесмена Григория Суркиса: имиджевый ход, который не имел особого значения для кампании, но позволял заработать. Политтехнолог Петр Милосердов, который во время той кампании издавал партийную газету и жил с Кононенко в одной квартире, говорит, что тот производил впечатление человека семейного, домоседа: «Он, насколько я помню, с нами даже не пил. Ему хотелось покоя и денег». Книгу мемуаров, как говорит политтехнолог, так и не издали.

Еще через несколько лет Кононенко согласился баллотироваться в Мосгордуму от карликовой партии «Свободная Россия». Она была нужна администрации президента, чтобы отнять голоса у «Яблока»: по телевизору крутили оплаченные «Свободной Россией» чернушные ролики с лозунгом «Не голосуй за “Яблоко”, оно гнилое». Всю кампанию вела администрация президента, вспоминает Александр Шмелев. Он в те годы пытался зарегистрировать собственную партию, но в Кремле добро на это не дали — а вместо этого посоветовали ему перейти в «Свободную Россию». Осознав, что партия Кремлю необходима сугубо для собственных нужд, Шмелев со своими соратниками сотрудничать с ней перестал — а Максим Кононенко, напротив, остался и даже вошел в ее руководство.

Главным политтехнологическим подрядчиком Кремля в те годы был Фонд эффективной политики. Его основатель Глеб Павловский, бывший диссидент и философ, ставший политическим идеологом и менеджером, был кумиром Максима Кононенко: он называл Павловского «недосягаемой высотой», человеком, по статьям которого он «учился думать». Первое время, встречая Павловского на мероприятиях, он страшно завидовал тем, кто подходил и разговаривал с ним, — а сам только наворачивал вокруг своего гуру круги, чтобы не глазеть внаглую. Вскоре они познакомились — и Павловский даже написал предисловие к книге «Владимир Владимирович», описав ее автора как одного из самых значимых создателей «мифа о Путине». 

В те годы в России, говорит Иван Давыдов, происходило становление полноценной государственной телевизионной пропаганды. Павловский был одним из тех, кто эту пропаганду строил: он создавал в общественном мнении картину «Путин решает все в стране» — в том числе лично с телеэкрана. В 2005 году политолог начал вести на НТВ передачу «Реальная политика», основным посылом которой было, по воспоминанию журналиста Ивана Давыдова, то, что «президент велик, безгрешен и ведет нас к процветанию». Своим творческим партнером Павловский позвал Максима Кононенко: из историй про Владимира Владимировича (тм) политтехнолог решил сделать мультик.

На новом НТВ, откуда уже ушли и команда Евгения Киселева, и Леонид Парфенов, шоу про «Владимира Владимировича» согласились показывать с одним условием: в нем никогда не будет лица президента. Все мультики так и рисовали: в кадре виднелась то спина главного героя, то его плечо.

Кононенко признавался, что во время работы с Павловским «чувствовал себя не то чтобы частью истории — но хотя бы песчинкой, которая перекатывается по дну этой реки истории». 

Если Павловский в этой передаче — в пиджаке, в кабинете с приглушенным светом на фоне книжных стеллажей и шахмат — представал «серым кардиналом Кремля», то у Максима Кононенко, носившего футболку с надписью «Цепной пес кровавого режима», амплуа было другим. «Теперь в России есть свой официальный шут. Это я», — говорил он.

Путинская стабильность, которая так нравилась публицисту, тогда — во время второго срока президента — воспринималась как что-то конечное. Даже сочинять свои истории Максиму Кононенко уже до смерти надоело, и он ждал, когда от этого бремени его освободит сам президент. Финал для эпоса о Владимире Владимировиче (тм) у публициста был готов заранее. В 2008 году, в последний день второго президентского срока, Кононенко планировал отправить своего персонажа на рыбалку, с которой тот уже не вернется.

На новогодних каникулах — 1 января 2009 года — на сайте vladimir.vladimirovich.ru вдруг перестала работать админка. Оказалось, в ней просто не существовало дат после 2008 года: никто не предполагал, что они понадобятся. Когда выяснилось, что Путин никуда не уходит, Кононенко добавил в настройки сайта даты — с запасом, сразу до 2016 года.

