С начала войны в Украине в российских госпиталях лежит много солдат. Часть из них — так называемые трехсотые — раненные на передовой. Другие — те, кому удалось избежать отправки на фронт и кто ждет получения категории Д, то есть негодный к военной службе. Среди них до недавнего времени была 27-летняя Женя (имя изменено) из Москвы. Она несколько лет определяет себя как женщину, размышляет о транспереходе и не хочет воевать. «Холод» рассказывает ее историю.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Военный образ жизни
Когда Жене было 20 лет, она помогала отчиму с работой — они устанавливали в домах провода для камер наблюдения. Вместе с ними этим занимались еще несколько человек — все из них мужчины. В какой-то момент Женя поймала себя на мысли, что чувствует себя лишней в этом коллективе, хотя отношения со всеми были хорошими. Обилие сальных шуток со стороны коллег только усиливало ее дискомфорт. В тот день Женя впервые осознала, что ей не нравится находиться в мужской компании.
Сейчас она вспоминает, что и до этого старалась избегать мужских коллективов, но безуспешно: в 2014 году она поступила в авиационный вуз. Жене не нравилась военная тематика заведения, однако страх перед армией и давление со стороны родителей и учителей вынудили ее на этот шаг. Баллов ЕГЭ едва хватало, поэтому она подписала контракт с учебно-военным центром, который гарантировал поступление.
Отношения с одногруппниками были нормальными, но Женя не стремилась заводить новые знакомства: ей это было неинтересно. Учебная рутина давалась ей с трудом, особенно когда приходилось переодеваться в военную форму — ее нужно было носить в дни военной подготовки, а также на сборах, где учащиеся давали присягу. Женя говорит, что воспринимала погоны как клеймо, а на людях и вовсе чувствовала себя в них клоуном.
Во время учебы у Жени случился первый депрессивный эпизод: начались резкие перепады настроения и приступы беспричинной грусти. У нее пропали силы и желание двигаться. Иногда она ловила себя на мыслях о смерти. Раньше она обращала внимание только на свою асексуальность, а во время учебы в вузе впервые проявилась гендерная дисфория.
Женя проучилась четыре года, но по программе успела пройти лишь два неполных курса — она брала академический отпуск, с помощью которого надеялась пересдать долги, накопившиеся на тот момент по учебе. Родители Жени не понимали, что с ней происходит, и думали, что во время академического отпуска она отдохнет, а потом с новыми силами приступит к учебе и закроет хвосты. Однако в 2018 году Женю отчислили. Она поняла, что армия неизбежна, и даже пожалела, что не отслужила сразу после школы.
Армия
В армии Женя попала в железнодорожные войска. Она считает, что ей повезло: вместо того чтобы целыми днями грести щебенку, она работала в кладовой — была внештатным каптером.
Сначала все шло даже лучше, чем она себе представляла. Женя привыкла к форме и военному быту, ее подбадривали новые приятели — с одним из армейских друзей она общается до сих пор. Но спустя некоторое время депрессивные эпизоды вернулись и Женя почувствовала себя чужой среди сослуживцев. В новом окружении, по ее словам, она снова столкнулась с двусмысленными шутками, иногда «чересчур идиотскими»: «Казалось, что я все время общалась с детьми, даже если это были контрактники».
После месяца службы Женя заболела бронхитом и попала в госпиталь. Там она узнала, что в больнице есть психиатр, сама пошла с ним на контакт и впервые обсудила свою проблему вслух.
Женя попыталась объяснить врачу, почему так плохо себя чувствует среди солдат-мужчин. Говорила, что не хочет заниматься физическим трудом и находиться в мужском коллективе, что боится наращивать мышечную массу. «Мое состояние в гендерном плане было переходным, у меня просто не получилось объяснить, чего я от него [психиатра] хочу», — говорит она. Психиатр предложил положить Женю в стационар, но та отказалась. На следующий день ее вернули в часть. Только через несколько лет после армии Женя узнала, что теоретически с такой проблемой можно комиссоваться — то есть освободиться от военной службы по состоянию здоровья.
В целом службу Женя описывает как «терпимую». «Мне было легче адаптироваться, чем другим, потому что под весом привычек и опыта общения с офицерами у меня не было шока от резкого перехода от гражданской жизни [к военной]», — рассказывает она.
Каминг-аут
После армии у Жени начали налаживаться отношения с собой: она стала четче определять себя как женщину, отмечать, что ей нравятся женщины и что она хочет выглядеть в большей степени как женщина. Женя начала отращивать волосы, носить гольфы и покупать милые женственные вещи. У нее даже появились мысли о гормональной терапии.
