В российской популярной культуре последние десятилетия отцы редко годились для ролевой модели — это был либо пьющий и отсутствующий, либо жестокий и посредственный персонаж, смесь «банкомата и бронежилета» в лучшем случае. Теперь, опасается Иван Филиппов, в культуре «за госсчет» и вовсе начнет преобладать образ отца воющего. Филиппов предлагает отказаться от сексистского стереотипа, что отец — это только добытчик и защитник, и объясняет, как спартанский бог Кратос из игры «Бог войны» может научить быть не отцом, а папой.
Постаревший Бог войны Кратос тяжело вздыхает. Он собирается похоронить жену. Сейчас он принесет последнюю сухую березу, и они вместе с его сыном Атреем зажгут погребальный костер, а затем отправятся искать самую высокую вершину девяти миров, чтобы с нее развеять прах покойной.
Так начинается первая часть игровой дилогии «Бог войны», вышедшей в 2018 году. Чуть меньше двух месяцев назад вышла вторая часть — «Бог войны: Рагнарёк», в которой Кратос и Атрей продолжили свои приключения.
«Бог войны» не просто хорошая игра. Именно об игровых ее качествах уже написали в своих рецензиях игровые журналисты. Мне же хочется поговорить о другом: о том, как две игры о Кратосе и Атрее, я надеюсь, могут изменить отношение к отцовству поколения россиян. И тех, кто уже стал отцом, и тех, кому это только предстоит.
Кратос — спартанский Бог войны, убийца богов, победитель чудищ, смелый воин, который готов к любым испытаниям. Кроме одного — ничто в его насыщенной подвигами жизни не готовило Кратоса к роли отца-одиночки.
Первый «Бог войны» изумительно рассказывал именно историю отношения родителя и ребенка. Отец, не понимающий своего сына, не понимающий, по сути, что значит быть отцом, если не брать в расчет функции непосредственной защиты, с которой по понятным причинам Кратос справлялся отлично; и главное — не умеющий со своим ребенком разговаривать. И маленький Атрей, который тоже, конечно, предпочел бы маму, а не этого великана, бесконечно указывающего ему на ошибки и не замечающего достижений. Они учатся общению. Атрей сердито говорит отцу, что с ним можно разговаривать не только функционально, не только просить его перевести непонятные руны, но и просто поговорить — как с сыном. И Кратос учится. И главный его урок в первой части — отец для ребенка не только защитник.
Мировая популярная культура, как бы ни пыталась убедить нас в обратном кремлевская пропаганда, на самом деле больше всего любит истории о семье и семейных ценностях. Все главное и самое кассовое кино и сериалы современности тем или иным образом — именно об этом; и они утверждают мысль о том, что семья — это не обязательно по крови, что семьей могут быть и просто близкие тебе по духу люди. И да, что семья, конечно, может быть очень разной — и в ней могут быть и два отца или две мамы, — но суть самого понятия «семья» как пространства, в котором тебя принимают таким, какой ты есть, и в котором ты в безопасности, от этого не меняется. И отдельно кинематограф и сериальная индустрия, так же как и литература, исследуют взаимоотношения отцов и детей. Это важнейшая тема, которая представлена опять-таки максимально широко. От «Люк, я твой отец» Джорджа Лукаса до «Он, может быть, и был тебе отцом, но он не был тебе папой» Джеймса Ганна в «Стражах Галактики»
Голливуд на протяжении десятилетий старался привить поколениям мужчин мысль о том, что отец должен быть вовлеченным родителем, что его функции значительно шире, чем защита и заработок. Об этом сняты сотни фильмов: от «Миссис Даутфайр» Криса Коламбуса или «Крюка» Спилберга до комедии «Лжец, лжец» или уже упомянутых мной «Стражей Галактики».
Отец как причудливая смесь бронежилета с банкоматом — это образ из далекого прошлого, такой Дон Дрейпер из сериала «Безумцы». В настоящем он может быть исключительно злодеем — как безусловным злодеем, например, является патриарх семьи Рой — Логан Рой из сериала «Наследники».
