После смерти Алексея Навального многие люди в отчаянии и борются с депрессивными мыслями. За последнюю неделю в антивоенный проект психологической помощи Without Prejudice, который предоставляет бесплатные кризисные консультации, поступило более полутора тысяч обращений, 35% из них — от людей с суицидальными мыслями. По данным проекта, 80% обращений поступило из России: люди говорят о том, что у них «украли будущее» и что они хотят «уйти вслед за Алексеем». Специалистка проекта рассказала «Холоду», как справиться с чувством безнадежности, как сами психологии совмещают горевание и помощь и как найти надежду, несмотря на происходящее.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Ольга (имя изменено) — консультантка антивоенного проекта Without Prejudice. Психологический стаж — около 30 лет, раньше работала в кризисной психологической службе.
Новость о смерти Алексея Навального прочитала в середине дня во время прогулки. Я расслабленная, вокруг солнце, трава, цветочки. Тут у меня руки задрожали и внутри все оборвалось. Не могу сказать, что это был шок, но была тяжесть, ощущение, что тебя придавили. У меня есть несколько фотографий меня в этот день с разницей в несколько часов: сначала сияющее лицо, а потом глаза совершенно больные.
Вскоре мне позвонила Полина (Грундмане, основательница проекта Without Prejudice. — Прим. «Холода») и спросила, смогу ли я выйти из отпуска и включиться в работу, потому что запросов на психологическую помощь очень много. И ближе к вечеру я стала консультировать.
Обращались очень разные люди: и по статусу, и по жизненному опыту, совсем юные и взрослые. В основном все переживали безнадежность и боль, но ведущая эмоция — отчаяние. В тех случаях, когда человека удавалось вывести на злость, гнев или ярость, можно было выдохнуть — эта эмоция дает силы.
Профессионалам тоже больно
Когда происходит какое-то важное событие, все профессиональное в какой-то момент сметается напрочь, а все личное, человеческое — выходит вперед, и требуется приличное количество усилий для того, чтобы прийти в равновесие. И это нормально. Никакая подготовка, никакие знания не помогают отмахнуться от боли. Каким бы ты ни был профессионалом, ты тоже будешь переживать.
Возьмем обычного врача: если он простыл, то простуда у него проходит, как у всех, несмотря на то, что он знает, какие препараты надо пить. С эмоциями процесс такой же. Я могу все понимать, продолжать оказывать помощь другим, но это не избавит меня от моих личных переживаний. И я бы сильно сомневалась в профессионализме человека, если бы он сказал, что он остался равнодушен: явно с ним тогда что-то не в порядке.
Свои эмоции нельзя оставлять без внимания, но к ним возвращаешься после консультации. А когда ты начинаешь работать с клиентом — отстраняешься. С опытом на автомате начинаешь разделять: вот эта эмоция связана с состоянием твоего собеседника, а вот это — твоя собственная. Очень важно эти вещи не смешивать.
При этом на каждой консультации что-то откликается — это же диалог, причем гораздо более глубокий, чем в обычной жизни. И личность психолога — это тоже инструмент: моя чувствительность может помогать собеседнику лучше понять себя. Буквально вчера я разговаривала с клиенткой. Она говорит: «Я сильная, все хорошо». А я ее спрашиваю: «Почему вы это говорите, а у меня в глазах слезы стоят? Что с вами происходит?» И она начинает плакать. Она говорит: «Я сильная, я сильная». Но она не позволяет своим эмоциям вылезти наружу. А куда деть отчаяние от того, что человека, который, по сути, привел ее в политику, открыл ей глаза на происходящее, сейчас нет?
Направить отчаяние
Сейчас я работаю и с людьми, которые обратились к нам с суицидальными мыслями. Контекст здесь может быть очень разным. Например, социальным. У всех разное окружение: кто-то находится в пузыре, где вокруг соратники и поддержка. И тогда, если его накрывает, он может просто открыто про это поговорить, выдохнуть, прокричаться, проплакаться. Его обнимут и погладят.
А есть те, у кого таких людей нет, и они могут чувствовать невероятное отчаяние. Они понимают, что таких, как они, много, но рядом с ними только те, кто равнодушен или придерживается другой позиции. А от того, что ушла такая значимая фигура, ты чувствуешь себя еще более одиноким.
