
В апреле 2022 года 22-летняя Анна переехала в Берлин. В начале 2023-го ее изнасиловал эмигрант из России. Последние два года она пыталась довести дело до суда, но не смогла доказать полиции, что не соглашалась на секс. Анна рассказала «Холоду», почему жертве изнасилования так тяжело добиться справедливости в Германии, и о том, как она справлялась с ПТСР.
В распоряжении редакции есть документы, предоставленные героине в полиции, текст ее апелляции, фотографии увечий, скриншоты переписок Анны с юристом и человеком, которого она обвиняет в насилии, и справка от психиатра, подтверждающая диагноз ПТСР.
Я всегда мечтала попробовать пожить в разных странах, и мне казалось, что в Европе я буду чувствовать себя безопаснее, чем в России. Я работала техническим разработчиком в российском офисе Deutsche Bank, но в марте 2022 года банк решил закрыть все российские подразделения. Мне предложили релоцироваться из Москвы в Берлин и продолжить работу в компании. Я сразу поняла, что это классная возможность, которую нельзя упускать.
Несмотря на то, что с легализацией и поиском жилья мне помог работодатель, первое время в новой стране было тяжело: без немецкого языка я чувствовала себя некомфортно, исчезло мое привычное окружение. В основном я общалась с эмигрантами из России.
15 января 2023 года знакомый пригласил меня к себе домой на вечеринку. Он хотел поиграть в настольные игры и выпить вина с русскоязычными друзьями. В этой компании я познакомилась с парнем, который много шутил, рассказывал про свою девушку, хвастался, что учится в Берлинском университете Гумбольдта, сдал немецкий на С1 и готовится получать немецкое гражданство.
Я рассказала ему, что работаю в Deutsche Bank, и он попросил меня при удобном случае порекомендовать его в компании. Мы разошлись около восьми часов вечера. Когда я приехала домой, этот парень написал мне, что хотел бы продолжить общение прямо сейчас. Я не заметила в его сообщениях сексуального подтекста и решила, что мне надо активнее коммуницировать с людьми, поэтому пригласила его к себе домой. Я подумала, что человек из топового университета Берлина, у которого есть девушка и с которым у меня много общих знакомых, не может быть для меня опасен.
Спрашивали, как именно я выражала свое несогласие
Как только я закрыла за ним дверь в квартиру, он накинулся на меня и начал агрессивно целовать и кусать. Я очень испугалась и от неожиданности не понимала, как реагировать. Я отстранилась, но не стала бить его или кричать. Произошло замирание, и если бы ему была важна моя реакция, то он бы заметил, как сильно я напугана.
Он кинул меня на кровать, стал душить и изнасиловал, а потом сказал, что хочет спать, и остался лежать на кровати. Я лежала рядом, но не могла уснуть. Ночью он несколько раз трогал меня и пытался снять с меня одежду, но я натягивала ее обратно. Около семи часов утра я сказала ему, что мне пора на работу, и уговорила его уйти. Я понимала, что случилось что-то странное и страшное, мне было плохо, целый день я не могла работать. Но мне было страшно называть это изнасилованием.

Через несколько часов после того, как этот человек ушел, я написала близким друзьям и описала ситуацию. Один из них сразу сказал, что это изнасилование. Через два дня я созвонилась с психотерапевтом, и она тоже назвала случившееся насилием. Я искала информацию в интернете, пыталась понять, что мне делать, к кому обращаться за помощью, и нашла женский центр Lara в Берлине (центр кризисной помощи для женщин, ставших жертвами изнасилования и сексуальных домогательств. — Прим. «Холода»). Изнасилование произошло в ночь с воскресенья на понедельник, в среду у меня была встреча в женском центре, где мне просто посочувствовали, но не сказали ничего конкретного.
«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше
Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.
О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.
Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!
Я нашла информацию о том, что в клинике Шарите в Берлине есть специальная служба, которая делает медосвидетельствования, но прийти на прием смогла только в пятницу. В тот момент я еще не понимала, хочу ли писать заявление в полицию. Полное медосвидетельствование сделать было уже невозможно: после той ночи я сразу помылась. В клинике сфотографировали мои ссадины и синяки, а через неделю мне прислали папку с документами, которые нужно было отнести в полицейский участок. Тогда я поняла, что мне все-таки придется обратиться в полицию.
