26 февраля умер Глеб Павловский — самый известный политтехнолог в современной истории России. Он работал на Ельцина, а затем помог избраться Путину, консультировал Януковича и дочь Назарбаева. В 2011 году после «рокировки» Павловский стал оппонентом режима, участвовал в избирательной кампании Михаила Прохорова и, не отрекаясь от звания человека, который «создал Путина», не раз публично признавал, что жалеет о главном своем «проекте». Пять лет назад главный редактор «Холода» Таисия Бекбулатова написала «Полную историю Глеба Павловского» для «Медузы», но действительно эта история закончилась только позавчера.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Как журналиста меня всегда завораживала фигура Глеба Павловского: как одна биография может вмещать в себя и ссылку по политическому делу в советское время, и статус архитектора путинского режима, и будни критически настроенной говорящей головы на «Эхе Москвы». Работая над профайлом Павловского пять лет назад, я провела с ним много часов в его маленьком офисе в Малом Гнездниковском переулке — и, кажется, поняла его чуть лучше.
Павловский рос в эпоху застоя, которая сводила с ума деятельных людей, и в отсутствие какой-либо реальной политики в стране проводил время сначала в Одессе, а затем в Москве за построением утопических идей и теорий о будущем СССР, слабо связанных с настоящей жизнью. Взгляды его много раз преображались, а идеи реформирования государства сменяли одна другую. Он вел себя то отчаянно смело, то трусил и шел на сделку с органами.
Записи Павловского того времени вызывают эффект узнавания: «Новых идей никаких; уезжать из страны стыдно; дальше идти некуда. Звериное чувство тупика — закупоренность в собственной биографии». В процессе побега из тесной биографии Павловский успел побывать диссидентом в Одессе, плотником в Москве, ссыльным в Республике Коми. При этом в ссылке он впал в состояние «державнического неистовства»: «Писал в Политбюро и в КГБ трактаты с поучениями, как спасти СССР, упорно именуя его Россией. Местный алкоголик-оперуполномоченный читал их и подшивал к моему делу. Так мы переписывались с историей». Из Коми Павловский уехал с надеждой стать советником при власти и изменить ее таким образом.
Его мечта сбылась: случилась перестройка, к власти пришел Ельцин, и очевидный дар Павловского придумывать и использовать политические схемы пришелся как нельзя кстати. С политтехнологиями Павловский столкнулся в начале 1990-х, участвуя в работе гайдаровского центра реформ, где, по его словам, впервые был поставлен вслух «неприличный» вопрос: как продать реформы «туповатому» населению так, чтобы оно не мешало? Идея «опекать» народ как объект Павловского не оттолкнула, а показалась интересной, потому что он всю жизнь был уверен, что большинство людей хотят, чтобы ими управляли.
На выборах 1996 года Павловский занимался тем, что создавал демонический образ Геннадию Зюганову и его партии — о чем сам не без удовольствия позже рассказывал: «Я вошел в дикий азарт к концу кампании и, наверное, психологически был готов даже поджечь ларек и сказать, что это сделали коммунисты». Павловский был в восторге от возможности влиять на будущее с помощью политтехнологий: это наконец было великое дело, которым он хотел заниматься всю жизнь.
Надо понимать, впрочем, что возможность менять реальность такими широкими мазками была обусловлена не только исключительными способностями Павловского в политтехнологиях, но и самой эпохой: это было время свободы и пересборки страны и общества.
С другой стороны, это было и время невероятной наивности: советских людей, вышедших из недр плановой экономики и жестко зафиксированной политической системы, было очень легко обмануть. На этой наивности делались многие состояния. Люди, которые верили в рекламу чудо-таблеток по телевизору и в «МММ», позже так же легко поверили в молодого и сильного лидера из ФСБ, который защитит страну от террористов. В этом смысле политтехнологи из 1990-х, некоторых из которых называли даже гениальными, во многом были такими же выгодополучателями доверчивости молодого российского общества. «Лепить реальность» можно было почти без усилий.
Думаю, Павловский это понимал — вряд ли в 2012 году он рассчитывал, что его выдающиеся способности приведут Михаила Прохорова, в президентской кампании которого он участвовал, к власти. Двери во власть к тому моменту были прочно запаяны, а окошки заложены кирпичами.
Павловский всю жизнь был словно зачарован властью — и легко переносил это чувство на людей, властью обладающих. Сначала он делал все, чтобы усилить позиции Ельцина (хотя до этого был в оппозиции к нему), затем практически полюбил Путина, как дети бывают влюблены в новую куклу, и стал ассоциировать с ним Россию и ее будущее. Павловский наверняка был в то время уверен, что может сотворить из Путина того правителя, о котором мечтает. Вероятно, в таком же приступе азарта, как на выборах 1996 года, он не заметил — или не захотел замечать, — что Путин уже был готовым продуктом, а не куском глины, и своими действиями Павловский менял не его, а только его образ для публики, обеспечивая ему долгую жизнь во власти.
Увлекшись задачей сохранить Путина во главе государства, Павловский не раз предлагал Кремлю идеи и решения, которые бесповоротно меняли политическую систему России — и не к лучшему; при этом делал это так легко и увлеченно, словно играл в компьютерную игру. Именно так КПРФ превратилась в филиал «Единой России», так появились выражения «вертикаль власти» и «путинское большинство», так были без конкуренции проведены вторые выборы Путина. Павловский, по его признанию, даже предлагал в конце 1990-х ввести чрезвычайное положение и наделить правительство диктаторскими полномочиями, а затем рекомендовал показательно посадить пару олигархов. Ему нравилось чувствовать себя демиургом — даже когда в ужесточении системы не было необходимости.
Тогда еще ничто не предвещало, что в один день на Спасских воротах у него просто не сработает пропуск и он окажется по другую сторону стены — там, где окошки заложены кирпичами. Когда-то Павловский сам их туда складывал — изнутри.
Весь свой талант и неординарный ум он вложил в то, чтобы закрыть для других то окно свободы и возможностей, которое сам ждал полжизни. Когда мы разговаривали в 2018 году, он признавал, что это было неправильно, — но одновременно в его голосе слышалась почти гордость за те остроумные решения, которыми он не раз выручал Кремль на протяжении 15 лет.
Я не знаю, изменилось ли это, когда путинские ракеты полетели в его родную Одессу.