А может быть, суицидальные мысли — это способ от чего-то сбежать. Например, от боли, от решения проблем. Если у человека сформирован такой избегающий паттерн поведения, то в кризисные моменты он может запуститься снова.
Когда человек говорит, что хочет умереть, важно помнить, что раз он об этом рассказывает, значит, в нем сохраняется и желание жить. Тяга к смерти возникает из-за сильнейшей боли, и очень важно ее признавать. Боль вызывают разные эмоции: отчаяние, страх, гнев, беспомощность, безнадежность. Эти эмоции очень сильные, и важно, чтобы человек их проговорил, прокричал, проплакал.
Чтобы справиться с отчаянием, я бы советовала смотреть на тех, кому хуже. Я понимаю, что своя рубашка ближе к телу и, когда у меня болит зуб, мне нет дела до того, что происходит на другом конце земного шара. Можно закрыться в собственном отчаянии, но давайте честно спросим себя: а кому сейчас тяжелее, мне или Юлии Навальной? Хочется ли ей помочь в этот момент? И если Алексей Навальный был так сильно значим, то не будет ли гораздо честнее в память о нем помочь его близким и направить отчаяние в борьбу. Это же очень мощная эмоция, и нужно использовать эту энергию во благо.
Почувствовать, что ты не один
Я пришла работать в проект после того, как сама обратилась в группу поддержки. Когда началась война и всех колбасило, я искала помощь. И еще было не очень понятно, как психологическое сообщество отнесется к тому, что происходит. Оно расслаивалось: кто-то был за, кто-то был против, были опасения насчет того, можно ли высказываться. Я заметила, что в таких группах достаточно много психологов, которые сами ищут помощь и поддержку. Просто у психологов есть понимание того, что необходима такая гигиена.
Теперь я сама постоянно веду такую группу. Она называется «Я остаюсь» — для тех, кто остается в России, но при этом придерживается антивоенной позиции.
Последняя группа завершилась за две недели до смерти Навального, при этом ребята продолжают поддерживать друг друга в чате, объединяются, там уже такое микросообщество. У большинства из них есть сложности с родственниками, с друзьями, на работе есть прямой запрет на обсуждение политики. Это тот случай, когда люди оказываются в изоляции.
Основной запрос в группах поддержки — почувствовать, что ты не один. Люди хотят сплочения, люди этого ждут, и я помню, как у некоторых загорелись глаза, когда появилась возможность поставить подписи за Надеждина. Они воспринимали это как митинг, возможность оказаться среди своих, побыть там какое-то время. Даже если очередь заканчивалась и они уже поставили подписи, многие все равно оставались.
Все закончится
Как и другие психологи, я делаю перерывы и не консультирую 24/7. Мне важно позаботиться о себе: гулять, есть вкусную еду, нормально спать, в конце концов, меньше читать новости. А еще разрешать себе испытывать эмоции: плакать и грустить, когда мне этого хочется. Также мне помогает находиться в уединении: поскольку в моей работе много глубоких контактов с людьми, для меня полезно побыть одной — я через это восстанавливаюсь.
Произошедшее — грустно, тяжело, печально. Но для меня во всем этом много жизни. Не радостной: это не про бравурность — это про то, что Алексея убили, но есть Юля, которая не сдается, и вокруг нее сплачиваются люди — вот в этом жизнь. Для меня во всем этом также есть точка кристаллизации силы. Да, через отчаяние, да, через боль, но здесь люди готовы сплотиться, а там — на стороне власти — нет, там ткань расползается.
Мне по-человечески откликнулся разговор с одной собеседницей. По голосу ей было лет 19–20. Настолько юная, но уже так глубоко погружена во все события. Такая чистая, абсолютно вдохновляющая в своих переживаниях. В ней было было очень много внутренней силы: в ее голосе, рассуждениях, воспоминаниях.
Она постоянно говорила о том, что боится потерять ориентиры. То есть ей важно придерживаться своей позиции, сохранять эти ценности и важно менять что-то в лучшую сторону. Если у нас такая молодежь, то господин Путин — а он не первый тиран — тоже закончится.
