Художница из Уфы Алена Савельева выложила в своих соцсетях серию работ с полуобнаженными людьми в аксессуарах башкирского национального костюма. Картины вызвали скандал в республике: Савельеву обвинили в неуважении к башкирской культуре и угрожали проверкой со стороны правоохранительных органов. Художница рассказала «Холоду» о реакции главы республики на ее творчество и о своеобразном худсовете, на котором башкирские деятели культуры назвали ее «несчастным больным человеком».
— Какая у вас была идея для этой серии работ?
— Мне хотелось создать такую серию, чтобы она вызывала улыбки и была позитивной и яркой. В чем-то мне удалось это сделать. Мои предыдущие работы более драматичные, а эта серия — самая позитивная. Мне хотелось передать красоту, показать, что в нашей республике живут такие же люди, как и везде. Я не раз сталкивалась с тем, что люди думают, что у нас здесь Средние века. А мы такие же живые, как и везде.
— Это символизирует нагота?
— Да, одна из идей такая. Я же человек городской, вид обнаженного тела не вызывает во мне агрессии. Я начала изображать людей обнаженными с дипломной работы в университете в 2013 году на тему семи смертных грехов. Концепция была такая: в каждой из семи работ нарисовать обнаженное тело и демона. Потом я сделала еще серию про ад и рай, тоже с обнаженными телами — ради узнаваемости. Мне понравилось передавать идею через телесность.
— Какие детали национального костюма и культурные элементы вы использовали в этой серии работ?
— Именно из башкирской национальной этнографии я ничего не брала, я использовала только сценические костюмы. Например, меховую шапку с треугольным наконечником придумали для спектакля (первую такую шапку изготовил Галим Рахимкулов в подарок Михаилу Калинину в 1923 году, этот образ закрепился в фильме Якова Протазанова «Салават Юлаев» о башкирском национальном герое, вышедшем на экраны в 1941 году. — Прим. «Холода»). Я не брала исторические костюмы, потому что как раз думала, что это вызовет споры, и поэтому я использовала сценическую стилизованную адаптацию. Например, сапоги, которые я изобразила, в старых племенах не использовали, там были другие сапоги — с узором на пятке. Мои больше похожи на современную версию, которую сейчас продают как сувенир.
Мне хотелось передать комичность: что на любые праздничные мероприятия люди надевают эти костюмы, но большинство даже не задумываются о том, что это стилизованная современная версия, костюмы из спектаклей. Древние башкиры никогда не носили таких шапок с хвостами, потому что они бы им мешали. Это советская выдумка для выразительности образа.
— А узоры?
— Я брала узор, характерный для всех тюркских народов.
— Почему на ваши картины такая бурная реакция в республике, если костюмы — из спектаклей, а узоры — общие для тюркских народов?
— Я и сама не пойму, я в шоке до сих пор. Видимо, за советский период этот изобразительный образ засел в головах людей. Потому что нападки [на мои работы] сейчас идут не со стороны поколения бабушек и дедушек, а со стороны моего поколения, то есть это 30-40-летние люди, у которых сложилось такое представление [о башкирском национальном костюме]. К примеру, все учебники, которые были у меня в школе, были оформлены в таком стиле. Еще при Рахимове (Муртаза Рахимов — бывший президент республики. — Прим. «Холода») начали продвигать образ Салавата Юлаева в этой меховой шапке. Образ настолько укрепился в головах людей, что стал для них священным.
Но люди недовольны не только на национально-этнической почве, а с точки зрения ислама тоже: как мне объясняли мои противники, не положено изображать человека вообще, особенно обнаженное тело. Я об этом знала, но «не положено» — это же не «запрещено». Ненависть вызывает еще и то, что я не похожа на башкирку: у меня разрез глаз не тот, форма черепа не та, значит, это не моя культура, я не могу о ней судить.
— А по происхождению вы не башкирка?
— Частично башкирка, прапрадед со стороны отца — башкир, но вообще он из мордовской деревни Алексеевка, а с маминой стороны — донские казаки.
Я здесь родилась и выросла, живу, работаю, при этом, с точки зрения моих противников, не имею права высказываться. Я ничего не имею против каких-либо национальностей, я себя вообще не отношу ни к какому этносу, потому что все перемешалось, и я сделала эту серию не со злым умыслом. Но можно по-разному интерпретировать рисунки.
— Башкиры имели право интерпретировать их так, как они интерпретировали, и оскорбиться?
— Я не спорю ни в коем случае, каждый волен оставаться при своем мнении. Я не хочу никого переубеждать, я поняла свою неправоту. Я даже представить не могла, что это может кого-то так глубоко задеть. Мне писали, что нельзя изображать голую грудь под нагрудником, что я таким образом оскорбила чьих-то матерей и бабушек. Я пыталась объяснить, что нет ничего плохого в женской груди, что грудь — это нормально. Получается, с моей точки зрения, я никого не унижала, потому что в груди нет ничего унизительного, а для людей это равносильно убийству. Я, честно, не хотела никого обидеть или оскорбить, рисовала с позитивом, а грань оказалась тончайшая. Я понимаю теперь, что так нельзя, потому что это может как минимум кого-то огорчить.
