Сердце войны

Согласно заявлениям украинских властей, к 7 мая с территории завода «Азовсталь» в Мариуполе удалось эвакуировать всех детей, женщин и пожилых людей. С первых дней войны в бомбоубежищах под металлургическим комбинатом прятались сотни мирных жителей. Когда российские войска почти целиком захватили Мариуполь, завод оставался последним бастионом, где бойцы ВСУ и полка «Азов» держали оборону, — и одновременно главной целью российского оружия. «Холод» рассказывает истории жителей Мариуполя, которые были заблокированы в подземных бункерах «Азовстали» и пережили два месяца бомбежек.

17 марта 43 человека — сотрудники завода «Азовсталь» и их родные — сели отмечать день рождения вальцовщика Евгения. Ему исполнялось 35 лет. Собрали праздничный стол: тушенку с кашей, сладости из заводского буфета. Поставили самогон — его перегнали из антисептика для рук в самодельном аппарате, который собрали из металлического котла и двух ведер. Дали детям бумагу и карандаши, которые нашли в заводских офисах, чтобы они нарисовали поздравительный плакат.

К тому моменту Евгений, его коллеги и их родные почти месяц сидели в бомбоубежище под рельсобалочным цехом «Азовстали».

Имениннику вручили в подарок духи — кто-то, собирая вещи, взял флакон с собой в бомбоубежище. Как только начали кричать хором «С днем рождения!», свет погас, все вокруг затряслось, со стен посыпался бетон, земля ушла из-под ног: в здание над убежищем попал снаряд, рассказывает коллега Евгения Андрей Водовозов (фамилия героя изменена по его просьбе. — Прим. «Холода»).

Бои за Мариуполь начались на следующий день после российского вторжения в Украину. Этот город, по выражению президента Украины Владимира Зеленского, стал «сердцем войны». Войска России и ДНР к середине марта почти целиком заблокировали город, отрезав для украинских властей возможность эвакуировать мирных жителей и привозить в город гуманитарную помощь. По официальным данным, к тому моменту в Мариуполе погибли 2357 мирных жителей; но городские власти утверждали, что эта цифра — только «малая горстка», и на самом деле число жертв измеряется десятками тысяч.

Электрик «Азовстали» 31-летний Андрей Водовозов оказался в бункере под заводом 24 февраля, в день начала войны. Утром он поехал, как обычно, на смену — но на этот раз взял с собой всю семью: жену, двухлетнюю дочку и собаку, самоеда по кличке Майя. В тот день в Мариуполе уже была слышна стрельба, и Водовозов решил, что в убежище под заводом родным будет безопасней. В тот момент он думал, что увозит семью из дома «максимум на неделю»: был уверен, что конфликт не затянется надолго.

Семью он поселил в бункере, а сам вместе с коллегами пошел консервировать цех, где проработал четыре года: обесточивать оборудование, по приказу военных выключать свет в помещениях, чтобы они не просматривались с улицы.

«Азовсталь» — это огромный металлургический комбинат, он занимает площадь в 11 квадратных километров — пятнадцатую часть всей территории Мариуполя. Директор завода Энвер Цкитишвили в интервью «Настоящему времени» в середине мая называл его «самым мощным предприятием черной металлургии в Украине». До войны там работали почти 11 тысяч человек — а если учитывать еще и подрядчиков и членов их семей, то всего с «Азовсталью», по словам директора завода, было связано около 40 тысяч жителей полумиллионного города.

В августе 1933 года завод начал производить чугун. Во время Великой Отечественной войны комбинат почти до основания разрушили немецкие войска, которые оккупировали Мариуполь. В послевоенные годы завод отстроили заново. До начала российского вторжения в феврале 2022 года «Азовсталь» была одним из ведущих украинских металлургических комбинатов: в 2020 году, например, там произвели 3,8 млн тонн чугуна — 18,6% всего чугуна в стране.

С советских времен под «Азовсталью» осталась система бомбоубежищ — по выражению директора, «целый многоэтажный город» под землей. До 2014 года, когда произошел вооруженный конфликт на Донбассе, на заводе даже не задумывались о том, что эти бомбоубежища им когда-нибудь пригодятся, говорил в начале мая в интервью BBC Энвер Цкитишвили. Но затем сотрудники подняли архивы и увидели, что всего на заводе в советское время было 36 убежищ, рассчитанных на 12 тысяч человек. И пять из этих бункеров, по словам директора, — настолько мощные, что могут выдержать ядерный удар.

