В ноябре матери, сестры, дочери и жены мобилизованных вышли на акцию КПРФ в Москве и призвали власти вернуть их близких с фронта. Это стало первой массовой акцией родственников мобилизованных с начала войны с Украиной. Участница акции 34-летняя Дана Артемьева (имя изменено) рассказывает, что ее муж посадил здоровье, работая медиком на войне без должного отдыха, а брат чуть не был убит под Харьковом. Сама же она отказывается в одиночку растить полуторагодовалую дочь и мириться с безразличием властей по отношению к мобилизованным. Поэтому она примкнула к движению за демобилизацию и вместе с другими родственницами добивается возвращения мужчин домой. Артемьева рассказала «Холоду» свою историю.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Когда объявили о том, что мы ввели войска в Украину, у меня было ощущение, что мир перевернули. В Москве на Поклонной горе в мемориале есть меч Александра Невского (художественная реплика. — Прим. «Холода»), на котором написано: «Кто к нам с мечом пришел, тот от меча погибнет». Тут же получилось так, что мы пришли с мечом в другую страну. Украина, как бы ни смеялись над ее суверенитетом, отдельная страна. Я с самого начала знала, что это не закончится ничем хорошим, и жила с гаденьким чувством, будто кого-то недавно похоронила.
Когда твоя страна приходит с войной в соседнюю, в ней рушатся все устои безопасности — ты уже не можешь планировать свою жизнь. Я считаю, что нашему правительству не стоило доводить дело до боевых действий. Надо было работать с Украиной идеологически: продвигать там пророссийские инициативы, ставить нужных нам людей во власть и не позволять США взять ее в оборот. Испокон веков известно, что Кавказ и Украина — проблемные зоны в подбрюшье нашей страны. Об этом еще Лермонтов с Гоголем писали. А мы отпустили трудного подростка в свободное плавание и теперь начали войну в попытке реанимировать то, над чем стоило работать иначе и сильно заранее.
Гаденькое чувство меня не покидало еще и потому, что мой муж — медик, и я давала себе отчет в том, что, пойди что-то не так, это может коснуться моей семьи. Так и произошло. 12 октября прошлого года мужу пришла повестка. Он и раньше порывался поехать в Украину добровольцем, но мне удавалось его отговорить. Когда же пришла повестка, стало понятно, что службы не миновать. Мой муж, как настоящий патриот, не мог допустить и мысли об игре в прятки с военкоматом.
Никому до них нет дела
Сначала мужа в числе других мобилизованных повозили по стране. Он побывал в Вологде, Подмосковье. И нигде к их подготовке не подходили серьезно, только пару раз свозили на полигон. Заинтересованности в том, чтобы они выжили, никто не проявлял. В новогодние праздники их отвезли в Нижний Новгород — там должны были провести тренинг по тому, как в зимних условиях проводить штурм. В итоге никому из командиров не захотелось возиться в снегу, и ребята уехали оттуда без тренинга.
Моего мужа готовили в санитары — предполагалось, что он должен будет собирать раненых под обстрелами и предоставлять им первую медицинскую помощь. А ребят без медицинского образования потом отправили в пехоту. Вот так, без какой-либо нормальной подготовки. Мой муж вообще массажист, никогда не работал военным медиком. Я поняла, что с такой подготовкой он недолго останется в живых, и приложила титанические усилия, чтобы мужа перевели в медбат — место у линии фронта, куда привозят раненых для оказания первой специализированной медицинской помощи. Подняла свои связи, заставила мужа поднять свои. Нам пошли навстречу из-за нашей маленькой дочки — со 2 февраля муж служит в медбате в 10 километрах от фронта.
Работа эта все равно не из простых. Из-за большого потока раненых ему порой приходится спать по два-три часа в сутки. Живут они в полевых условиях, питаются как попало. Если бы не гуманитарная помощь, еще бы были перебои с медикаментами. И с психологической точки зрения эта работа выматывает. Им порой приходится разгружать машины с трупами, а это очень неприятная процедура даже для медиков — людей, у которых должно быть особое отношение к смерти.