В октябре 2022 года Женя планировала совершить каминг-аут. Однако в сентябре в России объявили мобилизацию, и Жене пришла повестка. Открываться семье пришлось в ускоренном порядке — вечером перед тем, как отправиться на войну.
Отец отреагировал негативно: «Посчитал, что мне промыли мозги иностранные захватчики и что все это пройдет. Но было видно, что он не со зла и очень боится того, что его ребенок уходит на войну». Мать повела себя нейтрально и особо ничего не сказала.
«Хотелось совершить каминг-аут в более приятной и спокойной обстановке. Но лучшему другу пришлось открыться, когда он уезжал в другую страну накануне мобилизации. Мы не знали, когда увидимся в следующий раз. Все обошлось: друг поблагодарил меня за открытость и сказал, что рад, что я ему рассказала, и что все равно считает меня другом», — говорит Женя.
Мобилизация
Избежать мобилизации Женя не пыталась. На вопрос «Почему?» она ответить не смогла.
«После срочной службы я любила говорить шутку: “Единственное, чему я научилась в армии, — это не попадать в армию”, но я сама, не последовав своим словам, пошла туда», — говорит она.
Из военкомата Женю направили на распределение должностей и выдали военную форму. Вместе с другими мобилизованными она около недели находилась в военной части. Там их водили на полигон: «У меня был легкий шок после первого захода на стрельбище. Мне не нравилось думать о том, что мы тренируемся, чтобы потом стрелять в живых людей. Когда я стреляла, а стреляю я хорошо, начальник говорил: “Попал! Попал! Попал! В голову!” Мне было нехорошо. Но говорить об этом сослуживцам я не стала».
Женя говорит, что снова впала в состояние, “знакомое со времен института”. Это заметил сослуживец, который отправил ее к психологу.
По словам Жени, это был «обычный разговор». Они делали стандартные армейские психологические тесты для определения состояния, например СМОЛ (сокращенный многофакторный опросник для исследования личности). Психолог с согласия Жени записывала происходящее на телефон — это было нужно для дальнейшей работы. Однако, когда Женя озвучила причину такого своего состояния, психолог убрала телефон. «У нас состоялся очень хороший разговор на тему моих проблем с адаптацией. Я пробовала объяснить свое “овощное” состояние, но я неправильно подбирала слова. Вместо “у меня нет сил” я говорила “у меня не хватает мотивации”», — вспоминает Женя.
Продолжить общение с психологом не удалось: на следующий день эшелон Жени отправили под Белгород.
«Большая часть поезда состояла из “синяков” средних лет. Они ящиками покупали алкоголь на каждой остановке. Смотреть на это было грустно», — рассказывает Женя. На второй день в поезде перестало работать электричество, сломались туалеты. Мобилизованные провели в вагоне трое суток, затем их отвезли в другой регион.
«Ночью мы въехали в старый медкорпус. В первую ночь у нас не было постельного белья. Были проблемы с сантехникой и светом. Многие болели после поезда», — вспоминает Женя.
Она несколько дней подряд ходила в санчасть и проводила там часы, ожидая психолога. «Психолог выслушала меня и сказала, что у меня нет проблем с головой и, если не считать “гендерных дел”, так происходит с большинством мобилизованных», — рассказывает Женя. В разговоре с психологом она также упомянула своих друзей в Украине и других странах, и общение быстро ушло «не в ту степь»: психолог предложила Жене организовать встречу с ее «знакомым из спецслужб», чтобы ее «закрыли на десятку». При этом психолог пообещала посоветоваться с начальством по поводу Жениной «гендерной составляющей»: «Но все это было очень эфемерно, и стало ясно, что это ни к чему не приведет».
Вскоре эшелон отправили в Беларусь для боевого слаживания. Там мобилизованные просто жили в палатках, ходили в наряды и иногда выбирались на полигон. Были проблемы с водой: «Мыться под горячим душем раз в неделю — не катастрофа, но мне как чистюле это было неприятно», — вспоминает Женя. Ей самой большую часть времени удавалось оставаться в палатке под предлогом того, что там постоянно нужен человек, который следит за печью. Изредка мобилизованных водили на полигон, но большую часть времени занятий для них не находилось. Так прошел месяц. Затем их отправили обратно в Россию.
Тогда Женя в полной мере осознала, что ей нужна помощь, и пошла к психологу. Когда об этом узнал командир взвода, он был раздражен: «Пугал меня белым билетом, говорил, что я не получу работу, не смогу водить машину и буду бесполезным членом общества. Также врал, что мне придется отдать подъемные деньги от государства. Я понимала, что это неправда, но я была готова и к этому».