Кроме бомбоубежищ, на восьмиметровой глубине под заводом есть тоннели — некоторые из них такие длинные, что добраться по ним можно с одного края завода до противоположного. Руководители «Азовстали» за несколько лет привели эти тоннели в порядок, а за неделю до войны с Россией спрятали там запасы еды и воды. «Сами эти тоннели — не убежища, но их глубина позволяет спасти людей. И [после российского вторжения] мы сделали объявление: все люди могут приходить к нам на “Азовсталь”, мы будем их кормить и защищать», — рассказывал директор завода. По его словам, в начале войны сотрудники завода даже объезжали дома своих коллег — помогали добраться до бункеров. 

Завод оказался подходящим не только для того, чтобы дать укрытие мирным. Окруженный с трех сторон водой (рекой Кальмиус и морем), он стал, по выражению директора комбината, «очень удобным и сильным укрепленным пунктом» для украинских военных. Уже в первые дни войны они заняли оборону на заводе; по оценке властей ДНР, в начале апреля их было больше трех тысяч.

Убежище, в котором оказалась семья Андрея Водовозова, было просторным — в нем, сидя на скамейках, могли поместиться 300 человек. Но жили там только 43, поэтому спать удавалось не сидя, а лежа. «Складываешь четыре лавочки — вот и отличная двуспальная кровать», — рассказывает он.

Воду натаскали из заводских зданий — каждое лето комбинат запасался бутылками минералки, чтобы в жару рабочим было что пить. Питались сухими пайками, которые хранились в бункере. «Чудная вещь, — описывает содержимое пайков Водовозов. — Две каши: перловка и гречка. Банка тушенки. И очень много “бумажных” крекеров, как мы их называли. Каждый день варили из двух сухпайков суп на всех. На ведро супа — одна картошка и четыре макаронины. Если попалась макаронина в тарелке — это уже праздник!». Горячее люди ели только раз в день, в обед: «Утром — кипяточек, вечером — кипяточек, днем — суп. На вкус не так противно, как вы думаете», — смеется Водовозов.

За чаем, кофе, сахаром и солью приходилось делать вылазки на завод: «Идешь и ждешь, чтобы не прилетело, дай бог». Водовозов рассказывает, как ходил в поисках съестного по зданиям «Азовстали», где в прошлом проходили его рабочие будни: «Например, разнесло ракетой какую-нибудь дежурку (комнату, где сидит дежурный персонал и где хранятся инструменты. — Прим. «Холода»). Заходишь в эту дежурку, смотришь, ящики открыты — ну, отлично».

Вылазки наружу нужны были жителям бункера не только для того, чтобы принести еды, но и чтобы получить хоть какую-то информацию о том, что происходит в городе. Сам Водовозов вспоминает, как забирался на крышу заводского здания, откуда хорошо был виден район его родителей — и смотрел, как горит их дом.

В конце марта, когда ожесточенные бои за Мариуполь шли уже больше месяца, а город был почти полностью разрушен, в ДНР заявили: один из последних очагов сопротивления украинских военных — это завод «Азовсталь». 18 апреля российская военная авиация, как утверждали власти Мариуполя, начала сбрасывать на «Азовсталь» сверхтяжелые авиабомбы. За две недели до этого российское государственное агентство РИА Новости сообщало о том, что военные России и ДНР «зачищают» территорию комбината: «На заводе “Азовсталь” рвутся тяжелые снаряды. Руки у артиллеристов наконец-то развязаны: мирных на заводе нет».

Эти снаряды рвались прямо над головой жительницы Мариуполя, 35-летней работницы завода Анны Корчминой (имя и фамилия героини изменены по ее просьбе. — Прим. «Холода»). С 5 марта она вместе с родителями, сестрой, тетей и трехлетней дочерью сидела в бомбоубежище под цехом «Азовстали», который обеспечивал комбинат телефонной и диспетчерской связью.

В убежище ее вместе с ребенком и сестрой отправил отец, когда снаряды стали прилетать совсем близко к их дому. Сам он с женой остался в квартире — не хотел бросать свое жилище. Но спустя несколько дней в бункер пришли и они: снаряд прилетел в их дом и обрушил крышу.

Когда снаряды прилетали на территорию завода, под ногами «качалась земля», вспоминает Анна. А когда они падали рядом с бомбоубежищем, начинали оглушительно гудеть металлические балки, которыми бункер был укреплен. «Как будто ты в кастрюле находишься. Представьте, что вам на голову надели кастрюлю и по ней стучат», — говорит Корчмина.

Трехлетней дочери, которая просыпалась по ночам от бомбежек и плакала, мать говорила, что наверху слоны. «Слоны играют в футбол и падают. Спотыкаются, не могут ходить, и их нужно лечить, — рассказывает Корчмина. — У нее такой возраст: обо всем спрашивает “почему”».

