В начале ноября родственницы мобилизованных вышли на акцию КПРФ в Москве с плакатами «Верните детям отцов», «Мобилизованным пора домой» и «Нет бессрочной мобилизации». Это стало первой заметной акцией близких мобилизованных с начала войны с Украиной. Участница акции 30-летняя Вера Озимкова (имя изменено) признается, что после мобилизации мужа ее жизнь превратилась в страшный сон. Вера в одиночку воспитывает двух детей, переживает за жизнь мужа и боится думать о том, какие преступления он совершает как солдат российской армии. Недавно она решила, что так продолжаться не должно, и примкнула к движению за демобилизацию. Теперь вместе с другими родственницами она добивается возвращения мужчин домой. Озимкова рассказала «Холоду» свою историю.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Я с детства — пацифист, верю в то, что люди должны жить в мире, и для меня война — немыслимая беда. Наши бабушки и дедушки, прошедшие Великую Отечественную войну, всегда повторяли: «Лишь бы не было войны». А мы что? Переврали их напутствия так, что получилось: «Можем повторить». И повторили…
Семья мои чувства не разделяла, с мужем и его родственниками я часто спорила из-за войны. Муж и вовсе называл меня бандеровкой, говорил, что, раз я живу в России, должна во всем ее поддерживать. Несмотря на это, муж яро войну не поддерживал, говорил, что Россию якобы на этот шаг вынудили, но осознавал, что война не несет ничего хорошего, не рвался воевать и критиковал тех, кто приклеивал буквы Z на автомобили. Меня эти разговоры с родственниками расстраивали, но я не могла предположить, что война коснется моей семьи напрямую. Думала, что все останется на уровне разговоров, наших разногласий и моих внутренних переживаний.
Но в октябре мой муж получил повестку и сказал, что пойдет в военкомат. «Как я буду прятаться, если повестка пришла. Я же не трус!» — говорил он мне. Это было его главным аргументом, но также он был уверен и в том, что, не явись он по повестке, на него завели бы уголовное дело. Тогда было очень неспокойное время: в интернете распространяли разную и не всегда проверенную информацию об ответственности за неявку — вот он прочитал где-то и поверил, что на него заведут уголовное дело, если он проигнорирует повестку. Прятаться же по подвалам или уезжать в другую страну он не намеревался и пошел в военкомат.
«Сядешь в этот автобус, я под него лягу»
Я не смогла его остановить, хотя попытки предпринимала самые отчаянные. Порвала повестку, спрятала военный билет, несколько раз запирала его дома без ключей. Ходила ругаться с военкомом. Думала сломать мужу ногу, как-то его покалечить, но не придумала, как это сделать, да и к насилию прибегать не хотела. Понимала, что он взрослый человек и в итоге поступит, как считает нужным, и все больше пыталась воздействовать на него разговорами. Объясняла ему, что он погибнет зря, оставит детей без отца, а он отмахивался. Считал, что его, как человека неопытного, отбывшего только срочную службу, не отправят в пекло, а оставят в приграничной зоне выполнять вспомогательные функции.
Провожать мужа на войну я пошла вместе с дочкой. Написала на листках бумаги «Миру мир», «Нет войне» и хотела раздать их родственникам мобилизованных, чтобы мы могли все вместе выразить свое несогласие с происходящим и в последний раз призвать наших родных одуматься. В итоге листки эти у нас никто не взял, и мы с дочкой были единственными, кто с ними стоял во дворе военкомата, пока ребят грузили в автобус. Я мужу тогда сказала: «Сядешь в этот автобус, я под него лягу». И это был не блеф, я и вправду готова была сделать что угодно, лишь бы его не увезли. Но он меня очень попросил этого не делать: сказал, что автобус меня просто объедет, и я только его опозорю. Ложиться под автобус я не стала. Теперь понимаю, что зря.
Я не знала, что с ним было почти два месяца, но в конце ноября он вышел на связь. Рассказал, что очутился на фронте через неделю после того, как прибыл в часть. Их отправили в Украину как мясо, не провели ни врачебную комиссию, ни подготовку. Мой муж получил военную специальность в возрасте 19 лет и с тех пор не выполнял никаких воинских обязанностей, в его отряде были немолодые люди, которые и вовсе не помнили, как служили, — так давно это было.
