Политическое животное

В последние годы 67-летний Вячеслав Никонов, выходец из влиятельной советской политической династии, депутат Госдумы от «Единой России», многолетний директор фонда «Русский мир» и доктор исторических наук, стал главным в России экспертом по отношениям с США: он несколько раз в неделю ведет на «Первом канале» ток-шоу «Большая игра», которая позиционируется как попытка найти почву для диалога между «двумя великими державами», и регулярно выступает в СМИ с комментариями по поводу Америки — например, предлагает официально признать работорговлю геноцидом. Когда-то Никонов пытался создать в России консервативную партию по образцу американских республиканцев и вообще прикладывал большие усилия, пытаясь объяснить местным политикам, как необходимо выстраивать политические институты в демократическом государстве, но в итоге пришел к тому, чтобы отстаивать правоту режима Владимира Путина в абсолютно любых ситуациях. По просьбе «Холода» историк Илья Венявкин проследил эволюцию взглядов и дел Вячеслава Никонова — и попытался ее объяснить.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

В феврале 2023 года в эфир «Первого канала» вышел трехсерийный документальный фильм «Закат американской империи». В нем зрителям в очередной раз рассказали центральный для нынешней российской пропаганды сюжет: напав на Украину, Россия вступила в борьбу с мировым злом. «Сейчас мы вновь столкнулись с мощным, предельно жестоким, дьявольски коварным и лицемерным противником, — объяснял ведущий фильма. — Соединенные Штаты Америки считают себя гегемоном, призванным управлять миром. Страной наверху глобальной пищевой цепочки, замыкающей на себя все финансовые и товарные потоки. Они хотят, чтобы так было всегда. Так не будет».

Произносил эти фразы Вячеслав Никонов — профессиональный историк, поклонник американских консерваторов, человек, который когда-то открывал архивы КГБ, пытался перенести западные институты в новую демократическую Россию и помогал реформаторам бороться с предполагаемым коммунистическим реваншем. В последние годы Никонов известен совсем другой риторикой. Депутат Госдумы от «Единой России» и многолетний председатель правления фонда «Русский мир», он стал одним из идеологов новой холодной войны, постоянно выступает с антиамериканскими заявлениями и оправдывает любые действия российских властей необходимостью бороться с «гегемоном». За пару десятилетий его взгляды проделали полный круг — а история этого пути во многом отражает приключения государственной идеологии в постсоветской России. 

После смерти Сталина советские руководители пытались выстроить новую систему власти и разобраться с наследием диктатора. Они расследовали обстоятельства террора 1937–1938 годов — и впервые говорили друг с другом о репрессиях. «За несколько месяцев узнали ужасные вещи. Нельзя оправдать этого ничем», — сокрушался 1 февраля 1956 года на заседании Президиума ЦК КПСС партийный идеолог Михаил Суслов. «Виноват Сталин», — подвел итог обсуждения генеральный секретарь Никита Хрущев. 

Протестовал только один человек — многолетний ближайший соратник Сталина, советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов: «Сталина как великого руководителя надо признать». Эта позиция оказалась политически проигрышной: 1 июня 1956 года, вскоре после доклада Хрущева «О культе личности и его последствиях», Молотова отправили в отставку. Через четыре дня у него родился внук. Мальчика назвали Вячеславом — в честь деда. 

Вячеслав Никонов родился в семье историка, редактора журнала «Коммунист» и сотрудника НКВД Алексея Никонова и Светланы Молотовой — историка и единственной дочери Вячеслава Молотова. В их московском доме на улице Грановского жили не только два поколения семьи Молотова, но и другие представители высшей советской элиты — маршалы Жуков, Конев и Рокоссовский. Когда Никонову исполнился год, его деда и еще нескольких сталинских соратников исключили из ЦК КПСС, а отца разжаловали до научного сотрудника Института мировой экономики. Разгром оппонентов Хрущева стал возможен во многом потому, что генсека поддержал Жуков. Тем не менее маршал и Молотов продолжали жить в соседних подъездах, а их внуки были лучшими друзьями.

Политика с детства была для Никонова делом близким и понятным. Когда Хрущев выступал по телевизору, над ним хохотала вся семья, презиравшая генсека. Когда четырехлетний Слава на месяц попал в больницу, больше всего его волновал визит в Москву президента Кубы Освальдо Торрадо. В следующий раз Торрадо приехал в Москву осенью 1964-го — за время его визита Хрущева сместили со всех постов, и партию (а значит, и советское государство) возглавил Леонид Брежнев. 

После начала холодной войны в Советском Союзе возникла инфраструктура, которая должна была готовить чиновников, экспертов, разведчиков и дипломатов, способных противостоять западному влиянию. Частью этой инфраструктуры были спецшколы. Никонов учился в лучшей из них — английской спецшколе №1 в Сокольниках, куда вообще часто шли выходцы из советской элиты. Несколько предметов в школе преподавали на английском, а раз в неделю устраивали день, когда по-английски надо было разговаривать даже в буфете. У такого подхода были и непреднамеренные последствия: люди, которые должны были противостоять Западу, зачастую начинали на него ориентироваться — слушать рок-н-ролл и читать зарубежную литературу в оригинале. 

Закончив школу, Никонов легко поступил на истфак МГУ, который в свое время заканчивал его отец, и выбрал в качестве специализации историю современной Америки. Параллельно он делал успешную партийную карьеру: как секретарь комсомола курса, попал в качестве знатока на программу «Что? Где? Когда?», а потом принимал участие в отборе сотрудников на московскую Олимпиаду 1980 года среди студентов. «К нам пришла разнарядка — выбрать девушек для вручения наград, — вспоминал Никонов позже. — Там даже фигурировали какие-то конкретные параметры — объем бюста или бедер».