Бункер, в котором сидела Корчмина, был глубоко под землей. Там была «абсолютная темнота», вспоминает Анна, и поначалу люди ходили с фонариками. Потом придумали присоединить к аккумулятору светодиодную ленту, и вместо темноты стали жить в полумраке: «Освещения было достаточно только для того, чтобы друг на друга не натыкаться».

Комнаты в ее бункере были тесными. Вместе с ней в одном помещении жили 24 человека, и их лежанки стояли впритык друг к другу. Кроватей не было — спальные места мариупольцы соорудили себе сами: ставили два ящика, между ними растягивали носилки. Спать на этой лежанке было очень холодно и сыро, но Анна с отцом сумели найти в полуразрушенном здании завода несколько фуфаек и постелили их на носилки вместо матраса — стало теплее.

Над убежищем Корчминой был подвал, куда вели несколько пролетов лестницы. В одном из них жители устроили кухню. Соорудили два очага: сложили кирпичи, на них сверху положили решетку от холодильника. На решетку ставили сковородки и кастрюли, которые успели унести из своих квартир. Огонь разводили из обломков стульев и складских поддонов, которые приносили из разрушенного города.

В середине апреля — число Анна не помнит, потому что зарядить телефон от слабенького аккумулятора было невозможно, — она готовила в подвале еду для своей семьи. Рядом с ней женщина пекла на сковородке пышки. Раздался грохот — и в ту же секунду сковородка с пышками наполнилась осыпавшейся штукатуркой. Это в здание над подвалом прилетел снаряд. Пышек семья этой женщины в тот день не поела. «А продуктов было мало. Не у всех они были», — говорит Корчмина.

Чтобы выживать, люди в бункере делились друг с другом. «У нас не было подгузников, а у наших соседей не было еды. Мы горько шутили, что меняем три подгузника на три картошки. Три подгузника — это три спокойные ночи. Еда, одежда, сиропы от температуры и капли в нос — всем обменивались, не будешь же в стороне стоять, пока ребенок страдает».

В марте и начале апреля, пока не начались сплошные обстрелы и бомбардировки, с территории завода люди делали вылазки за едой в свои дома. Для семьи Корчминой продукты добывал 62-летний отец, единственный мужчина в семье. Их квартира сгорела, но несколько дней оставался нетронутым сарай. «Редко удавалось вырваться из подвала — в периоды затишья. Сначала их можно было как-то по часам отследить, обычно рано утром, в 5-6 часов, было тихо. В это время он бежал в сарай, набивал сумку консервами».

Потом разбомбили и сарай рядом с квартирой Корчминой — но остался подвал, где семья хранила заготовки. «Верхние полки пострадали, послетали крышки на банках, что-то сварилось. Компот и так был сваренный — так он закипел. Сгущенка подгорела, стала коричневая, но ее еще можно было кушать».

Проблемы из обычной, мирной жизни в убежище тоже никуда не исчезли: Анне надо было, например, придумывать, как уговорить поесть трехлетнюю дочку. Соседка по убежищу Анне в этом помогала — разрешала девочке в награду за съеденный завтрак или ужин кормить своего кота Басю: «Ложку каши — дочке, крошечку корма — Басе».

Кроме детей, в бункере было много стариков. Вместе с Корчминой в убежище оказалась ее соседка по дому — в прошлом она работала библиотекаршей, а потом вышла на пенсию, часто кормила бездомных собак во дворе и дарила дочери Анны конфеты. В бункер ее взял вместе с собой мужчина, который жил неподалеку. Когда начались обстрелы, она «немного повредилась разумом», вспоминает Анна. Ходить сама женщина не могла, иногда справляла нужду под себя, лежа на носилках. Сосед, который привел ее, ухаживал за ней: кормил, грел, приносил кипяток, водил в туалет.

Поначалу, вспоминает Анна, в бомбоубежище жили большой общиной — готовили на всех. Но когда закончилась запасенная в бункере еда и вода, разделились на маленькие группы, чтобы добывать продукты: в одиночку выживать было бы очень сложно. А накормить сразу всех не получалось: «Варится каша на всех — а бабушки говорят, что каша не такая, что они не могут жевать. Не всем нравилось общее блюдо. Когда мы только прибежали, мы не сразу были прям голодные все, — объясняет она. —  Мы же не родились бомжами. Это потом мы на них стали очень похожими».

Туалет в бункере был один на всех — «здоровенная дыра». Когда Корчмина в первый раз его увидела, то даже не поняла, как им пользоваться. Но спустя несколько дней ей стало ясно, зачем отверстие сделали таким большим.

