Моя жизнь в 302 камере

Петербургская художница Саша Скочиленко — одна из самых известных фигуранток дел о «фейках» об армии. В апреле 2022 года Скочиленко задержали после доноса и обвинили в том, что она заменила ценники в продуктовом магазине на антивоенные листовки. В ноябре 2023 года ее приговорили к семи годам колонии. У Скочиленко диагностированы несколько заболеваний: целиакия, врожденный порок сердца, биполярное расстройство, а уже в СИЗО врач поставил ей диагноз «посттравматическое стрессовое расстройство» (ПТСР). Как с этим жить и как справляться в условиях заключения, Скочиленко написала для «Холода».

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

После задержания я заразилась посттравматическим стрессовым расстройством. Почему я говорю «заразилась»? Да потому, что ПТСР заражаются посредством насилия — физического или психологического, — а потом это насилие, как вирус, начинает воспроизводить само себя. Либо человек, ставший жертвой абьюза, сам становится абьюзером, либо он начинает направлять агрессию на самого себя и неосознанно попадать в ретравматизирующие ситуации, где снова и снова — насилие. 

Я многое знаю о ПТСР, так как с насилием или угрожающими жизни ситуациями я сталкиваюсь на протяжении всей жизни. Я много лет ходила на психотерапию и с какими-то травмами мне удалось справиться (впрочем, чтобы проработать их все, мне, возможно, и всей жизни не хватит). Так что после задержания я знала, что определенные психологические процессы будут во мне происходить.

Симптомы ПТСР не заставили себя долго ждать. Уже в первую неделю моего пребывания в СИЗО мне начали сниться кошмары. Мне снилось, как следователи топили меня в тазу: макали головой в таз и засекали время, потом снова вынимали, я едва успевала вдохнуть — и все повторялось снова. Это еще и перекликалось с тем, что в 27 камере, где я содержалась тогда, меня каждый день заставляли перестирывать в тазу все свои вещи, включая объемные свитера и теплый халат. 

Когда я переселилась в 302 камеру, где живу до сих пор, мне приснилось, что я выпрыгиваю из самолета с парашютом. И едва я касаюсь ногами земли после долгого и страшного полета, вновь оказываюсь в самолете и мне снова нужно прыгать. Я открываю рюкзак и начинаю судорожно вынимать из него вещи: какая-то книга, тетрадка, флейты — но парашюта там нет. 

Рюкзак мне тоже снился неспроста: когда в моей квартире был обыск, я точно так же доставала из рюкзака вещи. Мне снилось, как я спускаюсь, подобно скалолазу, вниз по отвесной стене без страховки. Мне снились мучительные смерти животных, кровь, кишки, расчлененка, трупы. Змеи, много змей. Я иду по полю, а под ногами клубятся змеи (а змеи — главный мой страх). Снились бесконечные лабиринты, по которым я бегу сломя голову и за мной гонится какое-то мрачное безликое зло. Мне снилось, что меня преследует полиция. Мне снилось, как мы с друзьями джемим на набережной и прямо рядом с нами падает атомная бомба.

Во сне я дралась с соседом, который весит в два раза больше, чем я. Я снова училась в школе (а это само по себе кошмар) и в какой-то момент понимала, что за весь год я еще ни разу не была на уроке математики и мне вот прямо сейчас надо писать контрольную. Я выступала на сцене перед огромной аудиторией и вдруг обнаруживала, что на мне нет штанов, или я просто забывала слова своей роли. 

И это только малая часть кошмарных сюжетов, которые снятся мне каждую ночь в течение этих двух лет — и всякий раз, когда я ложусь спать, я знаю, что ничего хорошего меня там не ждет. Это очень выматывает, и во сне я почти не отдыхаю. Соседки жалуются, что я плачу, кричу или громко разговариваю почти всю ночь. Как я понимаю, так моя психика пытается пережить травматические события — и никак не может.