В финале передачи «Школа злословия» на НТВ, куда Максима Кононенко в 2007 году позвали в качестве гостя, одна из ведущих Дуня Смирнова призналась: до интервью она думала, что он — «талантливый самодовольный негодяй». А оказалось, что все совершенно не так.

«Вы, конечно же, — любопытный слоненок, — сказала она ему. — Вам хочется все время узнать, что крокодил кушает на обед. Берегите нос. То, куда вы хотите, — там крокодил. И иногда на обед он кушает молодых слонят».

«Это же тоже интересный опыт — быть съеденным», — ответил Кононенко.

7 августа 2005 года на проходной Российской детской клинической больницы в Москве появился неожиданный посетитель — Владимир Путин. Надев, как полагается, голубые пластиковые бахилы, он прошел в отделение, где лежали больные раком дети. За пару часов до его прихода мужчины в костюмах и галстуках — сотрудники ФСО — пронесли в больницу большую коробку. Все думали, что в ней какая-то секретная аппаратура, с которой положено сопровождать президента. Но там оказались блины и сметана.

За два месяца до этого Максим Кононенко прочитал в ЖЖ пост. Москвичка Анна Егорова — волонтерка, которая регулярно сдавала кровь для онкобольных, — рассказывала, как отпраздновала день рождения. Она прогулялась на кораблике по Москве-реке вместе с 10-летним мальчиком Димой Рогачевым, который родился с ней в один день. С Димой она познакомилась в больнице, где сдавала кровь. У него был редкий вид рака: острый миелобластный лейкоз.

Лечиться в Москву Диму за несколько лет до этого отправили врачи в его родной Калужской области. Ехать мальчик не хотел, и врач, чтобы подбодрить его, сказала: «Ну чего ты расстраиваешься. Зато сходишь в Кремль, поешь с Путиным блинов!» Эту историю Дима пересказал Анне Егоровой. Вернувшись домой, она написала пост: «Я вот думаю. Что стоит Владимиру Владимировичу Путину получить немножко грязного пиара и поесть с Димой блинов?»

Кононенко прислал ссылку на этот пост своей знакомой — Наталье Тимаковой, которая тогда работала главой пресс-службы президента. Спустя два месяца Владимир Путин появился на пороге больницы с блинами.

«Тогда вообще было не модно, чтобы президенты приезжали в какие-то там больницы», — вспоминает Екатерина Чистякова, которая волонтерила вместе с Анной Егоровой и присутствовала во время визита Путина. В западных странах благотворительности вовсю содействовали селебрити, но в России некоммерческий сектор был толком не развит — что уж говорить о культуре вокруг него. «Слово “благотворительность” воспринималось как дореволюционное, — описывает Чистякова ситуацию начала 2000-х. — Слово “волонтер” вошло в употребление после того, как мы этими волонтерами стали».

Людей, которые занимались благотворительностью, можно было пересчитать по пальцам — и одним из них был Максим Кононенко. Свою популярность в ЖЖ он использовал, чтобы собирать деньги на лечение детей.

«Тогда просить деньги — это было типа “Здравствуйте, сами мы не местные”. Это воспринималось как что-то убогое. Если у тебя случилась трагедия в семье — ползи на кладбище. Максим был одним из тех, кто изменил к этому отношение, — говорит Мария Баронова. — Он помог сформировать культуру, в которой поучаствовать в сборе это денег для кого-то — не просто нормально, это твой долг».

В 2005 году Максим Кононенко вместе с приятелями создал объединение для благотворительных сборов в ЖЖ. За первые два года работы это сообщество сумело собрать 200 тысяч долларов для нуждавшихся в лечении детей. «Многие из нас, кто был при больницах, контактировал с врачами, с пациентами, могли обратиться к нему и сказать: “Макс, вот есть такой случай, понимаешь, очень надо”», — вспоминает Чистякова.

