Светлана Зотова — предпенсионер из Ярославля, ей 56 лет. В ее семье трое детей и два уголовных дела по «террористическим» статьям. Первое — против ее 20-летней дочери, которую приговорили к шести годам колонии за то, что она якобы пыталась поджечь административное здание. Второе — против нее самой по статье «оправдание терроризма», которое возбудили за несколько антивоенных комментариев. Ей грозит до 10,5 лет лишения свободы, но Зотова не унывает: поддерживает дочь, над которой издеваются сотрудники колонии, и пишет письма другим политзаключенным. Она рассказала «Холоду», как живет в последнее время и как ей удается сохранять боевой дух.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Суд по делу Светланы Зотовой уже прошел — за антивоенные комментарии от нее потребовали выплатить 350 тысяч рублей, однако прокурор остался недоволен решением и обжаловал приговор. Сейчас Светлана ждет апелляционного заседания и уверена, что ее хотят отправить в колонию. Суд назначен на 20 марта.
Сначала уголовное дело возбудили против дочери Светланы. Леру, которой тогда было 19 лет, обвинили в попытке поджога административного здания, где проходил сбор помощи для мобилизованных. Официально обвинение звучит как «покушение на теракт». В феврале 2023 года Леру задержали, в квартире Зотовых провели обыск, а в июне ее признали виновной и приговорили к шести годам колонии общего режима.
Родственники и защитники Зотовой-младшей с самого начала говорили, что уголовное дело против нее — это провокация со стороны спецслужб. На судебном заседании выяснилось, что одна из ее новых подруг, которая подначивала Леру совершить поджог, — внедренный агент ФСБ. Сама Лера утверждает, что не планировала ничего поджигать.
Уголовное дело против Светланы Зотовой возбудили в марте 2023 года — через месяц после задержания дочери. Ее обвиняют в оправдании терроризма, призывах к нему и экстремистской деятельности за три комментариях в телеграм-каналах (авторская пунктуация сохранена):
– «Мирные митинги до жопы»,
– «русские у вас есть шанс совершить великую революцию 2022 года. Свергайте эту преступную власть пока она не привела мир к ядерной катастрофе»,
– «Все правильно говорит! Молодцы что взорвали Керченский мост, надо еще раз взорвать, чтобы хуйло проиграл!!!».
Светлана Зотова говорила «Холоду», что не помнит, оставляла эти комментарии или нет. Ей грозит до 10,5 лет лишения свободы.
Дочери Светланы Лере — 20 лет. Ее обвинили в попытке поджога административного здания и приговорили к шести годам колонии. Родственники и правозащитники считают, что дело Леры сфабриковано сотрудниками ФСБ. Ее уже этапировали в ИК-3 Костромской области, где она и будет отбывать шестилетний срок.
В открытую посылают на хуй
После того как суд назначил мне штраф, правозащитный проект «Мемориал» организовал сбор денег. Довольно быстро получилось собрать 350 тысяч рублей, но адвокат советует пока штраф не платить, потому что мы получили бумагу от прокуратуры, где говорится, что они планируют обжаловать решение.
Я сразу понимала, что они мечтают меня посадить. Видимо, решение суда показалось обвинению слишком мягким. Прокурорша всем своим видом показывала это на судебном заседании: когда назначили штраф, она фыркнула. Сейчас я жду, когда будет назначена дата апелляции. Надо будет опять сумку с вещами собирать, чтобы в суд сразу с ней идти.
Я связывалась с сотрудником «Мемориала» по поводу собранных денег. Он мне сказал, что если меня посадят, то сумма пойдет на помощь мне и Лере.
В феврале я ездила к Лере на свидание. Когда дочь меня увидела, она, конечно, заплакала. Я тоже. Но потом мы до половины третьего ночи ржали, не могли остановиться. На следующее утро Лера проснулась в плохом настроении. Говорила, мол, все мысли только о том, что скоро опять возвращаться обратно в отряд.
