14 мая в Турции пройдут президентские выборы, на которых Реджеп Эрдоган, возглавляющий страну с 2014 года, может проиграть. Эрдогана много лет обвиняют в злоупотреблении властью. В этом году турецкой оппозиции наконец удалось объединиться и выставить кандидата, который может его победить. По просьбе «Холода» журналист и специалист по региону Кирилл Кривошеев рассказывает, что нужно знать об этих выборах.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Кто противостоит Эрдогану?
Ситуация перед выборами в Турции по своей напряженности и интриге может сравниться разве что с украинскими выборами 2019 года. Тогда противостояние было между Владимиром Зеленским, Петром Порошенко и Юлией Тимошенко. Считалось, что буквально каждый из этих кандидатов имеет шанс на президентское кресло, по крайней мере если дело дойдет до второго тура.
В Турции основных кандидатов не три, а два: действующий президент Реджеп Тайип Эрдоган и глава крупнейшей и старейшей оппозиционной силы страны Кемаль Кылычдароглу. Его фамилию сложно выговаривать даже туркам, поэтому они сами предпочитают называть его просто Кемаль-бей. «Бей» по-турецки значит «господин»; это уважительная форма обращения к любому мужчине.
До выборов предсказать, что Кылычдароглу станет главным оппозиционным кандидатом, было трудно. Он возрастной политик, ему 74 года — на пять лет старше Эрдогана. Кылычдароглу всю жизнь боролся за власть, но так и не добрался до ее вершины. Еще на прошлых выборах, в 2018 году, Народно-республиканская партия (по-турецки CHP) выдвинула против Эрдогана не Кемаль-бея, а Мухаррема Индже — более молодого политика. Он занял второе место, набрав 30,64%.
Для участия в нынешних выборах тоже готовили другого кандидата — мэра Стамбула Экрема Имамоглу. Его победа на выборах в 2019 году доказала, что он бы явно устроил самые разные политические круги и на национальном уровне. Но буквально в начале этого года суд вынес ему приговор за оскорбление представителя власти — почти три года тюрьмы. Пока идет апелляция (а в Турции они могут идти месяцами и годами), Имамоглу на свободе и мог бы баллотироваться. Но делать ставку на него — огромный риск, ведь теоретически власть может надавить на суд, ввести приговор в силу, и тогда оппозиция останется без кандидата.
Был еще вариант — мэр Анкары Мансур Яваш. Он тоже из CHP и тоже победил в 2019 году. Но он националист и с подозрением относится к участию курдов в политической жизни, а чтобы победить на выборах в Турции, надо суметь им понравиться, ведь курды составляют более 20% населения.
Теоретически выдвинуть свою кандидатуру могла бы Мераль Акшенер, лидер «Хорошей партии». Это было бы эффектно — женщина-президент в Турции. Но она тоже националистка и сама понимает свой отталкивающий бэкграунд: она была главой МВД в 1990-е, когда турецкие власти вели особенно жесткую борьбу с курдскими радикалами.
После этого Мераль Акшенер была членом Партии националистического движения (известная ультраправая организация «Серые волки» — их наиболее радикальное крыло) и вышла из нее только потому, что та слишком сблизилась с Эрдоганом. Кстати, «Хорошая партия» называется так только потому, что турецкое слово «хороший» — İYİ — графически очень похоже на родовой знак одного из древнейших тюркских племен. Это как если бы какая-то из российский партий изобразила на своем логотипе Перуна.
После мучительных споров турецкая оппозиция из шести партий сделала выбор в пользу Кемаль-бея. Да, он немолодой и порядком поднадоел даже сторонникам своей собственной партии. Тем не менее он настоящий оппозиционер. Критикуя власть, он говорит о некомпетентности самого Эрдогана, а не каких-то абстрактных чиновников или олигархов.
Оппозиция правда может победить?
Разные опросы предсказывают Эрдогану и Кылычдароглу примерно равные шансы на победу. В Турции много социологических служб и, соответственно, много споров об их объективности. Какие-то правда подыгрывают власти, какие-то — оппозиции. Но в целом они демонстрируют очень маленький разрыв.
Сейчас Кемаль-бей утверждает, что сможет победить в первом туре. Теоретически это возможно — как и победа в первом туре Эрдогана. Но куда более вероятным кажется выход соперников во второй тур.