Некоторые люди с ПТСР видят флешбэки — это когда перед глазами возникают навязчивые картинки травмировавшего события. У меня это флешбэки-метафоры — в виде кошмаров или видений наяву. В такие моменты в моей голове возникают картинки о смертях животных, которым я была свидетельницей. EMDR-психолог (EMDR или Eye Movement Desensitization and Reprocessing — это метод терапии психологической травмы, помогающий снизить чувствительность к пугающим воспоминаниям с помощью движений глаз. — Прим. «Холода») сказала мне, что мозг может связывать с травмирующими событием любой другой мучительный опыт. КПТ-специалист (психолог, работающий в когнитивно-поведенческом подходе. — Прим. «Холода»), с которым я тоже работала, подсказал мне технику остановки флешбэков:

1. Описать, что ты сейчас чувствуешь.

2. Описать, где и как это ощущается в теле.

3. Описать, чем это было вызвано.

Мне объяснили, что флешбэки не появляются просто так. Флешбэк вызывается триггером — это может быть ситуация или даже какое-то слово. Для меня, например, триггером всегда оказывается момент, когда на меня надевают наручники (во время задержания мне сильно поранили руки наручниками). Или когда люди упоминают о голоде — я пережила сильный голод в изоляторе временного содержания (ИВС). Или когда меня трогают за руку без предупреждения (оперативник во время задержания внезапно схватил меня за руку, даже не представившись). И даже, например, когда я вижу, что у меня отросли ногти (оперативник после задержания жаловался, что я его сильно поцарапала — бедный, бедный оперативник).

4. Дальше нужно вспомнить, какое сегодня число, какой год и даже, может быть, который час.

5. Затем — перечислить как можно больше предметов, которые тебя окружают.

6. И конечно, глубоко подышать — короткий вдох и очень длинный выдох.

Признаться, эта техника не очень мне помогла. Флешбэки заканчивались, но, когда я перечисляла что-то типа: решетка, железная дверь, железный стол… становилось капец как грустно. Думаю, эта техника больше рассчитана на человека, пережившего травмирующее событие в прошлом. Вот он сидит в мягком кресле в теплом уютном доме, и рядом с ним родные или просто клубочек пушистой кошки. Я всего этого лишена и, более того, нахожусь в обстановке, где я окружена триггерами. 

Моя травма не закончилась: пока я в тюрьме, я продолжаю переживать травмирующий опыт. В связи с этим EMDR-терапевтка, с которой я работала, предложила мне немного усовершенствовать технику остановки флешбэков. В самом конце вместо перечисления предметов перечислять позитивные физические ощущения, например: «мне тепло», «я удобно лежу», «я сыта», «у меня ничего не болит»… Это помогает.

Еще одно следствие ПТСР — это деперсонализация. Для меня это совсем не болезненное ощущение, просто странное — его ни с чем не перепутаешь. Выражается это так: иногда я вижу себя как будто со стороны, словно смотрю фильм или читаю о себе комикс. И ощущение такое: это что, происходит со мной? Я что, в тюрьме? Самой красноречивой иллюстрацией этой деперсонализации узника была и остается надпись, оставленная в нашем дворе одной из заключенных: «Ебать, мы в тюрьме!»

Как вы поняли, ПТСР тут не у меня одной. Многие признаки этого расстройства часто ощущаются в общении с арестантами. Я также узнала, что человек, страдающий ПТСР, склонен зацикливаться на травмировавшей его ситуации и чувствует свою вину в том, что произошло. 

Заключенные женщины часто вспоминают обстоятельства своего задержания и бесконечно рассуждают о том, в какой момент они могли поступить иначе, чтобы задержания не случилось. Некоторые утверждают, что в дни, предшествующие задержанию, они испытывали предчувствие или «видели вещие сны» — и им кажется, что если бы они прислушались к своим ощущениям, то с ними не случилось бы того, что с ними случилось, и все было бы как прежде. 

Поначалу эти мысли тоже постоянно меня преследовали, но через какое-то время я поняла, что все в моей жизни органично вело к этому моменту. Все вышло так, как должно было быть. Как раньше уже никогда не будет, но зато будет как-то по-новому. Иными словами: фарш не провернуть назад (например, фарш из нута), но можно сделать из него аппетитную котлетку.

Еще одно общее место в мировоззрении заключенных, среди которых я нахожусь, — это ощущение собственной плохости. Сразу после задержания они начинают переживать о том, что их обязательно бросит партнер. Признаться, даже я стала думать о том же самом. У меня тут же началось Расстройство пищевого поведения (РПП), я набрала 15 килограммов, и мне постоянно кажется, что я плохо выгляжу. Виню себя, если съедаю хотя бы чуть-чуть сладкого.