Связь с мужем нестабильная. В последний раз мы связывались неделю назад. А сейчас я не знаю, жив он или нет. Мой муж не привык жаловаться и мало что мне рассказывает. Я думаю эта терпеливость и нежелание роптать на судьбу в наших мужчинах как раз армией и воспитанны. Им в 18 лет было сказано, что ноют только бабы, вот они и не ноют. Но даже он иногда не выдерживает, говорит, что их некем заменить, а они все жутко устали и хотят домой. Я даже не представляю, какая у них накопилась усталость: столько времени находиться на фронте без ротации, будучи гражданскими людьми.
Да и условия у них непростые. Муж периодически докупает себе снаряжение и одежду на собственные средства, говорит, что чего-то не хватает, а что-то недостаточно качественное выдают. Вообще, очень помогает гуманитарка и волонтеры, но в какие-то места они не доезжают. А места бывают гиблые: однажды им с ребятами элементарно не хватало питьевой воды.
Я не знаю, убивал ли мой муж мирных людей, но очень надеюсь, что он не сделал много плохого. Месяц назад он приезжал домой в отпуск, я спрашивала его, что он делал на войне, он что-то рассказывал, не хочу говорить что. Я не знаю, насколько правдивы его рассказы, и на самом деле сама боюсь знать правду.
Он — часть никому ненужного зла
Когда муж приезжал в отпуск, он стал другим. Все время пил, чего раньше не случалось. Стал агрессивнее себя вести с детьми, чаще повышать на них голос. Придумал игру, в ходе которой младший ребенок должен был выполнять невыполнимые в силу его возраста задания. Ему было сложно, а муж настаивал, в итоге сын расплакался, и я эту игру прекратила. Я в этом его поведении разглядела симптомы ПТСР. Человек видел то, что никто не должен видеть, у него пострадала психика, а он не знает, как мириться с этой болью, и пытается заглушить ее, как умеет, — алкоголем и криками. Но детям этого не объяснишь, им просто плохо.
Они сначала спрашивали, где папа, говорили, что скучают, потом перестали. Вместо этого стали играть в войну — приклеивать себе на лоб раскрашенные в красный ватные диски, перебинтовывать головы, сооружать протезы на ногах, как будто их ранило на войне. Я не знаю, откуда они это берут: я специально не включаю дома телевизор, рассказываю им, что война — это плохо, что папа там только потому, что его Путин туда отправил, а сам бы он не поехал, но все без толку. Это я могу свой стресс, свою тревогу понять и выразить в словах, а они этого не умеют, они это выражают вот так, через эти страшные игры.
Президент очень любит рассказывать про семейные ценности, государство на словах обеспокоено продвижением семейной политики, а на деле отняло у наших детей отцов и не собирается возвращать. Мне тяжело управляться с детьми одной, я никогда не планировала быть единственным родителем, но бытовые сложности — не самое страшное. Я год живу как в кошмаре. Просыпаюсь среди ночи в слезах, потому что мне снится война и то, что там происходит с мужем. Я ведь с самого начала знала, что все это абсолютно зря, а теперь там мой муж. Он — часть этого никому ненужного зла, и в любой момент может быть убит.
Поэтому, когда он вернулся на фронт из отпуска в прошлом месяце, я решила, что с меня хватит. Я не могу остановить эту преступную войну, но могу начать что-то делать, чтобы вернуть себе мужа, а детям отца. Я нашла в телеграм-канале группу «Путь домой», где другие жены, матери и сестры мобилизованных обсуждали, что можно сделать, чтобы вернуть наших мужчин домой. Я и раньше знала, что не могу быть единственной, кто считает, что гражданских людей нельзя вот так забрать и удерживать на фронте до окончания войны, которое не пойми когда наступит. Но в этой группе нашла женщин, готовых не только плакаться, но и действовать.