Когда яма под туалетом заполнилась доверху, мужчины взяли лопаты и стали ее выгребать. Содержимое разложили по мешкам — и под бомбежками побежали оттаскивать их подальше от входа в убежище. За два месяца делать это приходилось трижды. «Мы все смеялись, что с этими мешками приходится бегать, — говорит Корчмина. — Оно и так все плохо, но не хочется, чтобы у тебя перед входом еще и это лежало».

Жизнь в бункере мариупольцы старались улучшить как могли, говорит Корчмина. В подвале над убежищем даже устроили себе курилку — притащили из заводских офисов кресла, сидели в них, смеялись и болтали, пока не было обстрелов. 

Одна из соседок Анны по убежищу оказалась парикмахером — поэтому и дети, и взрослые в бункере ходили с красивыми стрижками. Она пришла в убежище после того, как в ее дом дважды попал снаряд, поэтому собрать успела только самое необходимое, а все парикмахерские инструменты остались дома. «Но мой отец забежал по дороге к ней в квартиру и принес ей ножницы и машинку», — говорит Корчмина.

Чего не получалось — так это нормально помыться. Воды не хватало даже для питья: «У нас в сарае стоял запас воды на случай, если отключат, — чтобы руки мыть, цветы поливать. Мы эту воду перетащили в убежище. Сначала ее пили, а когда закончилась, стали собирать дождевую. Дождь — это было счастье». Собирать воду было опасно, «но тут уже выбирай: ты погибаешь либо под снарядом, либо от обезвоживания».

Но без стирки было не обойтись, особенно когда у маленькой дочки Анны «случалась неприятность»: «Бывало, моешь голову, и в потом в этой воде стираешь».

Воду, в которой стирали вещи, использовали снова — ее сливали в пятилитровые бутылки, чтобы потом ею же мыть руки. Поначалу Анна Корчмина брезговала черной, грязной мыльной водой. Но спустя несколько дней вышла из темноты убежища на солнечный свет и увидела свои руки — страшные, черные. «Я поняла, что им уже ничего не страшно, хуже не будет», — говорит она.

19 апреля самопровозглашенная ДНР объявила, что начинает штурмовать «Азовсталь». Украинские власти сразу сообщили, что в бомбоубежищах под заводом — около тысячи мирных жителей. Власти ДНР поспешили ответить, что это ложь. Глава непризнанной республики Денис Пушилин заявил, что украинские военные выдумали информацию о мирных жителях, чтобы заставить Россию создать «гуманитарный коридор» и вывести с территории завода «наемников из разных стран».

«Вброс любой, который бы помог [украинским силовикам] выжить, я думаю, они будут использовать всегда. Девочка, мальчик, жена, женщина, бабушка — для них это будет предлог, чтобы прекратился обстрел территории и никто не штурмовал данный объект. Я думаю, все сделано ради этого», — говорил представитель народной милиции ДНР Эдуард Басурин.

При этом полк «Азов» 18 апреля опубликовал видео из бункера под «Азовсталью» — на нем мирные жители, в основном женщины и дети, рассказывали, что живут в бомбоубежище под обстрелами уже несколько недель.

На этом видео Светлана Кадькало впервые за полтора месяца увидела свою мать. Она сидела у выкрашенной в зеленый цвет стены бомбоубежища, одетая в заводскую спецовку, и раскачивалась из стороны в сторону — скорее всего, от боли, считает Кадькало. У ее матери больной позвоночник и серьезное заболевание головного мозга — мозжечковая атрофия. «Ей нужно обезболивающее, нужен кальций. Она у нас была на терапии, постоянно на таблетках, в корсете, курс лечения был у нее. Мы поддерживали ее, чтобы она ходила, чтобы ее не парализовало. Это очень дорого нам все обходилось, и теперь два месяца она без лечения — я не знаю, в каком состоянии ее выведут».

• 

• 

• 

• 

С матерью Светлана потеряла связь 2 марта. Сама она бежала из Мариуполя в середине марта, после того, как в ее дом попал снаряд. Кадькало вспоминает, как «за секунду», услышав грохот, успела сбросить детей на пол с кроватей и закрыть их собой. «Гарь, пыль, темнота. На утро [увидела] — окон половины нет, машина в решето, другая половина дома снесена». На следующий день родители ее мужа пошли на улицу искать место, где ловит мобильная связь, и снова попали под обстрел. «Свекровь ранило осколком. И мы приняли решение взять с собой свекровь с рваной раной. Двое детей, муж, я и она — мы сели и поехали 20 часов с Мариуполя до Бердянска».