У некоторых заключенных возникает ощущение, что они какие-то грязные: они бесконечно перестирывают вещи и по несколько раз в день намывают тело, поливаясь из бутылки над унитазом. Есть люди, которые трут зубными щетками полы (и некоторые из них уверяют, что им нравится это делать). Складывают каждую вещь, которую имеют, в маленький пакетик или контейнер, которые, в свою очередь, помещаются в божественном порядке внутри сумки. О чем говорить? Люди здесь пустые пакеты складывают в маленькие треугольники! 

Это тоже следствие ПТСР — лишенные контроля над собственной жизнью, они пытаются контролировать хоть что-то. Иногда из-за травмы жизнь человека, наоборот, погружается в полный хаос. В этом я вся. В баулах у меня тотальный беспорядок. Убирай не убирай, после обыска в них все равно полный трэш.

Еще одним симптомом ПТСР является дереализация. Я мало могу о ней рассказать, потому что дереализацию я испытывала всего пару раз в жизни, и то не в связи с травмой ареста. Люди описывают это состояние очень по-разному: кто-то в такие моменты видит все будто бы пластилиновым, для кого-то окружающее пространство начинает выглядеть «каким-то пластмассовым», для кого-то все становится серым и смазанным… Но в основном никто толком ничего описать и не может, потому что суть этого состояния — полное выпадение из реальности: реальности чувств, рефлексии, смыслов и материального мира. Говорят, это может длиться минуты, часы или даже дни. Я просто рада, что со мной этого сейчас не случается.

То, что случается со мной очень часто, — это раздражительность. Иногда меня может раздражать буквально все: например, что моя соседка долго моет руки, или то, как на меня посмотрел дежурный, или то, что вода слишком горячая, или то, что у меня скоро закончится книга. 

Эта раздражительность — как внезапное огромное цунами. Не срываться на других мне помогает только нормотимик (группа препаратов, помогающих стабилизировать настроение. — Прим. «Холода»), который выписал мне врач. Благодаря ему волна раздражения, которая меня резко накроет, в ту же секунду спокойно схлынет, и я не успею в такие моменты навредить себе или окружающим. К сожалению, остальные заключенные лишены такой медикаментозной поддержки и часто бывают агрессивны, причем агрессивны внезапно, и срываются друг на друге по мелочам.

Я также знаю, что человек с ПТСР вообще часто испытывает скачки эмоций: его может резко охватывать отчаяние или, наоборот, ажитация. Некоторые люди пытаются сбежать от этих эмоций в разные зависимости. А иногда это приводит к эмоциональному онемению, потому что испытывать такие эмоциональные перепады просто невыносимо. У меня было такое состояние в последние месяцы судов. Мне казалось, что я вообще больше ничего не могу чувствовать, и мне стало легче только после приговора, когда ретравматизирующих факторов в моей жизни стало меньше.  

Читала, что человек с ПТСР живет с ощущением постоянной угрозы. Это так. Знаете, такое, когда тебе кажется, что кто-то резко выпрыгнет из-за угла. Нас часто пугают громкие внезапные звуки или когда кто-то неожиданно подойдет со спины (людям с ПТСР лучше не устраивать таких сюрпризов). Здесь это у всех. Все мои соседки постоянно вздрагивают и очень сильно пугаются, когда в стальной двери поворачивается ключ. В такой момент сердце как будто выпрыгивает из груди. При этом умом понимаешь, что ничего страшного произойти не может: сотрудник просто зайдет в камеру, кого-нибудь вызовут к следователю или (как нас, например) позовут на проверку.

Но больше, чем это, меня выматывает ощущение экзистенциального ужаса, которое распространяется из груди и будто бы придавливает к земле. Это не про то, что кто-то может резко выпрыгнуть из-за угла — это, скорее, как будто на тебя движется исполинское чудище, а ты стоишь в оцепенении перед лицом своего страха. В такие моменты мне помогает делать что-то медитативное — например, дыхательную гимнастику, или растяжку, или рисунок с огромным количеством мелких деталей, — просто отвлекаешься от этого ощущения, и можно переждать, пока оно не пройдет. Иногда приходится ждать целый день. 