Среди ребят работают те, кто недавно окончил военно-медицинскую академию, но многие же, как и мой муж, не профессиональные хирурги. К ним приезжают периодически какие-то профессоры, читают им нотации, как правильно оказывать медицинскую помощь. Но они только ругаются и выносят мозг уставщиной, самим же встать и делать операции, показывать, что можно сделать с тем или иным раненым, — это ниже их достоинства. Поэтому мальчики как могут, так и делают.
На направлении мужа только одна медрота грамотно оказывает медицинскую помощь непосредственно на полях. Другие от незнания, от недостатка навыков, путают венозное и артериальное кровотечение. В случаях, когда можно наложить просто давящую повязку, накладывают жгут. Забывают ослабить жгут во время транспортировки, и в результате таких ошибок люди теряют конечности, которые можно было спасти.
Нам с дочкой тоже было тяжело без мужа. У меня были сложные роды, и первый месяц жизни нашей дочки я долго и сложно восстанавливалась, а муж взял на себя уход за ребенком. Так у нас с тех пор и повелось, что папа не только играет с дочкой, но и кормит ее, переодевает и укладывает спать. Когда мужа забрали, дочке было год и три месяца. Она уже умела выговаривать сложные слова, но в первые месяцы без папы перестала говорить, улыбаться и стала истерить по ночам. Робко улыбаться и снова говорить «мама» она начала только в середине декабря. Подождать любимого мужчину не проблема. Но когда видишь страдания собственного ребенка — это ужасно.
С финансовой точки зрения мы нормально выживаем. Я переехала к матери, и мы живем на мои декретные, на ее пенсию и на то, что мне удается заработать на полставки. Этого нам хватает. Я могла бы снимать деньги, которые приходят к мужу на карту от Минобороны. Выплаты теперь приходят в срок, хотя сначала бывали заминки. Но я не могу прикасаться к этим деньгам. Муж не раз просил снять какую-то сумму, порадовать себя на праздники, а я думаю, что вот куплю себе на них духи или сапоги, с ним, не дай бог, что-нибудь случится, а эти вещи будут стоять и напоминать мне о том, что его нет, а они вот они. Поэтому эти деньги я беру только изредка: на еду, одежду или игрушки дочери.
«Ребятки, потерпите»
Ни я, ни муж не думали, что он так долго будет служить. Когда его мобилизовали, им говорили, что они отдадут долг Родине и вернутся через пару месяцев домой. В подтверждение этому правительство Москвы выдало им только летнюю форму. Но вот уже пошел второй год, как он служит, а о ротации никто и не думает. Муж дважды приезжал к нам в отпуск: сначала на 13 дней, а недавно на подольше, пробыл с нами с 26 октября по 13 ноября.
В последний его приезд я заметила, что он стал испытывать проблемы со здоровьем. Из-за того, что у них там сгущенка — самый распространенный продукт, муж сильно поправился, набранный вес стал давить на колени. Они у него болят, когда он долго стоит, и периодически у него сжимается нерв. Так, что начинаются судороги в ногах и он не может спать. Я думаю, что этот букет из неврологии, зажатых нервов, воспаленных коленок и гипертонию он подхватил из-за неподъемных нагрузок, стресса и отсутствия правильного питания и сна. Еще он по ночам, когда не мог заснуть, ходил по дому, искал, чего бы выпить. Мне это показалось очень странным, раньше такого не происходило. Но скандал из-за этого я устраивать, конечно же, не стала, сама понимаю, что время сложное — человеку нужно отдохнуть и забыться.
Летом люди, приезжающие в медбат к мужу из штаба, говорили: «Ребятки, потерпите еще немножко, вас скоро заменят». Сначала муж верил, но вскоре перестал. Потому что прошло лето, уже зима за углом, слухи все те же, что их скоро заменят, а на деле ничего не происходит.