Я ей привезла четыре сумки еды: нажарила котлет, курицы, наделала салаты, привезла мороженое, икру. По ней видно, что она постоянно голодная ходит. В первый день Лера съела три бургера и выпила литр колы, а через полчаса еще небольшой торт «Наполеон». Когда Лера ела свою любимую еду, я на нее смотрела и плакала. Она говорит, что в колонии кормят нормально, но очень однообразно, поэтому я ей постоянно отправляю много продуктов и в посылках, но там много ограничений. А на свидание можно принести все что угодно.
Меня, конечно, на входе очень тщательно досматривали. Проверили даже каблуки на сапогах: нет ли там потайного места, куда я что-то спрятала. Я сразу вспомнила фильм «Бандитский Петербург»: там был момент, когда какая-то героиня прятала в каблуке наркотики. Догола меня не раздевали, а вот Леру — да.
В восемь утра и в десять вечера каждый день проверка: Лера должна была выходить в коридор, называть статью, по которой ее осудили, начало и окончание срока. Утром выдавали нож, вечером забирали. Все остальное время можно было спокойно общаться, готовить еду на общей кухне.
В комнатке, где мы спали, висел зомбоящик и видеомагнитофон с CD-дисками. Не помню, какие там были фильмы, но Лера смотрела их по ночам.
Она рассказала, что администрация колонии ее прессует. Говорит: «Мама, они даже не скрывают, что ненавидят меня, в открытую посылают на хуй». В отряде на 53 человека Лера единственная, кого осудили по политической статье. Она там «первоходок» — тот, кого осудили первый раз. Ее там зовут «политикан». Большинство других женщин, как говорит Лера, сидят по наркотическим статьям. В целом вроде отношения у нее с другими заключенными хорошие. Говорит, они даже за нее заступались, чтобы сотрудники колонии ее не обижали.
Уже после того, как Светлана Зотова была на свидании с дочерью, сотрудники колонии глумились над Лерой, отказываясь отдавать ей посылку. Из-за того что Зотову-младшую осудили по террористической статье, в колонии ее считают террористкой. Не отдавая посылку, сотрудники колонии спрашивали: «Ты что, хочешь нас взорвать?» и говорили, что якобы планируют вызвать саперов для проверки посылки. На самом деле, со слов Зотовой-старшей, никаких саперов никто не вызывал.
Также Лера рассказала про случай, когда сотрудница колонии намеренно оторвала бирку с ее одежды и сразу же спросила: «Почему бирка не пришита?». За отсутствие бирки заключенных могут отправлять в штрафной изолятор (ШИЗО): бетонную камеру два на три метра. Довольно часто подобные провокации устраивают против политических заключенных — например, в ШИЗО неоднократно отправляли Алексея Навального.
Лера просила меня не публичить информацию, но я ей сказала, что если будем молчать, то будет только хуже. Я рассказала о давлении на дочь «Зоне солидарности» — они нам помогают. Там Лере нашли нового адвоката, который будет обжаловать нарушения. Например, то, что ей медицинскую помощь не оказывают или отказывают в выдаче газеты «Собеседник» из-за того, что тот якобы внесен в список иноагентов (журнал не внесен в список иноагентов. — Прим. «Холода»).
Я прошу Леру не разговаривать ни с кем на политические темы, как бы ей ни казалось, что кто-то к ней относится очень хорошо, — боюсь провокаций.
Формально свидание считается трехдневным, но на самом деле привели ее ко мне только в четыре часа первого дня, а увели уже в полдень третьего дня. То есть фактически это одни сутки и две половинки. Время свидания пролетает слишком быстро: мы постоянно смотрели на время. Расставаться было очень тяжело.
Когда Леру забрали, я выбежала за ней на улицу и крикнула: «Не плачь!» Она повернулась и крикнула в ответ, что не будет. Если бы мне предложили остаться в колонии на все шесть лет, я бы согласилась.