Карьера Никонова развивалась спокойно и понятно. Он вступил в партию и стал профессиональным ученым — в середине 1980-х написал две книги о современной истории Республиканской партии США. Как водилось в советской исторической науке в то время, добросовестное изложение фактов американской политической жизни в них сочеталось с беспощадной критикой Запада и цитатами из Ленина. Выходили книги Никонова в серии «Империализм: события, факты, документы» — своего рода энциклопедии советской антизападной пропаганды, о содержании которой хорошо рассказывают названия книг: «Куда тянутся щупальца НАТО», «Бизнес на правах человека», «По ступеням ядерного безумия», «Похитители разума: Психохирургия и контроль над деятельностью мозга», «Неонацизм — реваншизм: мифы “психологической войны”» и так далее. Сам Никонов, детально разбирая работу американской двухпартийной системы, все время подчеркивал, что демократия — ложь, которая «эффективно отвлекает рядовых граждан от кардинальных вопросов социального неравенства, всемогущества и произвола монополистического капитала».

Несмотря на остроту идеологической борьбы, после смерти Сталина академический обмен между США и СССР становился все интенсивнее. C начала 1970-х истфак МГУ ежегодно принимал у себя одного американского преподавателя. Вернувшись обратно в США, преподаватели вспоминали Никонова как одного из самых талантливых студентов. С советской стороны же в Америку ездили не просто историки. «Каждый эксперт по изучению Америки считался идеологическим борцом коммунистической партии, особенно если этому эксперту разрешали выезжать в Америку. У советского американиста не было выбора — он должен был быть или офицером КГБ, или сотрудничать с организацией», — говорил историк Николай Болховитинов. Сам Никонов никогда не рассказывал о своих связях с КГБ, но вспоминал, как проходил в МГУ подготовку по военной специальности «Спецпропаганда, разложение войск противника»: его учили составлять листовки и вести радиопропаганду на иностранных языках. В 1980-е после военных сборов, где они отрабатывали диверсию в тылу противника, Никонов получил звание капитана, командира разведывательной роты ВДВ.

Несмотря на это, чтобы отправиться в США, Никонову пришлось дождаться перестройки — до этого, по его словам, его туда не пускали, опасаясь провокаций против внука Молотова. В итоге на первую стажировку в Америку Никонов отправился уже в ситуации, когда Горбачев объявил курс на сотрудничество с Западом, — и начал активно налаживать связи. «Мне приходилось объезжать несколько университетов, и везде требовались сувениры, — рассказывал он. — В качестве сувенира лучше всего шла русская водка, которая в обычном магазине стоила $12, а в посольском всего $2 — как говорится, почувствуйте разницу». 

Радикальные перемены в стране позволили многим молодым людям применить свои знания об истории, политике и экономике на практике. Никонов детально изучил устройство американской политической системы — а значит, представлял, как должна быть устроена демократия. Он бросил науку и ушел на партийную работу, оказавшись в идеологическом отделе ЦК: свою задачу молодой историк видел в том, чтобы поддерживать курс Горбачева. Интеллигентскую бороду Никонову пришлось сбрить — с ней он выглядел в ЦК слишком неформально. 

Успел застать перестройку и его дед. После отставки Вячеслав Молотов жил жизнью почетного пенсионера, писал в стол работы о неизбежном триумфе коммунизма и мечтал о восстановлении в партии. Мечта сбылась летом 1984 года: когда тогдашний генсек Константин Черненко объявил Молотову о решении Политбюро, тот чуть не прослезился. Приход к власти Горбачева, объявившего о возвращении партии к ленинским ценностям, Молотов воспринял с энтузиазмом и даже расстраивался, что не может активно участвовать в переменах из-за возраста и здоровья. В конце 1986 года 96-летний Молотов умер в больнице. Узнав об этом, Никонов успел убрать его рукописи из рабочего стола в чемодан и спрятать их до того, как в квартиру пришли архивисты, чтобы забрать рабочие бумаги деда. 

Через полтора года журнал «Огонек» опубликовал фрагмент воспоминаний детского писателя Льва Разгона, в сталинские годы отсидевшего в лагерях. В этом тексте Разгон упомянул Молотова, который не стал защищать свою жену Полину Жемчужину, арестованную в 1949 году по обвинению в государственной измене. «Молотов никогда не заикался о своей жене, — писал Разгон, — а его дочь, вступая в партию, на вопрос о родителях ответила, что отец у нее — Молотов, а матери у нее нет…». «Огонек» в конце 1980-х читала вся страна, и для семьи Никонова публикация стала большим ударом: при жизни Молотова арест Жемчужиной никогда не обсуждали. Через несколько месяцев мать Никонова умерла. Впоследствии он не раз винил в смерти матери журналистов, писавших «чернуху» про деда. 

В июле 1990 года в Москве проходил 28-й съезд КПСС. Тогда еще никто не знал, что он станет последним, но было понятно, что в партии назревают революционные изменения: незадолго до этого из советской Конституции убрали упоминание о руководящей роли КПСС, открыв дорогу конкурентной политике. Среди прочего, депутатов попросили пройти социологический опрос. Его результаты Вячеслав Никонов затем показал корреспонденту The Washington Post. Отдельное внимание он обратил на то, что подавляющее большинство респондентов на вопрос о том, что делать, когда интересы нации или партии входят в противоречие с интересами отдельного человека, ответили, что предпочтение нужно отдать человеку. «Это очень опасная ситуация для правительства и для нации, — заметил Никонов. — Это значит, что люди больше не хотят жертвовать собой». Работая в идеологическом отделе ЦК, Никонов составлял речи для Горбачев и главы КГБ Владимира Крючкова, но не чувствовал, что занимается чем-то важным, ему хотелось сильнее влиять на решения, принимаемые советском руководством.