Я написала заявление онлайн. Через две недели со мной связались, сообщили, что мое дело взято в работу, и попросили прислать все документы, которые у меня есть, включая личные переписки. Я запросила у организации Lara юриста, который мог бы представлять меня в полиции и в суде.
Первое интервью состоялось только в апреле, спустя три месяца после изнасилования. Я спрашивала у юриста, как мне подготовиться к допросу, но она просто посоветовала «говорить правду». Во время интервью у меня спрашивали, как именно я сопротивлялась, как выражала свое несогласие, не было ли уже на вечеринке признаков того, что у этого человека есть сексуальные намерения по отношению ко мне, и почему я не сказала ему, что мне не нравится, когда меня душат.
Я говорила, что мне комфортнее давать интервью на английском языке, но в участке настояли на том, чтобы я говорила по-русски, и предоставили переводчика на немецкий, которая часто не понимала, что я говорю. После интервью юрист сказала, что шансов выиграть дело мало, так как я недостаточно сопротивлялась.
Как она объяснила, в Германии нужно доказать, что насильник точно понял, что жертва не согласна на сексуальный контакт, иначе полиция ничего не может сделать. Еще на медосвидетельствование нужно попасть в первые 24 часа, и только тогда есть вероятность добиться наказания. По ее словам, в Германии большинство таких дел ничем не заканчивается. Я писала электронные письма в полицию, просила дать мне возможность еще раз объяснить ситуацию, но меня игнорировали.
В 2023 году полиция Германии зафиксировала 39 тысяч случаев сексуализированного насилия. И хотя обвинительными приговорами в стране завершаются две трети дел об изнасилованиях, женщины часто (по некоторым данным, в 84% случаев) не сообщают полиции о случившемся: они чувствуют себя виноватыми, особенно если знают преступника лично, договорились с ним о встрече или пригласили его к себе домой.
Мой психолог была готова дать показания: она диагностировала у меня посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) — но из-за того, что она находится в России, полиция не стала с ней общаться. Также сотрудники полиции не стали общаться со всеми моими друзьями, которые живут за пределами Германии и с которыми я обсуждала эту ситуацию. Я поняла, что мне необходимо нанять нового юриста за свои деньги. Добиться второго интервью мне удалось только через год.
Мне было страшно выходить из дома
Сразу после изнасилования я заблокировала этого человека, но через день он написал мне с другого аккаунта. Я пробовала вывести его на диалог, чтобы он признал, что с моей стороны не было согласия на половой контакт. Он предложил мне встретиться в кафе, сказал, что понимает, что обидел меня, и хотел бы продолжить общение как друзья, но я отказалась.
Через месяц после изнасилования я попросила этого парня скинуть мне резюме с контактными данными, якобы для того, чтобы рекомендовать его в Deutsche Bank, но на самом деле я хотела передать информацию о нем полиции. Сотрудники полиции пообещали предупредить меня, если вызовут его на интервью. Я переживала, что, зная мой домашний адрес и место работы, он может снова на меня напасть.
В какой-то момент я заметила, что он удалил наш чат и заблокировал меня, — стало понятно, что его вызвали на допрос. Я написала в полицию и спросила, почему они не предупредили меня. Мне ответили, что так и должно происходить — они хотели узнать его видение ситуации. Я думаю, они просто забыли о наших договоренностях. После этого целый год я не получала никаких новостей, никто не пытался со мной связаться, и все это время я жила с чувством, что в любой момент этот человек может на меня напасть.

Целый год я чувствовала себя очень плохо. У меня были явные признаки ПТСР. Мне было страшно ездить в общественном транспорте, часто казалось, что какой-то мужчина похож на него. Я купила перцовый баллончик и персональную сигнализацию, которая издает громкий звук и светится. Постоянно всматривалась в окна машин, в которых сидели люди, переживала, что он следит за мной, мне было страшно выходить из дома. Я могла работать онлайн, но моя продуктивность сильно упала, потому что мне не хотелось жить.