То, что Владимир Путин действительно приедет в РДКБ, подтвердилось накануне визита. По словам Чистяковой, главврачу больницы об этом не сказали; знали только врачи-гематологи. Они уже несколько лет вынашивали идею о том, что в России должен появиться нормально оборудованный гематологический центр, где можно будет лечить детей от рака крови. Обычные больницы для этого не подходили. В те годы в РДКБ, вспоминает Чистякова, родители детей, которым предстояла трансплантация костного мозга, ночевали в нерабочей шахте лифта, куда засунули несколько двухъярусных кроватей.

Врачи даже подготовили бизнес-план строительства центра. За годы переписки с чиновниками у них скопилась целая кипа отказов. Узнав, что президент к ним все-таки приедет, они достали бумаги. В числе прочих, вспоминает Екатерина Чистякова, там лежал и документ, подписанный Владимиром Путиным: будучи председателем правительства, он успел завернуть идею строительства центра.

В больнице президент поел блинов со сметаной. Спустя несколько дней государство выделило деньги на строительство детского гематологического центра. Дима Рогачев умер через два года. Центр, который стал прорывным в лечении детской онкологии в России, назвали его именем.

Есть расхожая притча о том, как мужик спрашивает у бога, попав в рай, в чем был смысл его жизни — и бог отвечает: много лет назад, сидя в вагоне-ресторане, он передал попутчику солонку. «Вот и Максим передал солонку», — говорит Екатерина Чистякова.

Это был один из первых примеров, когда новый некоммерческий сектор сумел наладить взаимодействие с государством. Успешными оказывались не все контакты — когда Кононенко познакомил Чистякову с лидером прокремлевского молодежного движения «Наши» Василием Якеменко, чтобы устроить акцию по сдаче крови, тот, по словам Чистяковой, привел туда всего несколько десятков человек. Затем «Наши» устроили пресс-конференцию и объявили, что своими силами «решили проблему с кровью в Российской детской клинической больнице». В подтверждение своих успехов они выпустили брошюру, в которой рассказали, что создали движение «Наши доноры», украв эмблему и фотографии подопечных с сайта созданного Чистяковой движения — причем одна из девочек, чью фотографию они украли, к тому моменту уже умерла.

С годами сотрудничество НКО с государством становилось все более плотным — и с каждым годом это подразумевало все большие компромиссы. Взорвалась ситуация в 2012 году, когда в разгар уличных протестов против Кремля актриса Чулпан Хаматова, учредившая фонд помощи детям с онкологией «Подари жизнь» (Чистякова стала его директором), заявила, что будет голосовать за идущего на третий президентский срок Владимира Путина, и вместе с Путиным посетила центр Рогачева. Журналистка Светлана Рейтер тогда писала, что Чулпан Хаматову шантажировали, угрожая перекрыть финансирование центра (актриса это отрицала).

«Этот спор ведется десятилетиями. Насколько ради спасения жизни можно сотрудничать с властью? — рассуждает Иван Давыдов. — Для Кононенко такого вопроса никогда не стояло, у него было ироничное отношение к власти [вместе] с искренней к ней любовью. И сотрудничать было нормально». По словам Давыдова, Кононенко и правда был человеком, «заряженным помогать другим», и с готовностью откликался на личные просьбы одолжить денег. Доходило до абсурда: когда ICQ одного из шапочных знакомых Кононенко взломали мошенники и стали рассылать всем подряд просьбы прислать денег, купились только три человека: два близких друга взломанного и сам Кононенко, который жертву мошенников почти не знал.

В дальнейшем дороги Кононенко и его былых товарищей по благотворительности расходились все дальше. Чистякова уехала из России. Она ушла из некоммерческого сектора, когда уровень компромиссов, которые были нужны для работы с органами власти, стал для нее неприемлемым. Кононенко в это время продвигал благотворительную акцию «Дальше действовать будем мы», запущенную пропагандистским каналом Russia Today. С началом войны, когда Чулпан Хаматова уехала из России, телеканал стал собирать деньги не только на лекарства больным, но и на оружие солдатам. Кононенко распространял и эти сборы.