Съезд лишний раз продемонстрировал, что в КПСС царит хаос: один из самых популярных политиков страны, Борис Ельцин, прямо на заседании заявил о выходе из партии, генсека Горбачева активно критиковали сторонники консервативного подхода. Горбачев к тому времени уже стал еще и президентом СССР — и Никонов, увидев, что партия теряет влияние, перешел на работу в президентский аппарат.

Когда 19 августа 1991 года в стране начался путч ГКЧП, Никонов был в отпуске. Чтобы разобраться, что происходит, он поехал к себе на рабочее место в Кремль и обнаружил, что его непосредственный начальник, глава аппарата президента Болдин присоединился к перевороту. Никонов его не поддержал, но домой не ушел — а зашел в кабинет к Вадиму Бакатину, члену Совета безопасности СССР, который присоединиться к путчистам отказался и подал в отставку. Никонов помог Бакатину и его коллеге по Совбезу Евгению Примакову составить заявление с осуждением ГКЧП и требованием вывести войска из городов. Через два дня именно Никонов выступал понятым при задержании Геннадия Янаева — вице-президента СССР и формального главы ГКЧП. Ему запомнилось, что Янаев курил «Мальборо» одну за одной. 

Уже тогда все понимали, что Янаев был просто лицом заговорщиков, а руководил ими на деле председатель КГБ Крючков. После его ареста Горбачев поставил во главе тайной полиции Бакатина, а Никонов стал его помощником. Перед ними стояла задача радикально реформировать ведомство, проводившее массовые репрессии. Когда Бакатин первый раз приехал на работу на Лубянку, перед зданием КГБ уже не было памятника Феликсу Дзержинскому: накануне вечером его демонтировали по требованию демонстрантов. 

Бакатин сформулировал семь принципов реформы КГБ: дезинтеграция, децентрализация, обеспечение законности, деиделогизация, эффективность, открытость и ненанесение ущерба безопасности страны. На первой публичной пресс-конференции он пообещал очистить Комитет от «реакционных сил», сократить число сотрудников в два с половиной раза и открыть архивы. Для демонстрации новых принципов в действии Бакатин объявил, что уволил из КГБ собственного сына — по «моральным соображениям». 

Значительная часть работы Никонова заключалась в том, чтобы убедить западных партнеров, что КГБ теперь можно доверять. Например, он помогал шведским дипломатам выяснять судьбу Рауля Валленберга. Во время Второй мировой войны Валленберг спас жизни тысячам евреев, а после был арестован советской контрразведкой и пропал. Никонов координировал работу комиссии расследователей и делал все возможное, чтобы ее члены получили доступ к архивным документам и смогли поговорить с бывшими сотрудниками КГБ. Надежда на то, что правда откроется, появилась, когда комиссия обнаружила свидетельство существования записки о деле Валленберга, которую тогдашний глава ведомства Абакумов отправил в 1947 году министру иностранных дел Молотову. Впрочем, полного текста записки тогда не нашли. Если бы нашли, Никонов бы выяснил, что Валленберг был расстрелян по прямому указанию его деда и Сталина.

Бакатин не скрывал, что ему было мало просто реформировать КГБ, он хотел уничтожить «чекизм» — идеологию лжи и насилия. Важной символической целью было избавиться и от самой аббревиатуры КГБ. В декабре 1991 года Горбачев упразднил КГБ — вместо него теперь были три ведомства: разведывательное, пограничное и Межреспубликанская служба безопасности (МСБ). После этого Бакатин, возглавивший МСБ, подарил ближнему кругу сотрудников черные футболки, на которых были красной краской написаны и зачеркнуты названия ЧК, ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ. 

Все это раздражало заслуженных чекистов. Когда МСБ перестала существовать вместе с Советским Союзом, Ельцин, которому важно было сохранить лояльность силовиков, работу Бакатину не предложил. Так закончилась карьера в спецслужбах и для Вячеслава Никонова. Во второй раз за несколько лет он убедился, что личные политические интересы и лояльность в российской политике важнее идей и программ.

Распад СССР и радикальные реформы вызвали в России так называемую утечку мозгов — воспользовавшись открытием границ, ученые начали активно уезжать за границу в поисках стабильности. Частью этой волны едва не оказался Вячеслав Никонов. Вернувшись к академической работе, в 1992 году он принял предложение Калифорнийского технологического института и приехал в Пасадену читать американским студентам курс о российской политике. Чисто академическая пауза продлилась недолго.

В университете Никонов познакомился с Питером Ордешуком — политологом из семьи польско-украинских эмигрантов. У Ордешука была поразительная для Никонова специализация: он использовал формальные математические методы, чтобы моделировать демократические процессы. Узнав, что российская власть пытается написать новую Конституцию, Ордешук решил применить свои знания на практике — а Никонов увидел в нем партнера, который может помочь объяснить еще недавно советским людям, как устроены политические институты в работающей демократии. 