Только 17 марта Светлане смогла дозвониться сестра Дарья — она сказала, что вместе с мужем, матерью и двумя детьми сидит в бомбоубежище «Азовстали».

Заместитель постпреда России в ООН Дмитрий Полянский утверждал, что гражданские не могли попасть на завод по своей воле: «На этом объекте мирные жители могли оказаться только в качестве живого щита». Родные Кадькало — как и все, с кем поговорил «Холод» — в бункер «Азовстали» пришли, испугавшись обстрелов: «Туда их никто палкой не гнал. Они просто спасались от тех, кто рушил наши дома».

Выбраться на улицу, чтобы позвонить сестре, у Дарьи с тех пор получилось только четыре раза. Разговоры были краткими, вспоминает Светлана Кадькало: «Еда есть, все хорошо, ну все, я побежала, самолет летит». Спустя неделю звонить Дарья перестала. Голос матери Кадькало за все это время так и не услышала — та не поднималась из бункера, потому что это было слишком опасно: «Мама просто не успела бы убежать».

В то время, пока люди, которые успели спастись из Мариуполя, пытались узнать, живы ли их родные на «Азовстали», сами жители убежищ существовали в информационной изоляции. В одном из бункеров жильцы сумели настроить радиоприемник. Мариупольскому бизнесмену, 29-летнему Роману, который вместе с женой провел в убежище почти весь март, повезло меньше. Обрывки информации о том, что происходит в городе, ему удавалось раз в три-четыре дня услышать по рациям сотрудников МЧС, которые жили вместе с ним.

Часть подразделений МЧС в Мариуполе с началом войны «расформировали», говорит Роман, но спасатели остались на «Азовстали» в качестве добровольцев: «У них была пожарная машина, и они выезжали, если где-то была проблема. На Азовстальской улице [рядом с заводом] в бомбоубежище был завал — ребята собрались и поехали вытягивать людей», — рассказывает он.

По рациям спасатели связывались со своими коллегами, которые остались в Мариуполе. «Иногда там проскакивала информация: открыли зеленый коридор. Мы сразу собрались, сумки бросили, сели в машину. Пока грузились — по рации говорят: “Опа, зеленого коридора нет, это была ложная информация”. Повыгружались обратно».

Можно ли выехать с территории завода и не попасть под обстрел — это главное, что хотел услышать по рациям Роман. Сидя в убежище, он ничего не знал о судьбе своих родителей, которые остались в частном доме на Левом берегу реки Кальмиус — в самом опасном районе. «И по ним стреляли. Со всех сторон. Я хотел спастись и спасти их. Я не думал о стране и о городе. Кто победит, меня в тот момент мало волновало».

Выехал с территории завода Роман в конце марта, не дождавшись зеленого коридора. В его убежище к тому моменту, по его словам, из продуктов оставалась только каша в банках, которую ели раз в день. «Когда-никогда на костях куриных варили супы. Но без электричества — все было протухшее». Иногда с провизией приходили военные, но это не спасало: «Они приносили детям конфеты, чай, кофе. Более-менее стоящие продукты — нет».

Военные, которые обороняли завод, выпустили Романа с территории комбината не сразу: несколько раз его разворачивали, объясняя, что ехать в Мариуполь опасно. Но обвинения российских властей в том, что мирных жителей в бункерах «Азовстали» военные держали в качестве «живого щита», он отвергает. «Я не могу сказать, что они нами прикрывались. Нам говорили, что [не выпускают нас] для нашего блага: там идут военные действия. Но [в некоторые дни] люди все-таки выезжали. Не было такого, что полностью всех закрыли и никого не выпускали».

Выбравшись в город на машине своего соседа по убежищу, сотрудника МЧС, и глядя в окно на Мариуполь, Роман видел «обгорелые здания, разбитый город». Его квартира тоже обгорела. Сгорел и склад, где Роман хранил рыбу — у него с родителями был семейный бизнес, они солили ее, сушили и продавали. В дом его родителей попал снаряд, но сами они спаслись.

Из Мариуполя он уехал и возвращаться не будет. «У меня коробка квартиры осталась, а у родителей — крыши нет, стен нет. Просто груда кирпичей, разбросанная по территории. Картинка — военная фотография. Надо теперь начинать жизнь с чего-то. Вот это тяжело».

