С февраля 2022 года медсестры Коломенского перинатального центра объявили голодовку. В открытом письме они объяснили, что больше не могут мириться с «невыносимыми условиями труда». По их словам, на сегодняшний день в роддоме работают всего 22 младшие медсестры и 20 уборщиц, хотя по нормам Минздрава там должно быть 160 младших медсестер и санитарок. Из-за нехватки персонала у сотрудниц непомерная нагрузка, при этом их зарплату не повышают. Наталья Трухина, одна из младших медсестер перинатального центра, рассказала «Холоду», в каких условиях она работает и почему решилась на голодовку.
Вчера я заметила, что при резких движениях у меня стала кружиться голова. Когда долго не ешь, организм становится ослабленным. В таком состоянии нельзя ничего делать слишком быстро, нельзя поднимать тяжести. Но в нашей работе без этого никак — ведь мы перестилаем постели, носим пеленки, помогаем пациенткам подняться. Приходится ненадолго останавливаться: сделала что-то — почувствовала, что голова кружится, подождала немного, пришла в себя — и дальше за работу.
Человек может прожить без еды около сорока дней, а моя голодовка началась совсем недавно — 2 февраля. Я готова продолжать до последнего — пока не станет невыносимо. А сейчас я даже голода особо не чувствую — у меня только головокружения.
Я работаю в Коломенском перинатальном центре с самого открытия — с сентября 2017 года. Все сотрудницы, которые подписали открытое письмо, тоже начинали работать вместе со мной. Нам работа очень нравилась. Каждая из нас знала свои задачи, у всех был четкий распорядок. Если нужно сделать что-то сверхурочно или в другом отделении — это всегда отражалось в документах и оплачивалось. В первый год в декабре нам выплатили премии — по десять тысяч рублей. В следующем году — по пять тысяч. Денег на все хватало, переработок не было.
Но потом начались сокращения. Первое — в 2019 году, когда сократили примерно половину младшего медицинского персонала. Мы понимали, что у нас вырастет нагрузка, но руководство обещало нам, что и зарплаты станут больше. Этого так и не произошло. Наоборот, я стала получать только меньше денег. Если изначально у меня была зарплата 42 тысячи рублей в месяц, то теперь она составляет всего 32 тысячи.
Мы пытались разговаривать с руководителями, но нам отвечали, что сейчас во всех перинатальных центрах сокращают младший медицинский персонал, его скоро вообще нигде не будет. А я не понимаю, как можно нас убрать? Мы ведь делаем важную работу. Врачи ее выполнять не смогут, потому что им некогда, а уборщицы не могут выполнять многие наши задачи.
Второе сокращение произошло недавно, в январе. Теперь у нас осталось всего 22 младших медсестры на 11 отделений. При этом две младшие медсестры должны постоянно находиться в родильном отделении. Остальные разрываются, потому что в одном отделении бывает по 50–60 пациенток.
Я работаю с восьми утра до восьми вечера. В последнее время у меня нет ни минуты, чтобы присесть и перекусить. Так что, даже если бы я не начала голодовку, все равно бы работала без обеда.
Утром я прихожу в одно отделение — убираюсь, собираю пеленки. Потом — в другое. Пока я перестилаю постели, пациентки обращаются с просьбами. Кому-то нужно помочь подмыться перед обходом врача, другим нужно натянуть компрессионные чулки. Так я обхожу три отделения. Часто нужно сходить с кем-то к врачу или отвезти на каталке, а потом помочь вернуться обратно. После родов нельзя отпускать женщину одну ходить по центру — ее организм перенес большую нагрузку и может повести себя непредсказуемо.
Вчера одна мама попросила меня сбегать в аптеку и купить ей бандаж, чтобы наложить на послеоперационный шов. Она обратилась ко мне примерно в 10:15 утра, а бандаж я ей принесла только к двум — раньше никак не получалось отлучиться. К этому моменту ей уже принесли ее ребенка, пришлось вставать с кровати. Конечно, ей было больно. К тому же, если шов на животе не зафиксировать, это может быть опасно для здоровья.
Когда нас — младших медсестер — всего 22 человека, помочь всем вовремя невозможно. Из-за этого страдают пациентки. Мы пробовали говорить с руководством, писали письма в Министерство здравоохранения и прокуратуру. Приходят в основном отписки. Прокуратура в августе провела проверку и выявила нарушения: например, постановила, что части персонала полагаются «ковидные» выплаты. Но в ситуации с младшим медицинским персоналом никаких изменений не произошло.
Мы решили объявить голодовку, потому что не знаем, что еще делать в этой ситуации. Обычную забастовку мы устроить не можем — все-таки мы хоть и младший, но медицинский персонал, и мы в первую очередь думаем о пациентах. Кто будет им помогать, если мы не выйдем на работу?
Из пяти сотрудниц я начала голодать первая. Готовилась к этому я за месяц — постепенно исключала из рациона все жирное, сладкое. Потом — мясное и молочное. Сейчас я регулярно консультируюсь с терапевтом — он советует, как мне поддержать организм. Сегодня, например, нужно выпить альмагель, чтобы не страдал желудок.
Сейчас, после всех наших писем и заявлений, в перинатальном центре много проверок. Приезжают и из Минздрава, и из прокуратуры. В январе проверяющие ходили за мной по пятам и уговаривали отказаться от голодовки — говорили, что это «несерьезно» и ни на что не повлияет. Но я не согласна. На нас обратили внимание журналисты — они звонят, пишут. Я думаю, администрация центра просто не выдержит этого напора — им придется что-то отвечать, вступать с нами в переговоры.
Наши главные требования — увеличить количество младшего медицинского персонала и решить проблемы с зарплатой. Первого февраля должно было пройти совещание по этому вопросу — предполагалось, что на нем будут и представители администрации, и сотрудники Минздрава и прокуратуры, и люди из Профсоюза врачей. В итоге в назначенное время на месте были все, кроме администрации, и совещание, по сути, сорвалось.
Зато с 1 февраля за нами по пятам стали ходить «надзиратели», старшие по должности сотрудники центра, которые следят за хронометражом нашего рабочего времени — что мы делаем и сколько минут на это тратим. Зачем это нужно — нам не объяснили, руководство просто поставило нас перед фактом. Может быть, администрация хочет доказать, что мы мало работаем и, соответственно, столько младшего медперсонала не нужно. Но мы знаем, что это не так.
Меня постоянно спрашивают: «Почему ты просто не уволишься?». Но я не вижу в этом смысла. Я же не могу менять работу каждый раз, когда начальство решит залезть мне в карман. Если не решать проблему, она будет разрастаться, и рано или поздно ты столкнешься с ней в другом месте.
У меня четверо детей. Старшие за меня переживают, волнуются. Младшие пока не очень понимают, что происходит, — им главное, чтобы я приготовила поесть. Отговаривать от голодовки меня не пытаются ни дети, ни муж. Они знают, что это бесполезно. Такой уж я человек — буду стоять на своем.