То же самое и с братом. Его мобилизовали в сентябре прошлого года одним из первых. Если бы не счастливый случай, он бы без всякой подготовки сразу попал бы под Харьков как пулеметчик. Но вместо этого вот уже больше года обеспечивает фронт связью, и его тоже не спешат заменять.
Я считаю, что это произвол. Гражданским людям не место на войне. Воевать должны профессионалы и люди, которые добровольно на это идут. Будь то контрактники, которые хотят получить деньги, сотрудники силовых структур, которые хотят выслужиться и не ждать, пока им на погоны звезды пришьют по выслуге лет, или заключенные. C последними, правда, не все так просто. Минобороны нам лапшу на уши вешает, говоря, что они на добровольной основе рекрутируют зеков,— на самом деле их забирают силой. Да и ладно, раз провинились перед государством, пусть расплачиваются. Но отпускать их на волю после этого, я считаю, неправильно. Ведь так выходят на свободу маньяки, люди, которые жен своих убивали по-зверски. Такого быть не должно, людей, сидящих по таким статьям, отпускать не должны, безотносительно того, сколько крови они пролили в Украине.
Или мигранты те же самые: пусть воюют, если хотят получить гражданство. Отрабатывают. Не просто так же им его давать! Ан нет, почему-то за всех отдуваться должны наши мужчины. Они свой долг выполнили, фронт, или что там нужно было чиновникам, сдержали. Все, до свидания. Их пора отпустить и набрать на их место контрактников!
Я окончательно решила, что больше не стану молчать, когда 15 сентября [председатель комитета Госдумы по обороне] Картаполов заявил, что никакой ротации для мобилизованных не предусмотрено. Меня это жутко разозлило, что он считает наших мужчин киборгами, на которых ездить можно. Нашла сначала петицию к президенту, которая собрала 100 тысяч электронных подписей. Подписала ее и стала следить за телеграм-каналами, в которых родственники мобилизованных обсуждали свои проблемы. Каналов таких несколько, поскольку существуют разные подходы к решению проблемы — более мирные и законные и менее мирные и законные. Каждая выбирает для себя комфортную для нее нишу в зависимости от того, готова она рисковать, выходить на митинги и писать чиновникам или нет. Я свою нишу заняла. Вступила в группу «Путь домой», которая, как мне кажется, ведет наиболее активную работу по возврату мужчин.
От своего имени и в числе других участниц этой группы я писала и ходила на приемы к депутатам Госдумы, писала обращения в Минобороны, Совет Федерации, уполномоченным по правам человека и по правам ребенка. Сначала мы требовали установить точные сроки службы, чтобы не было такого, что человек заключает контракт на шесть месяцев, думая, что его отпустят ровно через шесть месяцев, приезжает в часть, а ему там командир ржет в лицо и объясняет, как на самом деле будет: что он сначала до окончания «СВО» прослужит и потом шесть месяцев сверху того. И требовали признать, что наши мужчины уже свое отслужили, долг Родине отдали. Но теперь мы требуем одного — демобилизации.
Наши обращения в упомянутые инстанции ни в коем случае не игнорируются, в установленный законом 30-дневный срок нам присылают какие-то отписки. Но отписки эти чаще всего не соответствуют действительности. Они нам талдычат про отпуска, про ротацию, а мы уже давно про демобилизацию пишем. Эти отпуска вообще ни о чем на самом деле, просто издевательство какое-то, пытка как для нас, так и для мужей. Они не успели приехать, как уже думают о том, что пора уезжать. Кстати, может быть, поэтому наши мужчины и начинают пить, когда приезжают домой. Потому что, как только они остаются наедине со своими мыслями, они понимают, что им опять нужно бросать любимых женщин, детей и уезжать на войну, которая в принципе ни фига никому не нужна.