21 апреля, на третий день после начала штурма «Азовстали», президент России Владимир Путин встретился с министром обороны Сергеем Шойгу и приказал ему прекратить штурмовать завод — чтобы «сохранить жизнь и здоровье наших солдат и офицеров». О мирных жителях Путин и Шойгу тогда говорили в предположительном ключе. Министр обороны докладывал, что Россия два дня подряд прекращала огонь на два часа и готовила автобусы и машины «Скорой», чтобы вывезти гражданских, которые «могут находиться» на территории завода. Но по этим гуманитарным коридорам, как говорил Шойгу, не вышел никто.

Спустя сутки после этого разговора вице-премьер Украины Ирина Верещук заявила, что Россия открыла коридор только для сдачи военных в плен — а коридора для эвакуации мирных жителей по-прежнему нет. Российские власти это отрицали: официальный представитель МИД Мария Захарова, в частности, утверждала, что это украинские войска якобы «не дают людям выйти из “Азовстали”, запугивая и шантажируя их».

25 апреля в Минобороны России заявили, что в одностороннем порядке прекращают боевые действия и отводят войска на безопасное расстояние от завода, «руководствуясь чисто гуманными принципами». На следующий день в полку «Азов» сообщили, что только за ночь российские войска совершили 35 авиаударов по территории завода, и из-за обстрелов пострадали мирные жители.

Вице-премьер Украины Ирина Верещук обвинила Россию в срыве гуманитарного коридора. «Гуманитарный коридор открывается по договоренности двух сторон. Коридор, анонсированный в одностороннем порядке, безопасность не обеспечивает», — заявила она, добавив, что договоренностей о коридорах на «Азовстали» пока нет.

Заместитель командира полка «Азов» Святослав Паламар в конце апреля говорил BBC, что мирные жители, которые прячутся в бункерах завода, не верят заявлениям российских властей о гуманитарных коридорах. «Пару дней назад, в тот момент, когда войска РФ заявляли об эвакуационном коридоре, я вам скажу, что в этот момент обстрелы не прекращались, — заявил он. — И даже если бы люди рискнули, они попали бы под обстрелы. И погибли бы однозначно».

Паламар говорил, что эвакуацию мирных с завода могли бы гарантировать третьи стороны — например, ООН, ОБСЕ, «Красный крест». В спасении людей из бункеров «Азовстали» безуспешно пытался поучаствовать даже Папа Римский: в конце апреля, по данным итальянской прессы, он предложил российским властям вывезти мирных жителей по морю на судне Ватикана, но Россия эту идею отклонила. 26 апреля об эвакуации людей с «Азовстали» пытался договориться с Владимиром Путиным генсек ООН Антониу Гуттериш. После встречи офис Гуттериша сообщил: российский президент согласился на то, чтобы ООН и «Красный крест» поучаствовали в спасении мирных жителей из бомбоубежищ «Азовстали». В Кремле это тут же опровергли — пресс-секретарь президента Дмитрий Песков сказал, что предложение генсека ООН «будет прорабатываться».

29 апреля военный корреспондент российского госканала ВГТРК Андрей Руденко опубликовал видео, на котором семья Савиных — жена Наталья, муж Михаил и их дочь Елизавета — рассказывали, как выбрались из бункера «Азовстали». По их словам, бойцы «Азова» им не мешали: «Говорили: вы можете, конечно, эвакуироваться на свой страх и риск. Но приема хорошего [от россиян] не ждите».

На свой страх и риск 2 апреля из убежища «Азовстали» вышли и родители Кристины Дячук (фамилия героини изменена по ее просьбе. — Прим. «Холода»). Они попали туда в начале марта: пытались уехать в более безопасный район Мариуполя, но их машина сломалась прямо напротив проходной комбината, и сотрудники предложили им переждать бомбежки в бункере.

Выбраться с территории «Азовстали» родные Дячук пытались несколько раз. «Но каждый раз наши [украинские военные] их возвращали, потому что начинался сильный бой. Только выехали — сразу назад, — пересказывает Дячук слова своих родителей. — На четвертый раз эвакуировались мои кумовья. А родителям не хватило места в машинах».

Только с пятого раза пожилым родителям Кристины удалось уйти с «Азовстали» пешком. Перед выходом бойцы полка «Азов» дали им запас еды. Но сумки были такими тяжелыми, что по пути консервы пришлось выбросить, говорит Дячук: «У папы проблемы с ногами. Ему пришлось выкинуть даже свой ноутбук».

Пока они шли к своему дому, начался обстрел, рассказывает Кристина. «Их привалило землей, и им пришлось ползти. Ползли на карачках. Папе — 56, маме — 65 лет».