Подражая американским отцам-основателям, Никонов и Ордешук создали русскоязычный аналог «Записок федералиста» — знаменитой серии газетных статей 1787–1788 годов, в который Александр Гамильтон и Джеймс Мэдисон убеждали современников поддержать американскую конституцию. В 1992 году Никонов и Ордешук стали писать и публиковать в «Независимой газете» эссе о том, как должен быть устроен разумный конституционный процесс. Они убеждали читателя, что справедливое устройство общества сводится не к поиску «справедливого царя», проводящего «правильную политику», а к созданию правил игры, которые бы компенсировали недостатки всегда неидеальных лидеров. В 18 статьях они разобрали основные элементы демократического политического устройства: конституционные права граждан, федерализм, принцип разделения властей, выборы и так далее. Последний текст завершался оптимистическим выводом: Россия может стать демократической страной, просто пока эта демократия еще очень молода — и отсюда возникают эксцессы и недостатки.

Параллельно Ордешук и его коллега из Калифорнийского университета Том Шварц сочиняли свой вариант конституции для России и приехали в Россию по приглашению Никонова, чтобы проконсультировать группу ученых, политиков и бизнесменов, работавших над своим проектом: среди них были, например, ученый Станислав Шаталин и будущий генпрокурор Юрий Скуратов. «Мы потратили несколько недель, работая с их вариантом текста, — рассказывал Ордешук. — Например, они использовали словосочетание “верховенство права”, но у них не было ни малейшего представления о том, что оно значило».

В конце поездки американцы вместе с Никоновым, его тещей и водителем отправились посмотреть на русскую деревню. Был конец зимы 1993 года. Машина застряла в снегу. Шварц предложил подложить ветки под задние колеса и вытолкнуть автомобиль, но Никонов с водителем заявили, что они лучше знают, как действовать в таких ситуациях, и пошли ловить грузовик на Минское шоссе. Грузовик тоже сразу же застрял в снегу. В итоге способ, предложенный американцами, сработал, и за 20 минут они вытолкали машину на нормальную дорогу. Ордешуку ситуация показалась симптоматичной. «Из этого можно вынести простой урок, — объяснял он. — Существуют универсальные принципы — сила, трение, действие и противодействие и так далее, — которые действуют повсюду вне зависимости от культуры, страны, языка, на котором вы говорите, и снега, в котором вы застряли. Но россияне упрямо верят, что русский снег — особенный, русская душа — особенная, а в самой России есть что-то уникальное. Они просто игнорируют общие принципы и маршируют в каком-то своем странном направлении. Ровно то же самое они и делают со своей конституцией».

Из 18 эссе, написанных для «Независимой газеты», вышли в итоге только семь. Вариант Конституции, написанный американцами, на русском так никогда и не был опубликован. Вариант, который составил Никонов вместе с Шаталиным, Скуратовым и другими юристами и учеными, напечатали, но внимания на него никто не обратил. После того как осенью 1993 года политический кризис закончился восстанием сторонников Верховного совета, которое Ельцин подавил силой, на общенародный референдум вынесли текст Конституции, дававший президенту почти неограниченные полномочия. 

Никонову этот вариант не нравился. «Если конституцию примут, наша единственная надежда будет заключаться в том, что при решении вопроса “кто должен править” избиратели не пойдут на поводу у человека с диктаторскими наклонностями, — предостерегал он за две недели до голосования. — В противном случае ему даже не потребуется менять или отменять конституцию для утверждения тирании». На собственном неудачном опыте с конституцией Никонов смог убедиться, какая пропасть лежит между абстрактными знаниями об устройстве американских политических институтов и возможностью построить их на практике в России.

Конституцию приняли в декабре 1993 года — а параллельно россияне избрали первый состав Государственной Думы, нижней палаты нового парламента. В своих статьях о конституции Никонов писал, что многонациональной России нужен конкретный партийный дизайн по американскому образцу: много маленьких партий сделают парламент недоговороспособным и создадут предпосылки для внутреннего сепаратизма, поэтому идеальная модель — две партии власти, уравновешивающие друг друга и сильного президента. Демократическая партия власти уже была — «Выбор России» Егора Гайдара. Консервативную партию власти — только предстояло создать. Эту задачу и стремился выполнить Никонов, который сам избрался депутатом. 

На выборы он шел в составе только что созданной Партии российского единства и согласия (ПРЕС). Ее лидером был вице-премьер и один из авторов ельцинской конституции Сергей Шахрай; ПРЕС набрала 6,7% голосов и получила 22 мандата. Она заявляла себя как «партия российской государственности и партия регионов», но в полной мере сформулировала свою идеологию уже после выборов. В 1994 году Шахрай и Никонов выпустили брошюру «Консервативный манифест»: он отсылал читателей к Маргарет Тэтчер и Томасу Джефферсону, провозглашал важность демократии и свободы, но на первое место в списке ценностей ставил уважение к традиции. «Нельзя топтать своих предков, — писали Никонов и Шахрай. — Не может восстать для великих дел страна с оплеванным и растоптанным прошлым. Каким бы ни было прошлое — это наше прошлое. Мы горды тем, что являемся гражданами Великой России при всей ее истории — трагической и героической».

На практике, согласно Никонову, все это означало, что реформы должны быть поступательными, а политики должны приложить все усилия, чтобы преодолеть последствия общественных расколов начала 1990-х. Уже в феврале 1994 года ПРЕС внесла в думу «Меморандум о согласии»: он предлагал всем политическим силам ради демократии, экономического подъема и «преодоления нравственной деградации общества» отказаться от любых форм насилия, национальной розни и борьбы с инакомыслящими. Никонов мечтал о том, чтобы «Меморандум» стал аналогом «Пакта Монклоа», который помог Испании после Франко перейти от диктатуры к демократии без силового противостояния элит. 