Ответы иногда приходят не просто нерелевантные, а просто-напросто бредовые. Так, из отдела по обеспечению деятельности уполномоченного при президенте по правам ребенка, если я правильно поняла, нам написали, что если Минобороны пойдет нам на встречу, то статус наших военнослужащих изменится, и они станут получать всего две тысячи в месяц (документ есть в распоряжении у редакции — Прим. «Холода»). Мы поняли, что одними походами в приемные депутатов и письменными обращениями в инстанции нам не обойтись. Поэтому решили выходить на митинг КПРФ в Москве. Митинг согласованный, и люди, ответственные за его организацию, позволили нам на нем находиться, вот мы и подумали, что стоит рискнуть: вряд ли нас в кутузку заберут, раз нам разрешили там быть.
Выходить все равно было страшно: многие запуганы, что их заберут, задержат вплоть до 15 суток, влепят статью, какой-то административный штраф. Мне тоже было не по себе, но я подумала, что в худшем случае просто мама две недели с внучкой посидит. Я спросила у мамы: «Посидишь?» Мама сделала большие глаза, но сказала, что да. Я и пошла. Надо прорывать информационный вакуум. Потому что никто особо о нас говорить не собирается, мы — нерукопожатные, и темы наши запретные.
Все время, что мы были на митинге, за нами наблюдали полицейские, но подошли они к нам только после того, как мы развернули плакаты. Даже дали нам несколько минут с ними сфотографироваться — у нас были договоренности с несколькими СМИ, что они нас поснимают, но вскоре подтянулись и те, с кем мы не общались. Полицейские подошли проверить наши документы и позвали организатора митинга. Он нам стал рассказывать, что наши плакаты не соответствуют тематике акции. Но мы это и сами знали, и в принципе к действиям полицейских у меня претензий нет. Наши плакаты действительно не очень были в кассу, а полицейские вели себя максимально корректно и нас не кошмарили.
Во время этого митинга к нам также подошел Зюганов, сказал, что он готов нам помогать, но при условии, что мы будем себя хорошо вести. Если честно, хорошо вести мы себя не будем. До сих пор мы себя хорошо вели, и с места ничего не сдвинулось. Надо что-то менять. Лично я обязательно буду принимать участие в других митингах, а если их не станут согласовывать, буду пробовать организовать альтернативные акции-провокации, как-то еще о себе заявлять. Я считаю, что мы должны стать костью в горле у нашего правительства, иначе наших мальчиков нам не вернут.
На согласование же митингов рассчитывать не приходится: я писала в мэрию Москвы, хотела организовать митинг у себя на районе, просила посодействовать, посоветовать площадки, где можно определенному количеству человек будет выйти. Так они советовать ничего не стали, прислали ответ, что митинг согласовать невозможно из-за ковидных ограничений.
Конечно, далеко не все готовы на радикальные шаги. Не за себя боятся, а за своих детей, которые и так без одного родителя остались. За мужей, которых могут прессовать за то, что жена больно говорливая, чаще отправлять на опасные операции, на штурмы. Я всех понимаю. Вообще, мы все стараемся друг друга поддерживать, у нас между собой теплые отношения, несмотря на то, что не у всех совпадают взгляды относительно «СВО» и приемлемых методов воздействия на власть. В чем, я думаю, мы все солидарны, так это в том, что на грядущих выборах не стоит, и это мягко говоря, голосовать за Путина.
Большинство девчонок поддерживает «СВО», их мужья настоящие патриоты, а нас взяли и списали со счетов. При этом у остальных все нормально: вон миллионы тратятся на украшение Москвы и других крупных городов к Новому году, а ресурсов на войну при этом не хватает, наших мальчиков демобилизовать. Вообще, у меня за этот год кардинально изменилось отношение к властям. Очень обидно, что на нас все забили и спокойно занимаются себе своими предвыборными кампаниями. Я понимаю, что им это удобно — не принимать сейчас рискованных социальных решений. Они считают, что на нас можно забить, рассчитывают нас заткнуть или предполагают, что и этого им делать не придется. Мол, нас мало, мы не способны поднять смуту. Во многом они правы: среди нас, действительно, мало тех, кто готов сопротивляться, но это не значит, что мы замолчим. Значит, будем «один в поле воин».