Прорвали информационную блокаду
Я увидела, что девочки отправляют запросы в Минобороны, в администрацию президента, заваливают письмами депутатов Госдумы, требуя демобилизовать наших мужчин, и примкнула к их движению. Ответы на эти запросы нам приходят бестолковые по большей части: нам пишут про отпуска, что они якобы соблюдаются в соответствии с законодательством. Во-первых, это наглая ложь, отпуска задерживаются, и вместо 28 положенных дней некоторых ребят отправляют домой на половину срока. А во-вторых, мы не требуем отпусков — мы требуем вернуть нам наших мужчин окончательно, так, чтобы они больше не возвращались на войну. Нам не нужны отпуска и ротация, мы требуем того, чтобы все вернулось к состоянию до 21 сентября. Раз уж у нас не война, а СВО и мобилизация не всеобщая, а частичная, то и участвовать в ней должны только те, кто хотят, а не те, кого насильно увлекли и уже год не отпускают.
По существу полной демобилизации нам никто внятно ничего не отвечает. Из администрации президента нам написали, что уволиться со службы по мобилизации наши мужчины могут в соответствии с существующим законодательством, то бишь никак, пока президент не объявит о завершении мобилизации или после прекращения обстоятельств, послуживших основанием для призыва граждан на военную службу. То есть после окончания СВО.
Поскольку наши письменные запросы не получают должной реакции, мы решили выйти на митинг. Увидели, что в центре Москве проходит акция КПРФ за справедливость, и примкнули к ней. Мы посчитали, что имеем право присутствовать на этом митинге, потому что он посвящен справедливости, а в нашем случае справедливость была нарушена.
Полицейские, однако, с этим не согласились и, как только мы развернули плакаты, подошли к нам, спросили, что это мы тут делаем, и сказали, что наши требования не относятся к повестке митинга. Но действовали они корректно, потому что митинг был согласованным, никого не задержали и не грубили нам. Нам удалось поговорить с присутствующими там журналистами, сфотографироваться, пообщаться с Зюгановым и другими депутатами Госдумы от КПРФ. Они нас вежливо выслушали, взяли наши письменные обращения.
Некоторые уже даже прислали ответы, правда, тоже бестолковые. Написали, что работают с Минобороны по вопросу отпусков и поблагодарили нас за обращение. Но я считаю, что, несмотря на это, акция удалась, потому что нам хоть чуть-чуть, но удалось сломать информационную блокаду, показать, что мы существуем и что готовы бороться за наших мужей. О нас написали военкоры, не в хорошем ключе, но написали. Раньше же тема мобилизованных ими замалчивалась.
Я не могу сказать, что мы собираемся делать дальше, потому что у нас нет администрации или лидера, мы просто вот такой пчелиный рой. Но сидеть на месте ровно мы точно не станем. Сейчас женщины из «Путь домой» совместно с другими родственницами мобилизованных пытаются согласовать митинг в Новосибирске. Сделать этого им пока не удается. (Вскоре после того, как «Холод» поговорил с Верой Озимковой, мэрия Новосибирска запретила родственникам мобилизованных проводить митинг за их права. Организаторы акции сообщили, что теперь она пройдет в «закрытом помещении». — Прим. «Холода».) Но я готова на подобные акции ездить и дальше. Это не так страшно, как выходить к военкомату с антивоенными плакатами. Тогда я чувствовала себя потерянной, пребывала в состоянии шока, а здесь у меня есть четкая проблема, за решение которой я борюсь.
Хотя переживание быть избитой полицейскими присутствовало и здесь. Даже несмотря на то, что некоторые родственницы мобилизованных, в отличие от меня, поддерживают войну и не призывают ее остановить. Они хотят, чтобы цели СВО выполнялись за счет профессиональных военных, добровольно заключивших контракт, а не их изможденных родственников. Я не знаю, сколько из них искренне верят в то, что в Украине живут нацисты, мечтающие покончить с Россией. Я думаю, что на самом деле многие не поддерживают войну, просто боятся об этом открыто говорить. И я их понимаю — делать это сейчас и вправду страшно.
Как бы то ни было, мы стараемся не делать политику камнем преткновения, так как наша общая цель — демобилизация.