Ключевым вопросом «Меморандума» была амнистия для защитников Верховного совета и участников ГКЧП: лидеры ПРЕС воспользовались тем, что новая Конституция давала депутатам Думы право объявлять амнистию без согласования с президентом. «Согласие — это мучительный и трудный процесс. И мы сегодня голосуем за то, чтобы начать этот процесс или по-прежнему доказывать, кто прав, кто виноват, — говорил Шахрай с думской трибуны. — Если мы выберем процесс борьбы до победного конца, то я смею всех уверить, что до общего конца тогда останется недолго». Депутаты инициативу поддержали, и через пару недель большинство лидеров ГКЧП и Верховного совета вышли на свободу. «Без забвения нам невозможно идти вперед... Это в крови российского народа», — пояснял потом спикер Думы Иван Рыбкин. 

Первый состав Госдумы, где большинство составляли оппозиционные партии, вообще активно шел против президента. После того как в конце 1994 года Ельцин начал войну в Чечне, депутаты, возмущенные тем, что президент не получил на операцию одобрения парламента, сформировали комиссию по расследованию обстоятельств кризиса в Чеченской республике. Председателем комиссии стал режиссер Станислав Говорухин, заместителем — Никонов.

Комиссия должна была внимательно изучить причины катастрофы и предложить способ цивилизованного разрешения конфликта, но почти сразу забуксовала из-за того, что ее участники предлагали очень разные решения проблемы. Кто-то поддерживал силовой подход, кто-то требовал вывести войска. Никонов и ПРЕС считали, что необходимо создать в Чечне легитимные органы власти, которые затем сами определят судьбу республики. Итоговое заключение комиссии, возложив персональную ответственность за начало войны на Ельцина, предлагало разделить Чечню по Тереку, включив в состав Ставропольского края Шелковской и Наурский районы республики. Никонов и еще три члена комиссии отказались подписать документ. 

Никонов не скрывал, что депутатский опыт стал для него разочарованием: подход к законотворчеству казался ему «дилетантским», пересадить западные практики строительства политических институтов на российскую почву по-прежнему не удавалось. Когда в конце 1995 года прошли следующие думские выборы, ПРЕС, по сути, развалилась и набрала 0,36% голосов. Никонов в это время уже работал главой штаба Блока Ивана Рыбкина и тоже провалился — блок набрал 1,11%. 

Депутатская карьера сложилась неудачно — зато Никонов добился успеха в бурно развивавшейся в России сфере политической аналитики и политического консультирования. Еще в 1993 году он стал сооснователем фонда «Политика», который консультировал участников выборов и проводил заседания «Клуба-93», в которых участвовали политики, предприниматели и интеллектуалы. «Сейчас это самый влиятельный политический клуб, — говорил в конце 1990-х политолог Алексей Кара-Мурза. — В нем консолидируются люди, работающие на разные политические силы, но тяготеющие к согласию. Именно там, в клубной атмосфере, вызревают их очередные ходы и стратегии, которые без клубного общения были бы невозможны».

Услуги политологов были востребованы. После поражения Блока Рыбкина на думских выборах Никонов недолго оставался без работы и вскоре стал начальником аналитического управления при президенте. До президентских выборов 1996 года оставалось несколько месяцев, и перед командой Ельцина стояла очень сложная задача: обеспечить больному и непопулярному президенту победу над коммунистом Геннадием Зюгановым — лидером крупнейшей парламентской партии. Для Никонова это противостояние было еще и личным: он знал Зюганова по совместной работе в идеологическом отделе ЦК конца 1980-х годов и уже тогда не сошелся с ним во взглядах. 

В штабе Никонов отвечал за аналитическую подготовку компании и планирование избирательных мероприятий. Один из прогнозов, который сделала его команда: если увеличить явку до 70%, то это существенно повысит шансы Ельцина. Это во многом определило агрессивный мобилизационный характер избирательной кампании — например, лозунг «Голосуй или проиграешь».

З июля 1996 года во втором туре выборов Ельцин одержал уверенную победу. В 03:30 утра, когда перевес над Зюгановым достиг 15%, Никонов предложил ввести в русский язык термин landslide, которым в американской политике называют победу с большим преимуществом. Для всех участников кампании Ельцина выборы 1996 года стали успехом, на долгие годы определившим их цинично-политтехнологическое отношение к избирательному процессу. 10 лет спустя в интервью «Московским новостям» Никонов говорил об этом так: «Цель оправдывала средства, и я бы не стал называть ту кампанию демократическими выборами». 

На технологии, позволившие за полгода привести непопулярного кандидата к победе, сразу возник большой спрос. Сотрудники фонда «Политика» теперь активно консультировали глав десятков регионов, депутатов Госдумы, кандидатов в местные заксобрания — а также коммерческие компании: «Газпром», «Норильский никель», «Менатеп» (по всей видимости, им нужно было то, что сегодня называется GR: советы, как эффективнее взаимодействовать с государством и политикой). Так Никонов стал специалистом по «элитному консалтингу».

Переизбрание Ельцина, впрочем, не решило основной проблемы, которая волновала Никонова на протяжении всех 1990-х: страна слишком сильно зависела от политической воли и здоровья президента, а любой кризис мог оказаться фатальным. Во второй половине десятилетия Никонов все чаще упрекал власть в катастрофической слабости, мечтал о политической стабильности и предлагал создать мощную консервативную партию власти, чтобы сделать будущее страны более предсказуемым. Когда мэр Москвы Юрий Лужков и экс-премьер Евгений Примаков создали движение «Отечество», Никонов увидел в нем именно такой потенциал и возглавил его аналитическую службу. 