Все это время они с Чистяковой продолжали общаться. Незадолго до смерти он сказал ей: «Рогачев — это то, как нас запомнят».

Весной 2010 года у Максима Кононенко сгорела квартира. Ровно через неделю он написал об этом колонку. Поглядев на покрытые сажей дорогие сердцу вещи, он решил выкинуть все разом: и одежду, и мебель, и коллекцию бутылок из-под спиртного, и собственноручно выращенные цветы. Стоя в пустой коробке квартиры, он понял, что ни по одной выброшенной вещи не скучает.

Свобода слова и демократия, за которую сентиментально цепляются люди, тоскующие по 1990-м, — это как раз такой хлам вроде старого бабушкиного платья, написал в колонке Максим Кононенко: «Все это можно в любой момент выбросить на помойку истории — и вы увидите, что ничего не меняется».

Читателей он призвал жить так, как он: отказаться от политических ценностей и дорожить только благополучием своей семьи. Именно в этом — настоящая свобода: «Просто жить и не заморачиваться».

На благополучие семьи Максим Кононенко тратил, по-видимому, все деньги, которые зарабатывал. Сам он от роскоши был далек: одевался, по выражению Олега Кашина, в стиле участника телевикторин Вассермана — ходил в футболке и жилетке с множеством карманов. «Стоило мне купить ботинки дороже 100 евро — начинал надо мной смеяться: “Поручик, может, вы и губы красите?”», — вспоминает Кашин.

Больше половины своей взрослой жизни Максим Кононенко посвятил строительству трехэтажного дома в Подмосковье — по выражению его знакомой, «форпоста семьи». Спроектировала дом его жена Екатерина, архитектор по образованию: спланировала все так, как нужно именно им. А сам Кононенко применял свои навыки программиста, чтобы сделать из сруба «умный дом». «Он постоянно что-то перестраивал, — говорит его приятельница Ольга Сагарева. — Он был весь в этом доме, он жил этим домом».

На участке рядом Кононенко с женой вырастили из желудя дуб. Как рассказывает их сын Глеб, его отец часто всерьез повторял формулу о том, что настоящий мужчина должен посадить дерево, построить дом и вырастить сына.

В Москве Кононенко с годами бывал все реже. Повторял: «Я в лесу за забором, и мне хорошо», — вспоминает сын. Когда его как популярного блогера пригласили на прием в британское консульство, он издевательски ответил: «Пусть лучше консул приезжает ко мне на дачу, я приготовлю плов и охлажу водочку».

Он повторял, что ему неинтересно бороться за перемены в России: его страна — это его семья. «Я умею при Путине жить: рожать детей, растить их и содержать свое большое хозяйство, — заявлял Кононенко, в очередной раз выступая в поддержку действующей власти. — Я не хочу экспериментировать. Нет, над собой я, может быть, и поэкспериментировал бы. Но над детьми и родителями — не хочу экспериментировать. Такая вот обывательская логика».

Все, что находилось за пределами его дома, было для Максима Кононенко не просто неважным — оно казалось ему ненастоящим. Тех, кто действовал в пространстве политики, он воспринимал не как живых людей, а как персонажей. А раз они персонажи — то их не жалко. «Это был цинизм, воспитанный в 2000-е годы Пелевиным и Сурковым. Представление о том, что все, что происходит в политике, все, что произносится публично, — это заведомо слова не искренние, а имеющие мотивацию. И поэтому бессмысленно искать в публичном пространстве настоящие идеалы или ценности», — говорит Олег Кашин. Пелевина — и особенно его роман «Generation “П”» — Максим Кононенко и правда любил.

В стройном ряду его публикаций в 2011–2012 годах, укладывающихся в курс российской пропаганды, выбивалось только одно: тема закона Димы Яковлева. Кажется, это единственное, что по-настоящему его волновало, единственное, о чем писал не Кононенко-персонаж, а Кононенко-человек. Запрет на усыновление сирот гражданами США он осуждал. Но делал это, опять же, в разрешенных рамках: проклинал не путинский режим, а депутатов, придумавших запрет, а еще — оппозицию, которая подняла этот закон на флаг уличных протестов.

