Путин подписал закон о запрете суррогатного материнства для иностранцев. Теперь услуги доступны только российским парам или одиноким женщинам. Председатель Госдумы Вячеслав Володин так объяснил необходимость нового закона: «Это позволит предотвратить торговлю нашими детьми». «Нашими» — это чьими, недоумевает журналистка, документальный режиссер и автор книги о репродуктивных технологиях «Сделай меня точно» Инна Денисова. По просьбе «Холода» она рассказывает, кого на самом деле защищает государство, принимая законы, спекулирующие на детях.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Жизнь американцев Ленни и Мойше, детей 48-летней Ирмы Нуньес и 46-летнего Александра Спектора из Чикаго, началась как триллер: близнецы преждевременно родились у суррогатной матери 25 февраля 2022 года в Киеве. Родители вылететь к ним не смогли. Институт суррогатного материнства не был готов к войне.
Украина (как и Россия, Грузия и Казахстан) была мировым центром суррогатного туризма последние лет 10, как только процедуры ВРТ (вспомогательная репродуктивная технология. — Прим. «Холода») стали клинической практикой. Все было на стороне клиента: и закон, и цена — около 20 тысяч долларов против 120 тысяч в США. Прежде лидером была Индия, но в 2015 году там ввели запрет, аналогичный нынешнему российскому.
Репродуктивный либерализм в Украине закончился в конце февраля 2022 года. В России железный занавес начал опускаться над суррогатным бизнесом в январе 2020-го. Артуро и Анике — детям филиппинских политиков Фреденила и Джейн Тен Кастро, а также Сандро — сыну американского бизнесмена Конрадо Потенсиано повезло еще меньше, чем Ленни с Мойше. Вместо Филиппин и США их отправили в подмосковное Видное, в спецучреждение для детей с поражениями психики. А врачей, помогавших им появиться на свет, обвинили в торговле людьми — они ждут суда в СИЗО.
Расправа напугала как сурагентства, которые с тех пор не желают связываться с иностранцами, так и иностранцев, вычеркнувших Россию из своих планов.
То есть закон, подписанный Путиным 19 декабря, отменил уже отмененное. Любой туризм в Россию теперь экстремальный, суррогатный не исключение, и поток вряд ли был бы массовым.
Автором этой колонки я оказалась неслучайно: летом постковидного года вышла моя книга о ВРТ, которая задумывалась как документальный роман про отмену ограничительных убеждений о родительстве. ЭКО (экстракорпоральное оплодотворение. — Прим. «Холода») с ВРТ поменяли правила деторождения на более удобные, став золотым ключиком к заветной дверце между родительством и партнерством: их наконец-то удалось расселить в разные комнаты, теперь одно не обязательно предполагает второе.
В недавно вышедшем фильме Ребекки Злотовски «Дети других людей» из конкурса Венецианского кинофестиваля 40-летняя Рашель (Виржини Эфира) мечтает родить, но парень уходит к другой, чем как бы обрекает ее на бездетность. Дело при этом происходит не в 1960-е, а в 2021 году. Автору книги о ВРТ на этом месте хочется недоуменно пожать плечами и задать режиссерке и ее альтер-эго вопрос: не слышала ли она о донорской сперме.
Моим знакомым москвичкам, одиноким и захотевшим детей, не пришло бы в голову, подобно героине Эфира, ронять у окна слезинки в ожидании принца: донорские сперматозоиды по цене до 20 тысяч рублей за пробирку прискакали бы к ним на белых конях прямо из репродуктивной клиники.
Другие знакомые, среди них и женщины без мужчин, и мужчины без женщин, заводили детей при помощи суррогатного материнства. У двух знакомых мужчин, состоящих в браке, растут четверо — рожденных от суррогатной матери и зачатых при помощи донорских яйцеклеток. В общем, хорошего было много, пока не началось много плохого.
Журнал «Вопросы российской юстиции» в 2022 году опубликовал текст, где признал, что критерии уголовного преступления — торговли людьми — и разрешенной практики — суррогатного материнства — до сих пор четко не разграничены. Статья 35 Конвенции о правах ребенка в 1989 году обязала государства принять меры для предотвращения торговли детьми «в любых целях и любой форме». Торговля детьми, согласно этой конвенции, означала «любой акт или сделку, посредством которых ребенок передается любым лицом или любой группой лиц другому лицу или группе лиц за вознаграждение или любое иное возмещение».
Однако даже 30 лет назад ученые замечали, что Конвенция забыла исключить суррогатное материнство, просто потому что оно тогда еще не было распространено и не регулировалось гражданским кодексом в достаточной мере.