В реальности единоличное решение президента в очередной раз оказалось сильнее сложного институционального дизайна. В августе 1999 года Борис Ельцин назначил премьер-министром молодого и никому тогда неизвестного Владимира Путина. Тому потребовалось буквально несколько месяцев, чтобы с большим отрывом стать самым популярным политиком страны. В администрации президента создали под Путина избирательный блок «Единство» во главе с министром по чрезвычайным ситуациям Сергеем Шойгу; параллельно ведущий самой популярной российской аналитической телепрограммы Сергей Доренко начал агрессивную кампанию против Примакова и Лужкова. «Отечество» в итоге проиграло «Единству», Примаков и Лужков признали поражение — и вскоре два движения слились в одну «Единую Россию». 

Партия власти, о которой мечтал Никонов, появилась и с тех пор ни разу не теряла большинства в парламенте. Сам политолог также быстро убедился в том, что именно Путин — тот президент, который нужен стране. Его взгляд на политическую трансформацию России оставался консервативно пессимистичным: он считал, что стране пришлось с огромным усилием перейти от неограниченной анархии (Ельцин) к анархии ограниченной (Путин). «Демократия не возникает в развитых формах, к ней идут общества десятилетиями и столетиями», — говорил Никонов в начале 2000-х: пусть попытки построить демократические институты провалились, зато появился человек, воплотивший никоновский идеал политика-консерватора.

«То, что произошло и происходит в Украине, Москва восприняла не только как антиконституционный переворот, но и как первую в истории широкомасштабную геополитическую специальную операцию объединенного Запада по революционной смене режима в стране СНГ, являющейся союзницей России. Это тем более болезненно, что в Киевской Руси берет свое начало русская цивилизация и большая часть Украины говорит по-русски. Почитав зарубежную прессу, нетрудно убедиться, что на Западе уже не считают нужным скрывать, что речь идет не столько о “демократии”, сколько именно о том, чтобы оторвать Украину от России» — это привычное нам сегодня сочетание политических мемов Вячеслав Никонов включил в свое «Слово редактора», опубликованное в журнале «Стратегия России» в декабре 2004 года. К этому моменту он уже больше года был президентом фонда «Единство во имя России». 

Название фонда неслучайно почти копировало название партии власти: его создали как интеллектуальный центр «Единой России», а в «интеллектуальной мобилизации» вокруг фонда участвовали видные партийные функционеры (от Лужкова до Грызлова) и политтехнологи (от Алексея Пушкова до Марата Гельмана). Все они пытались решить одну проблему. После кризиса 1998 года российские элиты пришли к выводу, что Россия не может быть «нормальной» европейской демократической страной, а это значит, что ей нужны свои политические институты и своя идеология. Для того, чтобы эта точка зрения стала общим местом, потребовалась революция — только она случилась не в России, а в Украине.

Конец 2004 года Никонов провел в Киеве и Донецке, где он и другие российские политтехнологи должны были помочь Виктору Януковичу победить на президентских выборах Виктора Ющенко: после своего опыта в России они были уверены, что для управления обществом достаточно контроля над медиа и административного ресурса. 

Советник Януковича Дмитрий Выдрин вспоминал, что у каждого был свой подход. Марат Гельман хотел поставить по всей стране билборды, которые бы демонизировали Ющенко. Глеб Павловский предлагал повысить пенсии и таким образом увеличить электорат Януковича. Никонов же опирался на опыт Сергея Доренко: хотел использовать скандал с отравлением Ющенко, чтобы показать его проблемы со здоровьем. «Мы будем с утра до ночи показывать по телевидению медицинские анализы Ющенко, а Дима Киселев (в тот момент — главный редактор службы информации лояльной Януковичу телекомпании ICTV. — Прим. «Холода») будет в деталях разбирать все физиологические процессы в теле Ющенко», — так Выдрин описывал план Никонова. 

Никто из россиян не допускал и мысли о возможном поражении. Когда канадский журналист Марк Маккиннон позвонил Никонову, чтобы спросить, как отреагируют в Кремле, если Ющенко победит, Никонов ответил: «Он не победит», — и повесил трубку. 

Однако Ющенко победил — правда, для этого понадобились массовые протесты против фальсификаций результатов второго тура и назначение третьего раунда голосования. Для российских технологов этот результат был очень болезненным. «На Украине проводится американская операция по замене режима», — объяснял Никонов немецким журналистам. Предполагаемая диверсия бывших партнеров не мешала ему поддерживать связи с США: Никонов оставался старшим стратегом и лицом агентства PBN, которое консультировало западные компании, выходящие на российский рынок. Реклама агентства размещалась в американских правительственных журналах: рядом с парадным портретом Никонова значилась надпись Political animal — «Политическое животное». Для англоязычного читателя эта отсылка к Аристотелю («человек — существо политическое»), вероятно, должна была еще и означать, что Никонов готов был добиваться политического успеха любой ценой.

«Оранжевая революция» 2004 года, воспринятая российскими элитами как личное оскорбление, заставила их пересмотреть свои взгляды на внутреннюю и внешнюю политику. Главной угрозой предсказуемому будущему теперь оказалось тлетворное влияние извне. Особое внимание российские власти стали уделять некоммерческим организациям и структурам гражданского общества, в которых видели потенциальный источник нестабильности. Одним из механизмов контроля должна была стать учрежденная в 2005 году Общественная палата. Никонов стал одним из ее членов. 

Своей работой в фонде «Единство во имя России» он зарекомендовал себя как надежный функционер, готовый возглавить любое порученное ему направление. Его назначили председателем комиссии по международному сотрудничеству и общественной дипломатии. В задачи комиссии входило «развитие в зарубежных странах, особенно в СНГ, образовательных программ по русскому языку и русской культуре». Раньше Никонов не имел никакого отношения к популяризации русской культуры, но быстро понял изменившуюся конъюнктуру.