— С чего все началось?
— Я вначале вообще не поняла, что произошло, почему это так разошлось. У меня было не так много подписчиков на моих личных страницах, в инстаграме было человек 600, и обычно были только позитивные отклики. Большинство людей я знала лично, это были мои друзья и друзья моих друзей.
Я опубликовала серию в своих соцсетях 25 декабря. А вечером 10 января внезапно был наплыв подписчиков и хейта. Люди писали мне: «Тебя покарает Аллах, ты смеешься надо мной». Первые дни я не могла ничего есть на нервной почве, меня тошнило. Вначале я рассказывала, что именно я хотела нарисовать: что это чиновники стоят и смотрят на раздетую культуру в стилизованных костюмах — и люди немного смягчили свой тон. Но потом все это стало таким массовым, что уже невозможно что-либо объяснять.
Я вообще, если честно, не знала активиста Руслана Габбасова (бывший лидер экстремистской башкирской националистической организации «Башкорт», который одним из первых возмутился серией работ художницы. — Прим. «Холода»). 11 января мне написал представитель общественной палаты Ростислав Мурзагулов, поддержал меня и заказал свой портрет. И после этого очень многие мне писали: «Я башкир/башкирка, и мне понравились твои рисунки». В мою защиту выступали люди из города, в основном из Уфы, а из других районов выступали против, причем все подогревалось тем, что крупные новостные паблики и сообщества вроде «Подслушано в Чишмах» тоже стали публиковать мои работы и спрашивать людей, оскорбляют они их или нет. Активисты националистического толка призывали к травле, и все это доросло до того, что всю эту информацию передали главе республики Радию Хабирову, который тоже выступил с негативом (Хабиров сказал, что художница «по-скотски» изобразила элементы башкирских национальных костюмов. — Прим. «Холода»). Он сказал, что мои работы, мягко говоря, вызывают у него много вопросов. После слов Хабирова тоже был очень большой наплыв людей.
— Как вы восприняли заявление главы республики?
— Оно меня больше всего поразило. Казалось бы, можно было как-то эту ситуацию вывести в более мирное русло, а он, получается, наоборот, меня закопал.
— В какой момент вам начали угрожать?
— Первое время мне писали угрозы, но я не придавала этому значения, потому что любая работа, которую я выкладываю, кому-то не нравится. Например, говорили: «Вот зачем ты рисуешь окровавленный тампон?» — хотя это была просто иллюстрация, которую мне заказали к стихам о месячных. В этот раз писали не только мне, но и моей подруге: «Придет час возмездия, надо руки поотрубать этой художнице, передай, пожалуйста, своей подружке и сама, конечно, ходи и оглядывайся, а то мало ли что». Она мне это переслала, и я забеспокоилась.
Я рассказала об этом у себя на странице, а люди стали еще активнее нападать. Мне писали с фейковых страниц — это видно было, потому что там ноль подписчиков и всего две подписки, одна из которых на меня, и одна публикация с фотографией какого-то певца, — и пытались назначить мне встречу, якобы чтобы купить мои работы. Я отвечала, что они были проданы еще в первые дни, а в ответ получала: «Мы тебя все равно найдем, общие знакомые имеются». Я просто представила, что бы со мной могло случиться, если бы я пошла на такую встречу. Представлялись какими-то журналистами, просили дать интервью при личной встрече, я заходила на сайт изданий, которыми представлялись эти люди, искала публикации с именем человека, который мне написал, не находила, и тоже давала отказ, после чего мне опять писали с матом, руганью и всякими оскорблениями, что ото всех не скроешься. Я была вынуждена написать заявление в полицию.
— Вы не переживаете за себя, когда выходите на улицу?
— Я по-прежнему хожу на работу, пользуюсь общественным транспортом. Я работаю в сфере рекламы, составляю графики-отчеты, рабочее расписание. Начальник первые дни говорил, чтобы я писала, как доберусь до дома. Он до сих пор считает, что мне опасно ходить одной.
Я не знаю, кто мне угрожает, но я верю в то, что это просто люди, которые сидят на диване и реально никуда не выйдут, не будут ничего делать. Я думаю, люди пишут «Пусть твое тело найдут в луже крови» просто от обиды: накопилась злость, и человек это написал как бы в национальном порыве.
— Депутаты Курултая (Государственное собрание Республики Башкортостан. — Прим. «Холода») организовали круглый стол, на котором обсуждали ваши работы. Вас приглашали?
— Мне позвонила журналистка с местного телевидения и сказала, что депутаты будут писать заявление на меня, чтобы провели проверку, и собираются делать круглый стол с какими-то представителями культуры, чтобы они дали оценку моим работам, — с подачи главы республики. Конечно, меня не позвали. Я смотрела запись.
— И какую оценку они вам дали?