Наверное, общим для всех травмированных, которых мне довелось встречать, является то, что они преуменьшают значение своей травмы и думают о том, что есть события, которые травмируют людей сильнее. Как я понимаю, самым первым шагом к излечению является признание проблемы. То, что произошло с вами, в действительности ужасно. Травмы невозможно сравнивать. И что бы ни произошло, это не делает вас человеком плохим или недостойным лечения. 

Почти два года мне самой, несмотря на то что я наблюдала у себя все симптомы ПТСР и даже начала его лечить, упорно казалось, что ничего страшного не произошло. При задержании мне никто не сломал конечности, меня не пытали раскаленным утюгом на допросе, меня никогда не избивали сокамерницы, мне никто не втыкал заточку в бок. Я просто живу в камере, и если чем-то серьезно и мучаюсь, то разлукой с близкими, а люди пишут мне: «Я не представляю, как тебе тяжело сейчас» или «Ты сейчас там, в этом аду». И я часто не понимаю, почему мне вообще это пишут.

Но недавно я подумала: а ведь, наверное, тюрьма — это страшно. Когда я была на воле, я и сама очень сильно боялась тюрьмы, просто панически. Административный арест в марте 2022 года на семь суток казался мне чем-то невообразимо жутким. О чем говорить? Большая часть людей в России боится тюрьмы больше, чем войны. 

Я думала об этом и пришла к выводу, что тюрьма так страшна именно потому, что воплощает в себе целый комплекс человеческих страхов. Тюрьма страшна не только тем, что связана с насилием (а то, что тебя несколько раз в день запирают на ключ или не оказывают надлежащую медицинскую помощь, уже является насилием). Тюрьма также связана с большим количеством социальных страхов: страх потери приватности (когда читают твои письма, когда ты живешь под камерами, когда туалет закрыт только перегородкой), страх погрузиться в среду маргиналов, страх получить статус бывшего зека, которого не берут на работу и сторонятся родственники.

Причина этих страхов — не только личное отношение человека к тюрьме, но и, как мне кажется, следствие коллективной травмы. Общество тоже субъект, и оно может получать травмы: в 1930–1940-е- почти у каждого человека если не родственник, то знакомый, нет-нет да и оказывался в числе репрессированных. Людьми владел страх того, что раздастся громкий стук в дверь. И это страх не просто насилия или невыносимо тяжелого выживания в лагере. Это страх смерти как таковой: физической — репрессированных расстреливали или просто медленно умертвляли; и духовной — таких людей просто вычеркивали из жизни, от них отрекались родные, чтобы самим не попасть в тюрьму. 

Этот страх передается из поколения в поколение. Детям могли не рассказывать всей правды, но любой ребенок чувствует, когда что-то неладно, и родительская тревога всегда ему передается. Именно поэтому этот страх такой чудовищный — он чудовищней всего, через что мне довелось пройти.

Сейчас мне помогают медикаменты, которые выписал врач для лечения биполярного расстройства, — они снижают и интенсивность симптомов ПТСР. Помогает мне и дыхательная гимнастика, бег, медитация, упражнения от EMDR- и КПТ-специалистов. Но на первом месте в излечении ПТСР — конечно, психотерапия (в отличие от БАР, ПТСР медикаментами не лечится). А реально и по-настоящему излечить ПТСР я смогу только тогда, когда мое заключение закончится и травмирующий опыт окажется позади.

Если в этом тексте какой-то из симптомов ПТСР показался вам знакомым, то, пожалуйста, обратитесь к специалисту. Серьезную психологическую травму можно получить не только оттого, что вы подверглись насилию — физическому или психологическому, — но и случае, если вы стали свидетелем насилия, побывали в зоне боевых действий, попали в аварию, пережили стихийное бедствие, пережили гибель близкого или даже подверглись очень болезненной медицинской процедуре в раннем детстве, а также много всего иного. 

Если вы столкнулись с ПТСР, вам необходимо своевременно получить помощь. Одним из самых страшных последствий запущенного ПТСР (которого, к счастью, у меня нет) могут быть суицидальные мысли и даже законченный суицид.

Но я верю, что даже самую тяжелую травму можно исцелить, если много работать в этом направлении.