В мае 2007 года в Ново-Огарево, когда члены Общественной палаты встретились с Путиным, Никонов обратился к президенту: «То, что сейчас нами делается, явно недостаточно для продвижения российского гражданского общества в качестве инструмента того, что сейчас принято называть мягкой силой воздействия на международные процессы с помощью идеологии, с помощью сетевых структур неправительственных организаций, в чем достаточно хорошо преуспели многие наши партнеры, прежде всего западные». Меньше чем через месяц Путин подписал указ о создании фонда «Русский мир» — «в целях популяризации русского языка, являющегося национальным достоянием России и важным элементом российской и мировой культуры». Исполнительным директором фонда президент назначил Никонова.

Словосочетание «русский мир» с начала 2000-х годов будоражило умы российской элиты: сначала его разрабатывали философы-методологи, потом употребил Владимир Путин, а затем подхватили патриарх Кирилл и Владислав Сурков. Смысл термина зависел от взглядов конкретного спикера, но общей была уверенность в том, что Россия заслуживает особого места в международной политике, потому что обладает уникальным культурным кодом, или матрицей. Никонов дал свое определение: «Русский мир — это самостоятельная цивилизация, которая способна нести идеалы, прежде всего вырабатываемые внутри самой страны».

Под управлением Никонова фонд «Русский мир» попытался стать российским аналогом Британского совета или Гете-института. По всему миру появилась сеть «Русских центров», в школах и университетах открылись «Кабинеты Русского мира» с доступом к книгам и образовательным ресурсам на русском языке, на изучение и преподавание русского языка за рубежом выдавались гранты. Изначально деятельность фонда не планировалась как антизападная — «Русский мир» успел открыть свои центры в Оксфорде, Эдинбурге, Милане, Валенсии и Берлине, а Никонов даже получил в Эдинбургском университете степень почетного доктора. На начало 2022 года фонд поддерживал сеть из 104 центров в 52 странах и 128 кабинетов в 57 странах. Деятельность фонда освещали журнал, сайт, интернет-телеканал и аккаунты в соцсетях (судя по открытой статистике, ни одному из этих медиа за 16 лет работы фонда не удалось собрать значительную аудиторию). 

Параллельно с работой в «Русским мире» Никонов стал членом «Единой России» и по официальным результатам парламентских выборов снова стал депутатом Госдумы, теперь уже максимально лояльной президенту. После выборов в Москве и других городах начались митинги против фальсификаций, на которые выходили десятки тысяч человек. Никонов, разговаривая с журналистами «Коммерсанта», назвал Думу «очень-очень легитимной» и предположил, что за общественными протестами стоят США, готовящие «оранжевые» сценарии для России. 

Чтобы предотвратить реализацию этих сценариев, новая Дума стала штамповать репрессивные законы и получила от журналистов прозвище «взбесившийся принтер». Никонову досталась роль одного из ключевых спикеров «принтера». Как инициатор или как комментатор он поучаствовал в принятии самых одиозных проектов: оправдывал закон об «иноагентах» как характерный для «подавляющего большинства демократических стран», а об ужесточении правил проведения митингов — тем, что страна может не пережить еще одну революцию. Именно Никонов предложил назвать закон, запретивший усыновление российский детей гражданами США, «законом Димы Яковлева» — в честь российского мальчика, который погиб от теплового удара, когда американский приемный отец по неосторожности оставил его в машине на жаре. «Демократия подразумевает защиту жизней самих граждан. Россия является страной, которая отстаивает идеалы справедливости», — объяснял логику своего предложения Никонов. В реальности никто не скрывал, что закон был ответом на американский «закон Магнитского».

Если в начале 2000-х Никонову по большинству вопросов удавалось сохранить критическую дистанцию по отношению к действиям власти, то к середине 2010-х он этой способности окончательно лишился и превратился в удобный для правящей элиты голос, готовый защищать любые решения Кремля. Фактически теперь его консерватизм из оформленного комплекса идей, сочетающих идеалы свободы с верой в традицию, превратился просто в идею защиты государства любой ценой — вне зависимости от его действий.

Доказав свою благонадежность, Никонов получил доступ к широкой аудитории — по данным «Медиалогии», в 2013 году он стал самым цитируемым политическим комментатором в стране. Еще через пять лет депутат получил собственное ток-шоу на «Первом канале» — программу «Большая игра». Изначальная идея была в том, чтобы ставить главные политические события недели в геополитический контекст, а взгляды российских экспертов уравновешивались позицией американских (чаще всего в роли такого эксперта выступал прокремлевский политолог Дмитрий Саймс). Нападение России на Украину сделало эту рамку бессмысленной — в первые недели после начала вторжения программа перешла в режим специальных выпусков, которые выходили в эфир до четырех раз в день и уступали по рейтингу только «Вечеру с Владимиром Соловьевым». Слушая разговоры Никонова с российскими политиками, дипломатами и политологами, зрители должны были сделать вывод, что «специальная военная операция» — экзистенциальная война России против коллективного Запада, в которой проиграть нельзя.

9 мая 2016 года Владимир Путин вышел на Красную площадь вместе с колонной участников «Бессмертного полка» — акции памяти советских жертв Второй мировой войны. В руках он держал портрет своего отца, фронтовика Владимира Спиридоновича Путина. По официальным отчетам, на акцию вышли сотни тысяч человек. Это была демонстрация управляемой мобилизации гражданского общества, о которой в «Единой России» мечтали с начала 2000-х. На параллельную акцию «Бессмертного полка» в Нижнем Новгороде вышел Вячеслав Никонов — он держал портрет Вячеслава Молотова. «Я своего деда люблю, уважаю, мы очень много разговаривали. И не я ему судья, но я знаю, что его вклад в Победу очень серьезен», — объяснил Никонов и анонсировал скорый выход большой книги о ближайшем соратнике Сталина.