По словам Жени, командир взвода считал, что она пытается «косить» без серьезных на то причин, чем «создает прецедент» для других. «Я не могла объяснить, что со мной происходит, и это делало его теорию правдоподобнее», — вспоминает Женя. Она признает, что иногда из-за своего состояния совершала ошибки и забывала приказы. «Из-за надзора за мной это было очень заметно, а из-за подозрений много кто думал, что я делаю это специально. Это создавало напряжение по отношению ко мне, и оно росло в течение месяца, вплоть до того как меня отправили в госпиталь», — рассказывает она.
Госпиталь
По рекомендации психолога в декабре Женю положили в госпиталь. Там она общалась с психологом и психиатром, и персонал, по ее словам, отнесся к ней хорошо. Однако в итоге Жене сообщили, что из этого госпиталя комиссуют только «совсем серьезных ребят с эпилепсией или шизофренией». Женю вернули в часть, куда ее отправляли после мобилизации, и сказали ждать ответа от другого госпиталя. Объяснили это тем, что в той больнице, где Женя провела последний месяц, не могут провести ВВК — военно-врачебную экспертизу, которая нужна для определения годности человека к военной службе.
20 февраля Женю положили в другой госпиталь. Она сильно нервничала из-за слухов о том, что в этом госпитале своего рода конвейер и что всех отправляют обратно в воинские части. «Никто не будет тебя лечить или слушать твои жалобы. Денег не берут», — рассказывает Женя. Но все прошло гладко.
Поначалу она плохо ела и спала, часто выходила из палаты и искала место потише. Затем Женю перевели в женское отделение. Там были намного более комфортные условия, чем в мужском: разрешали выходить на улицу и оставить при себе мобильный телефон. При этом женщин там было очень мало. По словам Жени, сейчас это отделение в основном используют для мобилизованных и контрактников, которых собираются отправить обратно на фронт.
Персонал госпиталя пытался создать для пациентов комфортные условия, к тому же там был относительно свободный распорядок дня. Никто не запрещал носить гражданскую одежду, ездить домой и ходить в магазины неподалеку. «Ты можешь выйти хоть на пару дней, главное — вернуться до того, как начнут искать официально», — рассказывает Женя.
Она провела в госпитале месяц — сдавала анализы и проходила осмотры врачей. В целом все было спокойно, но Женя все равно называет госпиталь «гиблым местом»: «Слово на букву “п” — везде, и в гражданском быту тоже. Оно проскакивает и у друзей, и у родственников. Но в армии оно как междометие».
Дом
Частный психиатр и юрист убеждали Женю, что проблем с получением категории Д не будет, нужно только подождать и пройти все проверки. Они оказались правы: в конце марта Женю комиссовали и сняли с учета. Ей поставили диагноз «шизотипическое расстройство личности».
«К сожалению, “дисфория” не используется у нас как термин и не является серьезной причиной для признания негодным. Она стала частью диагноза “расстройство личности” и одной из причин возникновения и обострения расстройства», — рассказывает Женя. Как ей уже потом рассказала частный психиатр, шизотипическое расстройство личности часто ставят «при необычных случаях» вне зависимости от того, действительно ли у человека есть это расстройство.
Недавно Женя вернулась домой и теперь чувствует себя намного лучше. С начала мобилизации она получала выплаты, положенные военнослужащим, и копила эти деньги на переезд в новую квартиру, терапию и новую жизнь — которая будет наполнена “смыслом и свободой”. «Я надеюсь, что в будущем мои решения будут иметь намного больший вес, чем обстоятельства, и что я буду жить без постоянной нужды скрывать, кто я есть», — говорит Женя.
Сейчас Женя планирует работать на обувной фабрике: там она тренируется в шитье. А в будущем хочет самостоятельно шить на заказ костюмы для косплея. Когда появится возможность, Женя поедет в гости к друзьям из США и Канады. В ближайшее время она пойдет на психотерапию: за время мобилизации у нее развилась депрессия средней тяжести.
После того как Госдума приняла в первом чтении законопроект о запрете транс-перехода, Женя сказала «Холоду», что это полностью меняет ее планы. Теперь она опасается, что не сможет беспрерывно получать препараты и другую помощь, даже если обратится к зарубежным специалистам. «В шутку или нет — также не хочется внезапно оказаться в каком-нибудь списке на конверсионную терапию», — поделилась она.
«Мой врач давал мне анкету для транс-перехода и определения психологического состояния. Один из вопросов звучал так: "Планируете ли вы создавать семью и заводить детей после осуществления терапии?". Мой ответ был "Возможно", и это неправда. Я не вижу для этого возможности в ближайшее время. И это не связано с моими гендерными проблемами — я просто не хочу, чтобы мои дети росли в этом месте».