Частный дом родителей Дячук уцелел — только окна выбило взрывной волной. Когда они зашли внутрь, то увидели: у них живут военные ДНР. Три дня, по словам Кристины, ее отец и мать жили вместе с солдатами. На третий день военные ушли — но спустя еще пару дней пришли кадыровцы: «бородатые, очень плохо говорили по-русски». Российские военные, пересказывает Дячук слова своих родителей, сначала прострелили замок на калитке, а потом наставили оружие на ее отца: «Говорят: “Где оружие, оружие давай”. Но какое у стариков оружие? Папа сказал, что у него есть лопата и ломик. Они облазили все гаражи, забрали еду, которая осталась, и ушли».

В своем доме родители Кристины прожили две недели, а затем все же решили выехать из Мариуполя — через ДНР в Россию. Оттуда дочь помогла им выбраться в Испанию, куда после начала войны бежала сама. В аэропорту она их увидела «худыми, замученными, обезвоженными».

Первое время отца и мать рвало от обычной еды, рассказывает Дячук. Она надеется, что восстановиться им поможет общение с внуками — у Кристины трое детей. «Мама все время плачет. Они оба говорят: “Мы не можем представить, что мы здесь, мы все вместе, и это закончилось. Когда мы выходили из бомбоубежища, то думали, что просто не доползем”».

Электрик «Азовстали» Андрей Водовозов с женой и дочерью выбрался с завода 4 апреля. Незадолго до этого он, по его утверждению, бойцы «Азова» обустроили боевую точку в соседнем здании от корпуса, под которым находился его бункер. Водовозов решил: раз украинское орудие стреляет у него из-под бока, значит, и российские снаряды будут прилетать к нему. И решил бежать.

Они с женой обсудили этот план с двумя другими семьями и договорились уходить вместе. Утром 4 апреля они проснулись, собрали вещи и пошли через весь завод к центральной проходной, где дежурили украинские военные.

«Говорим: “Мы на выход”. А они нам: “Куда вы собрались, вас убьют”» , — вспоминает Водовозов. Семьям велели возвращаться обратно в убежища. «А нам что назад идти, что вперед идти — все смерти подобно, — говорит Водовозов. — Потому что, чтобы вернуться, надо было по открытому месту пройти, считай, весь завод». В итоге его семья и остальные люди, решившие бежать, укрылись на военном складе неподалеку от проходной.

Спустя полдня Водовозовы встретили другого украинского военного — и тот помог им выбраться: договорился на проходной, чтобы их пропустили, и объяснил, по какой дороге бежать. «И в конце все равно добавил: “Не вздумайте попасться россиянам. Если попадетесь — убьют”».

«Мы на панике, куча сумок, ребенок на руках, — рассказывает Водовозов. — Слезы, крики — но выбежали». Пока они бежали, было тихо — никто не стрелял.

По пути Водовозовы встретили мариупольцев, которые остались жить в своих домах: они шли набирать воду. Люди показали им пустующий дом, где можно было переночевать: «Сказали,  живите, пока никто не гонит, отдохните». 

Тем же вечером Водовозов увидел во дворе дома российских военных — и побежал к ним: «Хотел поинтересоваться, на чьей мы вообще территории находимся».

Военные сперва взяли его на прицел — стали «тыкать автоматом», рассказывает Водовозов. А потом, выяснив, что он мирный, ответили: «Зона под контролем России, но диверсии еще возможны». Один из солдат, по словам Водовозова, дал ему из личного запаса банку тушенки и банку каши.

Спустя несколько дней семью Водовозовых увезли в Россию — выбора им не предложили. Как и у большинства беженцев, из-за плохого питания у них были проблемы с желудком. Уже в России жена Водовозова пошла проверить здоровье в больницу. Вернувшись, она сообщила мужу, что беременна.

Несмотря на то, что российские войска разрушили их город, ребенка Водовозовы решили растить гражданином России. Сами они документы на получение гражданства уже подали. Водовозов объясняет, что не стал бы жить в ДНР, — но в России, на его взгляд, экономическая ситуация гораздо лучше.

Организованная эвакуация мирных жителей из бомбоубежищ «Азовстали» началась только 30 апреля — через два дня после того, как президент Украины Владимир Зеленский встретился с генсекретарем ООН Антониу Гутерришем и заявил, что готов «незамедлительно» провести переговоры о спасении людей с «Азовстали» и сразу же реализовать все договоренности — но нужно согласие России. Вывозили мирных жителей с завода при посредничестве ООН и «Красного креста». Часть людей увезли на территорию, подконтрольную самопровозглашенной ДНР, часть вывезли в Запорожье.