Ребят из компании, в которой я встретила насильника, я намеренно сторонилась. Мне казалось, что они виноваты в том, что со мной произошло. Эмоционально мне было проще избегать всего, что напоминало о том вечере. Организатор вечеринки несколько раз писал мне и предлагал увидеться, но я не находила в себе силы ответить. О том, что произошло в ту ночь, я рассказала ему только через полтора года, но он мне на это ничего не сказал.
Второе интервью прошло весной 2024 года. Оно было в зале суда, в присутствии адвоката обвиняемого, прокурора и социального работника, о котором я сама попросила на случай, если мне станет плохо из-за вопросов вроде «А может, вы сами этого хотели?», которые звучали на первом допросе. В остальном второе интервью ничем не отличалось от первого. Я рассказала все то же самое, только в этот раз у меня был хороший переводчик с русского на немецкий. В декабре 2024 года мне пришло письмо, в котором говорилось, что полиция не нашла достаточно доказательств для передачи дела в суд, и я подала апелляцию.
Я думала, что моя жизнь кончена
Когда я переезжала в Германию, у меня были иллюзии, что здесь безопасно и все заботятся о правах женщин. Только спустя год после той ночи я стала ходить на встречи, знакомиться с новыми людьми и открыто говорить о насилии. У меня появилось несколько знакомых девушек, которые пережили изнасилование в Германии, но ни одна из них не сообщила об этом в полицию.
С января этого года Deutsche Bank обязал всех сотрудников работать в офисе. Я пыталась объяснить менеджеру, что мне тяжело находиться в большом шумном помещении, где много людей, показала справку от психиатра о том, что у меня ПТСР и мне нужны особые условия работы. По закону в Германии ментальные болезни тоже считаются болезнями. Менеджер сказал, что мне могут дать больше времени привыкнуть к офису, но политика компании не позволяет работать в отдельной комнате или из дома. Я не рассказала никому на работе об изнасиловании. Я до сих пор боюсь услышать в ответ что-то, что меня сильно ранит.

Сначала я хотела сменить квартиру, но в Берлине, как и во многих европейских городах, большая конкуренция за жилье. Я думала, что моя жизнь кончена, что я не знаю, как дальше жить, и надо совершить суицид. Меня поддерживала психотерапия, а еще весь год я много путешествовала: это помогало убежать, давало ощущение, будто я возвращаюсь в мир до того, как это со мной случилось. Я осталась в старой квартире, но поменяла расположение мебели и выбросила все вещи, которых этот человек касался. В первую же неделю я все помыла и обработала антисептиком.
Я не уверена, что апелляция сработает, но я хочу прежде всего для себя знать, что я сделала все, что могла, чтобы не жалеть потом, что я что-то не попробовала, и поэтому человек остался безнаказанным.
О том, что в Германии жертвы насильственных преступлений имеют право на бесплатную психологическую помощь и выплаты, я узнала случайно, когда пришла в психиатрическую клинику. Мне назначили 10 бесплатных сеансов с психологом. Я заполнила заявление на финансовую помощь, но прошло уже больше года, а мне ее так и не предоставили.
Я считаю, что мне стало намного лучше, хотя перцовый баллончик я продолжаю постоянно носить с собой. Пару лет своей жизни я потратила на то, чтобы просто выжить — в моей карьере и саморазвитии все это время была стагнация. Конечно, если бы этого не произошло, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому, но я стараюсь мыслить позитивно и не идентифицировать себя как жертву всю жизнь.
Я думаю, что сделаю все, чтобы не попасть в такую ситуацию снова. Я начала ходить на крав-магу (техника рукопашного боя. — Прим. «Холода»), учиться самообороне, пробовала заниматься боксом, изучала законы Германии. По крайней мере я больше не буду пускать плохо знакомого мужчину в свою квартиру. Я хотела стать волонтером в организации, которая помогает жертвам насильственных преступлений, но мне сказали, что у них работают только профессиональные социальные работники. Я учу немецкий и надеюсь, что со временем смогу найти феминистские организации, к которым смогу присоединиться.
«Холод» запросил комментарий у человека, которого Анна обвиняет в изнасиловании, но ответа не получил.
«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше
Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.
О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.
Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!