Из-за войны все время говорят про «травму свидетеля». Что это такое?

Объясняем, как наблюдение за ужасами войны может сказаться на психике

Военные действия и преступления наносят непосредственную травму людям, которые оказываются их жертвами. А еще они влияют на психику тех, кто наблюдает за ними со стороны, — наука изучает эти эффекты несколько десятилетий, для них даже придуман специальный термин «вторичный травматический стресс». «Холод» разобрался в том, что это такое.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Травма свидетеля возникает у людей, которые не переживают насилие, но наблюдают за ним. Иногда — у трети таких людей 

Травматическое событие, пережитое человеком, может косвенно повлиять на тех, кто услышал об этом опыте. Чтобы описать эту связь, в психологии используется понятие вторичного травматического стресса: человек, который не был очевидцем или участником события, испытывает те же симптомы, что и пострадавший. «Есть прямые жертвы — те люди, которые попали в условия военных действий или которые принимают в них участие, и есть косвенные — те люди, которые наблюдают военные действия в средствах массовой информации, например», — объясняет «Холоду» кандидат психологических наук Мария Падун. 

Вторичный травматический стресс затрагивает от 10 до 35% помогающих специалистов — такие данные приводит почетный профессор Брайан Брайд из Университета штата Джорджия в статье для книги Encyclopedia of Trauma: An Interdisciplinary Guide. Среди них, например, психологи, медицинский персонал, социальные работники.

Вторичный травматический стресс начали изучать после 11 сентября. Его фиксируют даже у крыс

Исследователи начали активно изучать проблему косвенных жертв после теракта 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, когда телеканалы транслировали происходящее у башен-близнецов в прямом эфире. Наблюдатели рассказывали психологам о том, что у них возникла стрессовая реакция из-за того, что они видели повторяющиеся сцены насилия в новостях. «Через некоторое время у части этих людей было посттравматическое стрессовое расстройство, при том, что они напрямую эти события не переживали», — говорит Падун. 

Чтобы объяснить, как это работает, Падун приводит в пример эксперимент, который ученые проводили над крысами. «Крыса наблюдала, как другая крыса подвергается агрессивному воздействию со стороны других крыс. Наблюдающая крыса находилась в безопасности, видела это через стекло. Понятно, что симптомы ПТСР у крыс трудно измерить, но есть определенные индикаторы тревожного и депрессивного состояния, а также когнитивных нарушений у крысы, которые связаны с нарушениями памяти, — рассказывает психолог. — Признаки тревоги и нарушения памяти сохранялись у крысы в течение шести недель после этого, а депрессии — в течение восьми недель. Более того, оказалось, что эта симптоматика связана не со звуками, которые издавала страдающая крыса, и не с запахами, а именно с визуальными образами».

У вторичного травматического стресса те же особенности, что у первичного. Но нынешняя ситуация для россиян особенная

При вторичном травматическом стрессе наступают такие же негативные последствия, как и при первичном воздействии — но менее интенсивные. Человека преследуют навязчивые образы, он ощущает сильное возбуждение и беспокойство. Также у него может ухудшиться память, снизиться когнитивные способности, ему становится сложно заботиться о себе, выполнять рутинные действия.

Мария Падун отмечает, что нынешняя травматическая ситуация делает граждан России не просто наблюдателями. «Мы можем читать, например, о резне в Уганде. Это где-то далеко от нас, мы не имеем к этому отношения, мы просто сочувствуем. А в нынешней ситуации кроме эмпатии мы испытываем и другие чувства, связанные с тем, что мы не просто косвенные жертвы, — говорит она. — Определенная часть российского общества испытывает моральное потрясение. На военные образы и страдание людей в ходе военных действий накладывается наше переживание косвенной причастности к тому, что происходит». 

По мнению Падун, чувство вины часто возникает у людей, которые привыкли участвовать в политической и общественной жизни. Она объясняет, что вина сильно связана с контролем: «Это адаптивная эмоция, которая сформировалась за время эволюции. Она говорит о том, что мы хотим контролировать происходящее с нами и с другими людьми вокруг нас». Сейчас активные люди ощущают, что они мало на что могут повлиять. 

Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.