Текстов, которые бы обращали на себя внимание и резонировали бы с эпохой, Максим Кононенко больше не писал. В интернете в 2010-х сменилось поколение: «Живой журнал» потерял актуальность, в фейсбуке заметнее всего были голоса оппозиционеров, в твиттере — молодых людей с совершенно другим типом юмора. Кононенко и сам замечал, что его старые друзья начали считать число просмотров и индекс цитируемости, заниматься бизнесом. «А я до сих пор в этом ничего не понимаю, я интернет как бизнес никогда не рассматривал, мне это все было скучно, — говорил он. — Все прогрессируют вокруг, а я нет. Все они бегут к светлому будущему, а я уже не хочу».

Его фейсбук, а затем и телеграм, превратился в сборник постов, в которых он в один голос с другими прокремлевскими блогерами хвалил инициативы власти. Человек, который выиграл первый литературный конкурс рунета, теперь писал о том, как хорошо, что власти выделили семье фермеров грант на покупку скотины. 

После 2017 года, когда по России прошла волна протестов сторонников Алексея Навального, он посвятил себя критике оппозиции — и делал это все последние годы в чуть ли не ежедневном режиме. Он смеялся над отравлением политика, оправдывал уголовные дела против него. И работал в RT бок о бок с людьми, которые сами приложили руку к тому, чтобы эти дела появились. В 2021 году команда Навального опубликовала данные утечек с зарплатами сотрудников RT: Кононенко получал 540 тысяч рублей в месяц.

Язвительный и злой блогер, участвующий в кампаниях травли в интернете, Максим Кононенко в жизни был человеком вежливым и доброжелательным, говорят его знакомые. «У него не было реальной искренней ненависти к кому бы то ни было. В нем был цинизм, представление о том, что все продается и покупается, — говорит Олег Кашин. — Нельзя сказать, что он верил в одно, а писал другое. Он писал про зеленое, а верил в теплое — это разные плоскости».

В начале 2000-х, откуда Максим Кононенко родом, существовало разделение, говорит журналист Иван Давыдов. Есть человеческие отношения — они важнее всего. Есть личные политические взгляды. И есть работа, которая может соотноситься с личными взглядами, а может и не соотноситься — неважно: это работа, дело второстепенное.

«Но постепенно жизнь нас подводила, больно поколачивая по разным местам, к мысли, что нет, это важно. Ценности важны, принципы важны, и игнорировать их уже нельзя — все серьезно. Чем дальше, тем яснее мы видели, насколько все серьезно. И серьезнее, чем теперь, уже некуда», — говорит Иван Давыдов; сам он, начинавший карьеру в структурах Глеба Павловского, в период протестов на Болотной площади решил, что для него «невозможно сотрудничество с государственными проектами, даже если бездомных котят позовут спасать»: «А Максим Кононенко [этой перемены] не заметил. Он хотел остаться там. Ему же надо кормить семью — он ее кормит таким способом».

Люди, с которыми Максим Кононенко когда-то выпивал, невзирая на политические взгляды, оказывались от него все дальше — и он с сожалением писал, что по-прежнему любит их, хотя сам он «в их глазах уже так себе». Одним из таких людей стал его наставник Глеб Павловский, который в начале 2010-х перестал работать с Кремлем. Во время масштабных московских протестов 2019 года, когда Максим Кононенко написал, что каждый выходящий на митинг — это агент США, Павловский публично назвал его «жалкой полицейской свиньей».

Спустя год после начала войны в Украине, горюя о потере важных для него людей, Максим Кононенко написал: «Я остался на корабле, когда все с него соскочили».

После 24 февраля Максим Кононенко стал писать старым знакомым и просить о разговоре по душам. Наладить связь он пытался даже с теми, кто много лет назад разорвал с ним отношения по политическим причинам.

