Когда человек погибает в серьезном ДТП, из-за взрыва, в пожаре или на войне, его тело трудно подготовить к похоронам. Этим занимаются танатопрактики — специалисты по реставрации тела после смерти. Танатопрактик Ольга Волкунович рассказала «Холоду» о культуре смерти, о том, как и зачем она научилась своей профессии и с какими сложными случаями ей приходилось сталкиваться.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Об особенностях своей работы
Танатопрактики занимаются подготовкой усопшего к церемонии прощания — делают все, чтобы вернуть человеку его прижизненный облик. Наши услуги включают в себя облачение и омовение тела, бальзамирование, танатомакияж. Есть и более сложные задачи — такие как реставрация тела после травматической смерти.
Посмертные изменения происходят и в случаях ненасильственной смерти: меняются черты лица, лица часто синеют. И танатопрактик обязан скрыть эти изменения и убрать все то, что может нанести психологическую травму прощающимся.
Речь даже не столько об эстетичности мертвого тела, его красоте, хотя это тоже важно, но и о безопасности. Санитарная обработка тела, тампонирование [естественных отверстий, которое предотвращает вытекание биологических жидкостей], бальзамирование — это в первую очередь про безопасность прощающихся. Так для людей нет риска заразиться через биологические жидкости усопшего. Покойному не обязательно было иметь ВИЧ или гепатит: за время после смерти в организме могли появиться различные болезнетворные бактерии, поэтому обработать тело нужно в любом случае.
О сложной реставрации тела
В моей практике было все: утопленники, люди, упавшие с большой высоты, погибшие в результате взрывов, пожаров. Бывает, когда внешность мы восстанавливаем только по фотографии. Такие сложные случаи с реставрацией занимают по 7–12 часов работы. Моя последняя сложная реставрация — женщина, которую привезли после летального ДТП с переломом лица и костей черепа. Она погибла на месте после лобового столкновения — у нее отсутствовали нос, часть лица. На один только нос ушло два часа: я делала человеку новый из воска так, чтобы он выглядел «родным».
Родственники погибшей полагали, что хоронить будут в закрытом гробу: они видели, что было «до». Когда они увидели «после», были в шоке, для них это было волшебством. Лицо выглядело так, будто вовсе не пострадало. Когда мне отдают на реставрацию тело, люди, как правило, ожидают, что я просто сделаю «получше», как-то прикрою, спрячу увечья, но когда видят результат, часто обалдевают: оказывается, можно даже в самом сложном случае «вернуть» человеку лицо.
О сочувствии
Когда много тел, большая текучка, ты делаешь вещи технично, быстро, профессионально. Сколько себе ни говори, что эта пустая оболочка и душа покинула тело, все равно это был чей-то близкий человек, чья-то мама, чья-то дочь. Даже если человек остался одиноким и его хоронят соседи, когда-то он был кому-то дорог. Ты можешь над телом не стоять и не плакать, но уважать — обязан. Хотя бывают такие случаи, которые и слезы вышибают. Я очень сопереживаю горюющим детям, которые хоронят мать или отца. Поневоле встаю на их место. Родители, которые хоронят детей, тоже меня трогают. У меня самой есть дочь. Не могу добиться безразличия, да и не хочу его в себе добиваться. Нужно стараться сохранить в себе человечность и участие.
Я работаю и с детьми, и с младенцами, совсем с крошечками. Отказывать можно, когда понимаешь, что бессилен. У меня такого в практике не было. Только один раз я убедила людей оставить закрытый гроб, потому что понимала, что иначе мы ретравмитизируем мать погибшего, которая очень остро реагировала на смерть сына. Я поговорила с его отцом, и мы решили оставить гроб закрытым. Человек утонул и очень долгое время находился в воде, но сделать лицо, нейтрализовать запах и убрать тяжелые посмертные изменения было возможно.
Быть танатопрактиком не страшнее, чем врачом. Есть же ребята, которые в Склифе (НИИ скорой помощи имени Склифосовского в Москве. — Прим. «Холода») работают — сами понимаете, какие случаи туда везут. Наше дело похоже в этом смысле на медицину катастроф. Травмы, увечья, повреждения тела — все это видят и врачи. Если говорить с сакральной, религиозной или даже мистической точки зрения… У меня нет страха смерти. Могу спокойно работать ночью с телом один на один. Когда встречаются сложные случаи, я часто начинаю вечером и продолжаю работать ночью.
Об учебе и заработке
В моргах, в судмедэкспертизе, в патологоанатомических отделениях, в отделах судебной экспертизы нет такой штатной единицы, как танатопрактик. Есть только санитары с образованием младшего медицинского персонала. Но обязанности санитара иные, санитар — не танатопрактик. Мы учимся, например, посмертному макияжу, использованию танатокосметики, потому что это совсем не такая косметика, которой пользуются визажисты. Мое обучение стоило около 50 тысяч рублей.
В танатопрактику многие идут, потому что им кажется, что это очень прибыльное дело. Но люди, думающие, что они сразу начнут грести деньги лопатой, сильно ошибаются. Для того, чтобы заявить себя как классного специалиста, нужно время, чтобы наработать опыт, и вложения в себя — в обучение, инструменты и косметику. Какое-то время я работала практически бесплатно: брала всех знакомых, родственников — потому что, чтобы развить навыки, нужны тела.
Бывает, люди не представляют трудностей нашей профессии, думают, что это так просто — пришел, причесал покойнику реснички. В прошлом я визажист и могу сказать, что работа с мертвым лицом сильно отличается от работы с живым. В этой профессии есть уйма физически сложных моментов. Например, помыть и одеть тело, которое весит больше 100 килограмм. А это базовая услуга, не стоящая больших денег.
О культуре смерти в России
Работа танатопрактиков помогает людям понять, что, несмотря на всю тяжесть ухода из жизни любимого человека, это может быть не пугающим, вид усопшего человека может не вызывать ужас.
Иногда людям приходится объяснять, что у посмертного макияжа нет декоративных задач. Часто на мое предложение загримировать покойника возражают, что девушка при жизни совсем не красилась, а в случае, если покойник мужчина, смотрят на меня как на сумасшедшую, мол, я предлагаю мужика покрасить.
В регионах люди, бывает, не понимают, для чего нужен танатомакияж. Настаивают на том, чтобы оставить усопшему естественный вид. Тогда я деликатно им объясняю, что в синем лице, открытом рте и приоткрытых глазах, уже потерявших свой цвет, мало естественного.
У нас в России похороны — это обычно, простите за выражение, страхомуть. Вся эта культура не располагает к тому, чтобы не бояться. Я в детстве часто бывала на похоронах в сельской местности. Стоял гроб с усопшим дома, под ним — тазик с марганцовкой, черной и страшной. Подвязанный бинтом рот. И все это обставлено вот этими страшными венками, от которых мурашки по спине идут.
В России культуру смерти никто и никогда не прививал, поэтому похороны пугают. Только сейчас все потихоньку двигается к тому, чтобы они стали светским мероприятием.