Какое-то время все шло гладко и проблем не было. Они появились в пандемию из-за закрытых границ, когда суррогатные матери не могли своевременно осуществить процедуру передачи ребенка родителям, а иногда и вовсе оформляли ребенка на себя. Передача ребенка родителям после его оформления на сурмать юридически превращалась в продажу, не являясь ей с точки зрения умысла. Отсутствие четких законодательных критериев, что считать суррогатным материнством, а что — торговлей, стало приговором детям Кастро и Потенсиано.
Когда моя книга вышла, я боялась, не будет ли она выглядеть пропагандой пронатализма (политика поощрения роста рождаемости, как правило, в целях борьбы с депопуляцией. — Прим. «Холода»), призывом «непременно родить». Но вдруг выяснилось, что я «пропагандирую» другое. Автор еще одного законопроекта без четких критериев Александр Хинштейн предлагал запретить (и в итоге запретил) «позитивное продвижение того, что ЛГБТ — это нормально».
Несложно заметить общие черты, характеризующие законотворчество нового времени.
Законы, которые камуфлируются под защиту детей, никого не защищают. Маски спасателей законотворцы надели еще в 2012 году с принятием закона Димы Яковлева, целью которого был символический жест разделения родителей на «своих» и «чужих». То же с запретом суррогатного материнства — неполным и не для всех.
Новые законы характеризует повышенный эмоциональный градус: выразить рессентимент, показать средний палец западным «либеральным ценностям».
Курьез, правда, заключается в том, что им российская пропаганда противопоставляет «традиционную семью», скрепу, в которую в России, стране несчастливых, дисфункциональных семей во главе с разведенным, полигамным и многодетным президентом, не верит никто, включая самих пропагандистов.
Авторы закона о запрете суррогатного материнства для иностранцев прикрываются «защитой наиболее уязвимой категории граждан», но Артуро, Анику, Сандро не защитил ни прежний закон, в котором была брешь, ни нынешний.
Если слово «торговля» используется в чиновничьей риторике спекулятивно — «45 тысяч вывезенных из России детей», упомянутых Петром Толстым, покидали Россию легально, по документам, в сопровождении родственников — то кое-что в ней настораживает всерьез: автоматически называя всех детей, рожденных в России, «нашими», государство объявляется собственником человеческих жизней с правом распоряжаться ими по своему усмотрению.
Реальная же защита «уязвимой категории граждан» — например такой, как суррогатные матери, — законотворцами не обсуждается вовсе. При том, что коммерческое суррогатное материнство (акцент на слове «коммерческое») — этически небесспорная и отнюдь не безобидная практика, которую все биоэтики мира независимо от взглядов признают колониальной: бедные вынашивают детей для богатых, а добровольность их выбора является экономическим принуждением.
Но в странах с плохо работающими социальными лифтами, будь то Россия, Колумбия или государства Африканского континента, суррогатное материнство — редкая возможность переселиться этажом повыше. Антрополог Виола Хёрбст, которую я цитирую в своей книге, рассказывает историю Фатмы, сурматери из Уганды, которой несколько суррогатных родов помогли уйти от тиранившего ее мужа, отдать детей в университет и выйти на работу.
Россия — не первая страна, переставшая пускать иностранцев в свои репродуктивные клиники; аналогичные законы в 2015 году приняли Индия и Таиланд с одной лишь разницей: оба азиатских государства руководствовалась в принятии этого закона правами суррогатных матерей, нуждавшихся в защите.
В Индии, где за 10 лет родилось 25 тысяч суррогатных детей, вынашиваемых женщинами из низших каст, процедуру запретили после гибели одной из сурматерей. Трагедию подробно описала газета The Guardian: ребенка спасли, поместив в хорошую клинику, состоянием женщины никто не заинтересовался. В Таиланде австралийская пара заказчиков отказалась забирать у суррогатной матери одного из детей, мальчика Гамми, родившегося с синдромом Дауна; законопроект последовал после этого инцидента.
В России в июле 2022 года красноярский суд приговорил суррогатную мать Тамару Яндиеву к трем годам колонии по обвинению в торговле людьми: родители ребенка не смогли въехать в Россию в пандемию, женщина оформила ребенка на себя, поскольку без свидетельства о рождении он считался бы брошенным и отправился в детский дом. В итоге после передачи младенца, случившейся с отсрочкой, Яндиева была задержана и осуждена по статье «Торговля людьми». Нынешний запрет бизнеса с двухмиллиардным оборотом, пусть и частичный, весьма вероятно, повлечет за собой его уход в подполье, как это когда-то было с абортами.
В конце прошлого года, 25 ноября, Видновский суд постановил вернуть Анику и Артуро Кастро родителям, но потом это решение отменили — дети до сих пор не дома. Сандро Потенсиано в ожидании судебного решения и против воли родителей отдают на усыновление, его данные опубликованы в подмосковном банке для детей-сирот. Нормально все закончилось только у Ленни с Мойше, родившихся не в России: родителям благополучно удалось забрать их из Украины. 7 марта спасатели вывезли их в США.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