— Как я поняла, на самом мероприятии был только один депутат Курултая — Раиль Асадуллин, бывший ректор педагогического университета, где я училась. Он пришел к выводу, что я просто «необразованный человек». Конечно, многие скажут, что я опять издеваюсь, но этот человек вручал мне диплом о высшем образовании и премию в области исторических наук: я участвовала в конференции, и мое исследование и выступление оказались, по мнению жюри, лучшими.
Искусствовед Башкирского государственного художественного музея Светлана Игнатенко очень агрессивно высказывалась. Говорила, что я неграмотная, что меня нужно жалеть, что я несчастный больной человек. По ее мнению, женщина в моем возрасте, а мне 29 лет, не может рисовать полуобнаженных людей в сакральных костюмах. Искусствовед еще отметила, что я, как будущая мать, буду опасна для детей, потому что я рисовала вождей в гробах, а это совсем непозволительно.
Там также была женщина, которая вдохновила меня на всю башкирскую серию, поэтесса Лариса Абдуллина. Еще на самоизоляции она выступала с докладом на вебинаре Института развития образования и рассказывала о «региональном компоненте в образовательной программе». Она говорила, что хорошо бы учитывать в образовании знаменательные для культуры Башкортостана даты, и минут 10 читала с распечатанной кипы листов имена культурных деятелей с датами рождения. Я тогда подумала: если региональный компонент есть в образовании, политике, архитектуре, то почему его не может быть в интимной жизни?
А на круглом столе о моих работах Абдуллина выступала с таким чувством, что я и сама себя представила чудовищем. Она выступала больше не как поэтесса, а как педагог, хотя с детьми, как я поняла, она не работает. И она пришла к выводу, что я разрушаю культуру и пагубно влияю на подрастающее поколение.
Только один человек на круглом столе называл меня по имени — заслуженный художник Расих Ахметвалеев. Я и раньше восхищалась его искусством, а теперь понимаю, что он еще и очень смелый человек. Он сказал, что не видит ничего оскорбительного в моих рисунках, что он сам их лайкал в фейсбуке, когда я их выкладывала, и хвалил в комментариях. Он попросил не усиливать напряжение в этой ситуации, относиться спокойно к моим рисункам.
— Если бы вас позвали, что бы вы ответили на негативные отзывы?
— После всех этих дискуссий у меня появилось еще больше вопросов. «Все элементы костюма имеют сакральное значение» — это слова искусствоведа главного художественного музея республики. Если стилизованные костюмы сакральны, то какое отношение они имеют к исламу в принципе? Во всех авраамических религиях (ислам, иудаизм и христианство) поклонение шапкам, флейтам, тапкам и прочим вещам категорически запрещено, поэтому человеку, который считает себя верующим, объявлять шапки сакральными нельзя. Религиозный культ, сложившийся вокруг поклонения шапкам и нагрудникам, — языческий культ, и он должен осуждаться и выстебываться всеми верующими людьми [монотеистических религий].
— Вы сказали, серия про башкиров — самая позитивная ваша работа. Что вы обычно рисуете?
— У меня нет устоявшейся тематики. Допустим, я смотрю фильм про Жанну д’Арк, вижу, что там есть персонаж Жиль де Ре, ищу информацию про него, читаю про процесс Жиля де Ре и рисую иллюстрации. Потом это перетекает, допустим, в книги про допросы Жанны д’Арк, я смотрю, об этом писал Мишель Фуко, делаю серию картин про казни по его книгам, и так далее. У меня были иллюстрации для открыток про феминизм, которые заказал «Альянс гетеросексуалов за равноправие ЛГБТ», потом я участвовала с местными феминистками в выставках. Но не скажу, что феминизм — отдельно вырывающаяся из моего творчества тема, это все часть меня.
— Вы чувствуете себя чужой в родной республике из-за этой истории?
— Я рядом с теми же людьми, что и обычно, и их отношение ко мне не поменялось. Но если описывать мое положение сейчас, то я прямо на самом-самом дне. Вопрос в том, насколько глубже меня можно еще закопать. Я уже думала, выдержу ли я пять лет в тюрьме за разжигание межнациональной розни, о чем говорили депутаты (председатель Курултая Константин Толкачев сказал, что правоохранители должны дать правовую оценку башкирской серии работ художницы и «отреагировать», если найдут признаки разжигания межнациональной розни, но позже депутаты передумали обращаться в полицию. — Прим. «Холода»). Полиция меня не защитит, общественники против меня, травля продолжается уже со стороны властей. После того как в пятницу глава республики сказал, что его лично рисунки не оскорбляют (Радий Хабиров призвал прекратить травлю Савельевой. — Прим. «Холода»), в личные сообщения мне уже не пишут, но по комментариям я вижу, что люди все еще возмущены. Буквально вчера звонили маме моего друга и спрашивали, не живу ли я случайно в таком-то районе, — это настораживает. Кто-то мне говорит, что все еще надо опасаться. Сижу жду, когда уже меня распнут.