Одни его, подшучивая, отфутболивали, другие — как журналистка Татьяна Фельгенгауэр — просто не отвечали. Радио «Эхо Москвы», где работала Фельгенгауэр, российские власти разгромили после вторжения в Украину. Частоту, на которой «Эхо» вещало больше 20 лет, отдали государственному радио Sputnik; в его эфире регулярно появлялся со своими репликами Максим Кононенко.

С начала войны он стал затворником. Заперся на даче, много пил и почти перестал ездить в Москву.

Осенью 2022 года к нему в гости из Великобритании приехала старая знакомая Ольга Сагарева — тоже представительница охранительного лагеря, бывшая пресс-секретарь Рогозина. К тому моменту Ольга, поначалу приветствовавшая войну, осознала, насколько она разрушительна для самой России, и была «в афиге от происходящего». На дачу к старому приятелю она ехала с опасениями: не понимала, какой окажется его позиция.

Разговор она начала с обтекаемой фразы: «Слушай, что-то какая-то андроповщина происходит». Неожиданно для нее Кононенко ответил прямо: «Какая андроповщина? 1984 год мы уже давно проехали, мы к 1937 году полными парами. Ты просто не понимаешь, какой уровень репрессий уже сейчас, — это же просто пиздец, что происходит». Ольга вспоминает, что оторопела: «Я не ожидала, что ты это так видишь». «А как это еще можно видеть? Я же не слепой», — сказал Кононенко.

«Я тоже против всего этого». «Я не понимаю, зачем это начали». «Как они могут вести себя, будто ничего не происходит?» — повторял он, говоря о чиновниках администрации президента, в личных разговорах. 

Но публично он и сам вел себя точно так же. Предлагал «давить украинцев асфальтовыми катками». Настаивал, что трагедия в Буче — это срежиссированная провокация. Писал о том, что Россия «защитила и освободила Мариуполь», и радовался, что его скоро отстроят таким же красивым, как современный Грозный. Предлагал поскорее «разъебать» завод «Азовсталь» и построить вместо него «сады с ресторанами». Близкая знакомая Кононенко говорит, что он переживал из-за происходящего, но всегда «был за наших» — и больше всего горевал о том, что теперь нельзя общаться со всеми, независимо от их политических взглядов.

Ни о том, чтобы выступить против войны, ни о том, чтобы сменить работу, Максим Кононенко с приятелями не говорил. «Он был заложником того пути, который выбрал, — считает Ольга Сагарева. — Человеком, привязанным к патриотической канве. Он ничего не умел делать, кроме этого. Он сделал свою ставку, сыграл партию. Других вариантов он не видел».

Вопросов о том, почему он продолжает заниматься пропагандой, Ольга Сагарева ему не задавала. «Я понимала, где в этом плане находится Максим. Если ты много лет говорил всем, что Путин — наше все, то сложно неожиданно сказать: “Я тут проснулся и заметил, что мою страну захватили тролли, а на дворе 1937 год”». Она убеждена, что найти другую работу он бы не смог. «По первому образованию он программист — но это гротеск, никто не возьмет его на работу программистом. Нельзя, будучи Максимом Кононенко, пойти в супермаркет “Пятерочка” и сказать: “Давайте я тут поработаю”, — считает она. — Ничего больше он делать не умел, кроме того как троллить в интернете».

Делать громких заявлений Максиму Кононенко не пришлось. Государство все сделало за него само. Утром 8 декабря 2023 года он стал читать ленту соцсетей. В тот день Владимир Путин сообщил стране, что в пятый раз собирается стать президентом России. Обставили это как театральное представление: идти на новый срок Путина попросил участник вторжения в Украину, председатель парламента ДНР Артем Жога. Кононенко увидел в своих соцсетях шутку: «В России все важные дела решаются через Жогу». И репостнул ее. 

Вскоре ему, как говорит Мария Баронова, стали обрывать телефон и требовать удалить шутку. Он выполнил это требование — но было поздно. После этого, как утверждает Мария Баронова, многие возможности заработка для Кононенко «испарились». Кто именно перестал с ним сотрудничать, она говорить отказалась: «Это не какие-то конкретные ставки, это проекты вокруг АП. Это синекуры, которые человек имеет просто потому, что в первую половину жизни много поработал». Как раз к тому, чтобы иметь эти синекуры, Кононенко, по его собственному признанию, и стремился в 2000-х, когда пытался «раздуть свое имя» и стать знаменитым. 