• 

• 

Родные Светланы Кадькало — сестра с мужем, двумя детьми и больная мать — 30 апреля вышли из бомбоубежища сами, не дождавшись автобусов. «Те, кто был с ними [в убежище], сказали, что они уже не верили, что за ними приедут, и пошли пешком, пока было тихо», — говорит она. Военные увезли ее родственников в ДНР. После того, как они пройдут фильтрацию (людей, которых вывозят из Мариуполя на территорию ДНР, отпускают только после того, как возьмут у них отпечатки пальцев и сфотографируют), сестра Светланы собирается везти мать в больницу. Та, лишенная лекарств, перенесла два месяца жизни в убежище плохо.

Мирных людей из подвалов домов рядом с «Азовсталью» российские военные эвакуировали еще раньше, в апреле. Их вывозили в сторону России и ДНР. Среди эвакуированных была и Анна Корчмина — выход из ее бомбоубежища был за пределами завода.

Российские солдаты появились в их бункере 24 апреля, на Пасху. Тем утром Корчмина с семьей и соседями поздравляли друг друга и пекли праздничную еду — кто какую мог. Один мужчина даже собирал из кирпичей печь, чтобы приготовить паски (так в Украине называют куличи. — Прим. «Холода»). После завтрака, говорит Анна, «прошел слух, что пришли военные». Вскоре жители убежища столпились вокруг российских солдат. Те рассказывали им, что будут их вывозить.

До этого в бункер иногда заходили военные украинские — но об эвакуации они с жильцами не говорили, вспоминает Корчмина. Она, впрочем, их об этом и не спрашивала — рассчитывала пересидеть в бомбоубежище до конца обстрелов и остаться жить в Мариуполе. Где-то в городе оставалась ее пожилая бабушка. Все два месяца, пока она с семьей пряталась в убежище, о судьбе бабушки ничего не было известно: связи не было, информацию получить было неоткуда. Анна хотела дождаться момента, когда выходить на улицу станет безопасно, и отыскать бабушку. Поэтому и российским военным Корчмины сперва сказали, что останутся в бункере.

«Оставаться было не страшно, страшно было бежать. Потому что мы знали очень много случаев, когда сидишь-сидишь, а потом побежал — и… все». «У нас с собой было очень много вещей. Мы тащили их из квартиры в сарай, из сарая — в убежище. В первый раз выскочили в чем были. Вроде как обжились в убежище — и тут опять все надо бросить. Второй раз, получается, терять все».

Но военные сказали, что оставаться в убежище нельзя: «Будет еще хуже, и скоро это не закончится».

О судьбе своей бабушки Анна по-прежнему ничего конкретного не знает. Уже выбравшись из убежища, она смогла связаться с ее соседкой. Та сказала, что квартира ее бабушки сгорела из-за обстрела — и она, возможно, в момент удара была дома.

Мирных жителей из убежищ «Азовстали» выводили неделю — с 30 апреля по 7 мая. В эти дни, несмотря на то, что гражданские еще оставались в бункерах под заводом, на территории «Азовстали» по-прежнему шли бои. Стороны обвиняли друг друга в срыве эвакуации. 3 мая командиры полка «Азов» заявили, что Россия возобновила авиационные и артиллерийские удары по заводу — и под бомбежками погибли две женщины.

К 7 мая, как заявила вице-премьер Украины Ирина Верещук, из бомбоубежищ «Азовстали» вывезли всех женщин, детей и пожилых людей. Заместитель командира батальона «Азов» Святослав Паламар, впрочем, после этого сказал, что не может подтвердить информацию о том, что всех гражданских вывели, — кто-то может оставаться под разрушенными зданиями: «Поскольку ни одна международная организация или властная структура, ни один украинский политик не приехал на "Азовсталь", нет спецтехники, чтобы разобрать завалы». 

Пока шла эвакуация гражданских, заместитель командира «Азова» просил Владимира Зеленского позаботиться и о раненых солдатах на территории завода, «которые в страшных муках умирают от ненадлежащего лечения». Украина вела с Россией переговоры о том, чтобы эвакуировать раненых защитников Мариуполя и обменять их на пленных российских солдат. В ночь с 16 на 17 мая генштаб ВСУ объявил, что с «Азовстали» эвакуировали 264 украинских бойца, из которых 53 тяжело ранены. Их всех вывезли на территорию непризнанной ДНР, чтобы затем по процедуре обмена вернуть в Украину.

При этом спикер российской Госдумы Вячеслав Володин заявил, что эвакуированных с «Азовстали» военных нужно не обменивать, а «судить как военных преступников». Уже на следующей неделе Верховный суд РФ рассмотрит требование Генпрокуратуры признать полк «Азов» террористической организацией и запретить ее на территории России.