Хочу, чтобы людям было приятно
Вместо положенных звонков по 15 минут Лере позволяют звонить мне только на две, а потом звонок обрывается. Я не успеваю ни расспросить ее, ни рассказать обо всем. Приходится записывать темы на листочке и судорожно его искать, когда внезапно раздается звонок из колонии: они же заранее не предупреждают.
График там у нее просто ужасный. Лера одновременно и работает, и учится. Из-за того что она в свое время не захотела заканчивать 11 классов и после девятого пошла работать, теперь в колонии она обязана доучиться.
По Лериным словам, учителя в колонии — единственные люди, которые относятся к заключенным доброжелательно. Ей нравится ходить в школу: она рассказывала, что получила пятерку по физике. Но совмещать учебу с работой очень сложно, и она сильно устает. Мы попробуем обжаловать это, чтобы колония определилась: либо учеба, либо работа. За месяц работы, по словам Леры, ей приходит зарплата — тысяча рублей.
Я не только дочь поддерживаю, но еще постоянно пишу письма другим политзаключенным: из известных — Кара-Мурзе, Яшину. Навальному писала в декабре прошлого года. Но я не рассказываю им про свои обстоятельства и преследование нашей семьи, мне не хочется их обременять, потому что они и сами в сложной ситуации.
Алексея Навального в письме я поздравляла с Новым годом, пожелала скорейшего освобождения и написала: «Надеюсь, что этот ад скоро закончится». И отправила ему вместе с письмом снежинку, которую вырезала сама, в форме сердца.
В январе мне пришел от него ответ. Он тоже меня поздравил, пожелал здоровья, поблагодарил за снежинку. И подписался: «Ваш, Алексей».
Когда его убили, я написала Лере через «ФСИН-письмо»: «Больше нет с нами Алексея Навального, береги себя в это трудное время». Это письмо «висело» на проверке сутки — сначала его не хотели передавать. Обычно доставляют быстрее. Потом дочь звонила мне и говорила, что не может в это поверить.
Также я пишу письма политзаключенным, к которым приковано совсем мало внимания. Например, нашла информацию о почти 70-летней женщине, украинке, которую осудили за то, что она якобы шпионка. Еще писала Евгении Майбороде (72-летней пенсионерке из Ростовской области, которую приговорили к пяти с половиной годам лишения свободы за антивоенные репосты во Вконтакте. — Прим. «Холода»). Недавно узнала про Вячеслава Ванькова, которого осудили по делу «Хизб ут-Тахрир», и отправила ему открытку. По его ответу я поняла, что ему, видимо, вообще никто не пишет: он очень был рад.
Чаще всего я отправляю бумажные письма, потому что так выходит дешевле. Электронные отправлять дорого, когда ты пишешь не по одному письму в месяц, а постоянно. Я даже Лере пишу через «ФСИН-письмо» только в исключительных случаях, когда хочу сообщить что-то срочное.
Муж заказал мне на «Озоне» 200 конвертов: 100 побольше и 100 поменьше. Когда я пишу письмо, вкладываю внутрь пустой конверт, чтобы человек смог ответить. Еще делаю на конвертах рисунки, наклеиваю наклейки, чтобы людям было приятно и у них поднялось настроение, хотя бы ненадолго.
На все это уходит много времени. Письма я иногда пишу до половины четвертого ночи. Посылки отправляю Лере несколько раз в месяц. Для этого нужно целый день потратить на покупку продуктов, на то, чтобы все их пересортировать и правильно упаковать. Мне повезло, что я не работаю, а как справляются семьи, у кого родственники рабочие, не знаю.
Переживаю, что если меня посадят за решетку после апелляции, то я не смогу Лере посылки отправлять. Но все равно жду решения без страха. Я их не боюсь — я им и во время обыска, и во время допроса, и во время суда в лицо говорила все, что о них думаю.