В российском же публичном пространстве образ отца как таковой даже не столько оставался без внимания, сколько сознательно игнорировался. Единственной мужской доблестью и по большому счету единственным предназначением граждан мужского пола было при необходимости умереть за Родину. Мы отмечали 23 февраля всей страной, а День отца, который, собственно, и является в мире главным гендерным праздником, был уделом кучки маргиналов. Да, после 1991 года успели вырасти несколько поколений отцов вовлеченных, занимающихся детьми, но в масштабах страны их было абсолютное меньшинство. О вовлеченном родительстве писали «НЭН» или «Мел», но практически никогда не говорил «Первый канал».
В кино и сериалах отец был отсутствующей фигурой — холодным и равнодушным, отстраненным как в «Левиафане» сборником постыдных стереотипов, как в посредственном фильме «Батя», или просто садистом, как в омерзительном фильме «Временные трудности». Отцу полагалось бояться менять ребенку памперсы и быть абсолютным бытовым инвалидом, не способным приготовить ничего сложнее яичницы с сосисками. Собственно, целый успешный бренд мясных изделий называется у нас «Папа может». То, что папа может, допустим, ризотто с морепродуктами или фаршированную утку, — нет, это не про нас. И в результате чаще всего российские отцы попадают в новости в связи с рекордными долгами по алиментам. Или не менее рекордным количеством жертв домашнего насилия.
Первые робкие попытки показать других отцов предпринимали сериалы для онлайн-платформ. «Чики», «Вампиры средней полосы», недавний прекрасный «Капельник» — в каждом из этих сериалов есть очень нехарактерная и вдумчивая сюжетная линия, связанная именно с неравнодушным отцом. Отцом, пытающимся стать частью жизни своего ребенка, пытающимся его понять и найти с ним способы коммуникации. Может, эти попытки продолжатся, но, боюсь, в ближайшее время магистральной темой что пропаганды, что культуры за государственный счет будет именно образ отца воюющего.
Агитационные материалы, призывающие россиян стать военными преступниками и отправиться умереть от переохлаждения или под артобстрелом куда-нибудь под Бахмут, — все делают акцент именно на том, что это поступок «настоящего мужчины». Не быть любящим папой, а взять ружье и отправиться умирать в чужую землю.
И тут мы возвращаемся к «Богу войны». Когда-то про сериал «Клан Сопрано» писали, что именно он помог поколению американских мужчин преодолеть навязанный обществом стереотипный стыд и все-таки пойти со своими проблемами к психотерапевтам. Если на терапию согласился такой крутой мужик, как Тони Сопрано, настоящий гангстер, решающий проблемы ломом или пистолетом, то и мне, значит, не стыдно. И мне кажется, что «Бог войны: Рагнарёк» мог бы стать для поколения российских мужчин своеобразной дорожной картой, которая помогла бы им иначе взглянуть на вопрос отцовства. Вот крутейший воин, в прямом смысле слова спартанец и Бог войны со страшным ледяным топором и двумя адскими клинками дает вам мастер-класс, как быть не отцом, а папой.
Если в первом «Боге войны» Кратос в принципе свыкался с новой для себя ролью, то во второй части ему необходимо сделать следующий, самый сложный шаг: научиться не просто говорить с сыном, но и слышать его. Эта чудесно придуманная и сделанная история именно о том, как отец понимает и принимает главный факт родительства: что его ребенок отдельный человек со своими собственными представлениями о мире, с собственным мнением, которое необходимо уважать, и с правом на собственные ошибки.
В новой игре Атрей не всегда следует за Кратосом, потому что Бог войны наконец принимает своего сына как самостоятельного человека, к которому можно и нужно прислушиваться, которому можно доверять и за которым можно идти (на встречу приключениям и монстрам). И настоящим финалом этой истории становится не грандиозная битва с главным злодеем, а разговор отца и сына, в котором отец говорит: «Это твой выбор, и я тебе доверяю».
Много лет назад эту нехитрую мысль сформулировал для нас еще Дядя Федор в мультфильме «Трое из Простоквашино». Отвечая на вопрос Печкина: «Ты, мальчик, чей?», — он сказал: «Я — ничей, я — сам по себе мальчик. Свой собственный». Воспитанный в Советском Союзе, Печкин Дяде Федору, который скорее из моего поколения, не поверил. Так же, как не поверили и поколения родителей, воспитавших по своему образу и подобию поколение имени сосисок «Папа может». Но, может быть, новые родители поверят греческому Богу Войны. Может быть, он для них будет убедительнее.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.