В конце 2023 года — как раз когда Артем Жога предложил Путину идти на новый срок — Максим Кононенко перестал появляться в эфире радио Sputnik, на сайте RT перестали выходить его колонки (хотя в телеграм-канале «Специально для RT» он продолжал публиковаться; в RT заявили, что никогда не прекращали с ним сотрудничества). Колонки на радио «Вести.FM» продолжали выходить до мая 2024 года. Еще одна близкая знакомая Кононенко сказала «Холоду», что за шутку о Жоге его никак не наказывали, а исчезновение из эфира Sputnik было связано с тем, что у Кононенко пропал голос.

Когда в первые дни украинского майдана в 2004 году ведущая Первого канала Жанна Агалакова рассказывала в эфире, как плохо ведут себя протестующие (среди прочего, сообщалось, что их одурманили накачанными наркотиками американскими апельсинами), Максим Кононенко написал фразу, которая стала мемом: «Интересно, Агалакова после эфиров водку пьет, чтобы совесть заглушить? Я вот без водки не могу». Эта точная и беспощадная по отношению к пропагандистам формула ударила и по самому Кононенко, который, по словам Олега Кашина, последние годы с водки начинал свой день.

Беда Кононенко, говорит Баронова, заключалась в том, что он — «нормальный человек, который попал в ненормальную среду: политическую». «Он — обыватель. Как наши бабушки и дедушки, которые что говорят? “Прекрати это все, поменьше думай о больших потерях — побольше думай о себе, чтобы было где работать, что есть и где спать”, — рассуждает она. — У нормального человека нет сверхзадачи — всю жизнь бороться. У нормального человека есть сверхзадача — жить и радоваться жизни, быть счастливым, растить детей. По максимуму получать все от государства и по минимуму жертвовать собой ради государства. Нормальные люди — это те, кто понимают, что сверхзадачи “сдохнуть в тюрьме или на фронте” не существует. Он был таким человеком».

Его сын, 19-летний Глеб Кононенко, вспоминает, что отец часто говорил: он «старается делать так, чтобы его особо никто не помнил». Сам Глеб недавно поступил на факультет журналистики МГУ. Папа, вспоминает он, подшучивал над выбором факультета, который считал «колыбелью либерализма», и говорил с иронией, что «коллеги его не поймут».

Больше всего Глебу Кононенко интересно писать о кино. Писал бы и о политике — но говорит, что не видит изданий, где можно было бы делать это «честно». Позиция антивоенных медиа ему не близка, но и в те издания, где работал его отец — в RT или на ВГТРК, — он работать не пошел бы. Несмотря на то, что ему не нравится многое, что происходит в России, отца он за работу на государственные пропагандистские медиа никогда не осуждал. 

«Работа — это работа, — объясняет он. — Отец в своих текстах, насколько я видел, старался быть умеренным, насколько можно было». Никакого внутреннего противоречия, говорит Глеб, у него не возникало: работа отца ему казалась не слишком значительной. «По сравнению с другими работниками RT папу читало мало людей. Не могу сказать, что хоть какое-то влияние [на ситуацию] он оказывал. С таким же успехом [можно] сказать, что каждый россиянин — это участник, пока он платит налоги». 

Днем 14 мая 2024 года Максиму Кононенко стало плохо. Он жаловался на острую боль в животе. Сын вызвал скорую, в больнице сутки пытались его реанимировать, но не спасли. 

«Он был, безусловно, талантливым человеком, который решил свой талант поставить на службу российской государственной власти, — говорит Иван Давыдов. — Необходимость служить ей этот талант съела». 

В одном из последних разговоров по телефону, вспоминает Иван Давыдов, Максим Кононенко спросил его: «Ты заметил, что я стараюсь почти ничего не писать про Украину?» 

Тот ответил: «Извини, старик. Я тебя давно не читаю. Поэтому — нет, не заметил».