Как минимум с момента смерти Молотова Никонов собирал материалы к биографии деда. В 1998 году, вчитываясь в архивные документы, Никонов видел в деде великого строителя государства, вынужденного прибегать к насилию по необходимости. «Эпиграфом к одной из глав моей книги будут пушкинские слова: “Основатели республик редко славились нежной чувствительностью”» — отвечал он на вопрос о том, как Молотов относился к террору и репрессиям, забыв упомянуть, что Пушкин придумал эту фразу, только чтобы передразнить государственника Карамзина. Так же Никонов подходил и к вопросу о пакте Молотова-Риббентропа: соглашение, по его мнению, было единственной возможностью отсрочить в войну с Гитлером. 

Кажется, сложнее всего Никонову было найти аргументы, объясняющие, почему Молотов не протестовал против ареста своей жены Полины Жемчужиной. В 2000 году внук опубликовал в «Независимой газете» отрывки из неизвестных мемуаров Молотова 1960-х годов — судя по всему, именно эти бумаги и сохранились в спасенном Никоновым чемодане. «Передо мной встал вопрос — восстать против грубой несправедливости Кобы (Сталина) и пойти на разрыв с ЦК или протестовать, защищая честь жены, но покориться ради того, чтобы, по крайней мере, в дальнейшем продолжать борьбу внутри партии и ЦК за правильную политику партии, за устранение явных и многим не видных ошибок, неправильностей», — объяснял свою дилемму Молотов. Он выбрал второй вариант. В такой интерпретации Молотов представал не человеком, который не хочет бороться с диктатором за свободу любимой жены, а политиком, идущим на жертву ради блага государства.

Работа над биографией деда заняла у Никонова почти 20 лет: двухтомник вышел в 2016 году и назывался «Наше дело правое». Эту самую знаменитую фразу, которой Молотов закончил обращение к советским гражданам 22 июня 1941 года, Никонов с тех пор неоднократно использовал по самым разным поводам. Завершая свое выступление на пленарном заседании Думы через полтора месяца после начала войны с Украиной, Никонов сказал: «Идет столкновение культурно открытого мира, в котором не запрещают Гете и Бетховена, и мира запретов Достоевского, Толстого, Чайковского, Гергиева. Они нас не поняли. Нас не купить! Мы победим. Потому что наше дело правое и победа будет за нами». 

Последние несколько лет Никонов как историк работал с невероятной плодовитостью и размахом: он выпустил монографии про основание Нижнего Новгорода, Карибский кризис, конец Второй мировой войны, Ленина и Болдинскую осень Пушкина. Кроме того, Никонов — соавтор двухтомного учебника по истории России для 10 классов, охватывающего события с Первой мировой войны до современности. «В январе 2022 г. в Москве стало известно о подготовке в начале марта широкомасштабной военной операции по захвату Донбасса и Крыма украинскими войсками при западной поддержке. Россия была вынуждена предпринять превентивные меры» — так в учебнике Никонов объясняет вторжение в Украину. 

Все эти никоновские книги объединены единым замыслом, сформулированным в работе «Современный мир и его истоки». Никонов описывает Россию как уникальную цивилизацию, живущую по своим собственным законам: в ней духовность, гуманность и индивидуальная свобода сочетается с верой в незыблемость государства и сильного лидера, а все попытки навязать чужие рецепты приводят страну на грань катастрофы. 

За 35 лет своей политической карьеры Никонов как эксперт, аналитик или спичрайтер поработал чуть ли не со всеми заметными политиками СССР, а потом и России. Он был одним из первых, кто в начале 1990-х сформулировал политический идеал просвещенного консерватизма американского толка, сочетающий гражданскую свободу, уважение к собственному прошлому, прогресс государства и отказ от революционных изменений. С течением времени эти идеи обернулись почти полной своей противоположностью — за прошедшие с этого момента годы консерватизм в России превратились в мейнстрим и начисто утратил привязку к свободе и прогрессу. Вместо стабильности и отказа от потрясений идеологи режима теперь оправдывают агрессию против Украины и, подобно советским пропагандистам, говорят об экзистенциальной войне с Западом. Для Никонова, так же как и для Молотова в свое время, главной оказалась идея государства, ради которой можно пойти на любые жертвы. 

^{Источники: Анищенко и др. Комиссия Говорухина. М., 1995; Бакатин В. Избавление от КГБ. М., 1992; Никонов В. Молотов: Наше дело правое. В 2-х тт. — М., 2016; Никонов В. Современный мир и его истоки. М., 2015; Никонов В. Эпоха перемен: Россия 90-х глазами консерватора. М., 2015; Carlberg I. Raoul Wallenberg: The Heroic Life and Mysterious Disappearance of the Man Who Saved Thousands of Hungarian Jews from the Holocaust, 2016; MacKinnon M. The New Cold War: Revolutions, Rigged Elections and Pipeline Politics in the Former Soviet Union, 2007; Masiyenko Y., Zahryvenko K., Koval N., Tereshchenko D. “The Russian flag will be flown wherever Russian is spoken”: “Russkiy Mir” Foundation, 2022;Petrov N., Ryabov A. Russia’s Role in the Orange Revolution. In Revolution in Orange: The Origins of Ukraine's Democratic Breakthrough, 2006.}