Кроме них, в выборах участвуют еще два кандидата. Первый — Синан Оган. Он владеет русским, защищал диссертацию в МГИМО, изучал политику России и Украины и выступал на мероприятиях путинского дискуссионного клуба «Валдай». Но его рейтинг — в пределах статистической погрешности, 2–3%. Второй — Мухаррем Индже, который, как говорилось выше, был кандидатом от CHP в 2018 году. Оппозиционный блок уговаривал его поддержать Кемаль-бея ради общего блага. Но он отказался и вел собственную кампанию без каких-либо шансов на успех, с рейтингом порядка 5%. Даже эти проценты, оттянутые аутсайдерами, могут помешать кому-то из лидеров гонки победить сразу.
11 мая Мухаррем Индже заявил, что выходит из президентской гонки. Но его фамилия все равно будет в бюллетене, а значит, хотя бы десятые доли процента он все равно наберет. В нынешних условиях даже они могут стать решающими.
Если Эрдоган проиграет, он просто отдаст власть и уйдет?
Это очень сложный вопрос, но здесь надо выйти за пределы привычной нам постсоветской логики. Турция при Эрдогане — это не Россия при Путине или Беларусь при Лукашенко. Разумеется, президент Турции способен на «грязную игру», но все-таки держится в каких-то рамках.
Достаточно вспомнить выборы мэра Стамбула в 2019 году. Кандидатом на этот пост был Бинали Йылдырым — бывший премьер-министр страны, человек, очень близкий к Эрдогану. Когда он проиграл кандидату от оппозиции Экрему Имамоглу, Эрдоган отменил результаты выборов, провел их повторно, и оппозиционер показал еще лучший результат. И его победу признали.
Это много говорит о работе самых разных государственных структур — в первую очередь ЦИК. Но стоит отметить еще и сильные традиции турецкого парламентаризма. Да, Эрдоган сильно урезал полномочия парламента в 2017 году, приняв новую Конституцию через референдум, но он не забрал у депутатов главное — возможность публично критиковать власть. Даже с учетом того, что 339 из 600 кресел заняты депутатами от правящей коалиции, оппозиционеры ведут собственную игру.
Очевидно, что если в российском или казахстанском парламенте появились новые партии (например, «Новые люди» Нечаева), то это произошло по отмашке из администрации президента. А вот «Хорошая партия» Мераль Акшенер стала парламентской явно вопреки воле властей. В 2018 году ей хотели запретить участие в выборах из-за сроков регистрации (создать партию прямо перед выборами нельзя), но уже существующая фракция CHP пошла на хитрость и попросила 15 своих депутатов временно вступить в «Хорошую партию». Этого было достаточно для формирования фракции, а партии, у которых есть фракция, могут участвовать в выборах без предварительных условий. Представить нечто подобное в России просто невозможно.
Да, в Турции есть политзаключенные — особенно после событий 2016 года, которые власти называют попыткой военного переворота.
События ночи с 15 на 16 июля 2016 года — поворотное событие в истории современной Турции, после которого Эрдоган укрепил свою власть. Тогда на улицах Стамбула и Анкары появились танки, а в небе над ними — боевые самолеты. По официальной версии, это была попытка военного переворота, устроенная сторонниками Фетхуллаха Гюлена — исламского проповедника, живущего в США. Хотя в ту ночь появились сообщения, что Реджеп Эрдоган бежал за границу, он вышел в эфир с телефона и призвал к сопротивлению. В столкновениях с военными погиб 251 сторонник властей.
Фетхуллах Гюлен осудил насилие, он отрицает, что отдавал приказ о вооруженном свержении властей Турции. Некоторые эксперты отмечают нестыковки в официальной версии и намекают, что попытка переворота могла быть инсценировкой.
После попытки переворота в стране и даже за ее пределами начались настоящие политические чистки — судили военных, политиков и журналистов, якобы причастных к заговору. Под угрозой оказались даже выпускники сети лицеев, созданных в свое время Гюленом (за умение использовать «мягкую силу» его называли «турецким Соросом»). Однако главным последствием событий 2016 года стал конституционный референдум в 2017-м. Как и нынешние выборы, он проходил очень напряженно, но Эрдоган с небольшим отрывом все же смог укрепить свою власть — Турция стала президентской страной, а не парламентской. Именно это решение сейчас хочет отыграть назад Кемаль Кылычдароглу.
Но в Турции еще не было своей Болотной площади, не было «дела 6 мая», нет аналога минского изолятора на улице Окрестина, где участников мирного протеста били до крови. Инструменты Эрдогана — правый популизм, манипуляции информационной повесткой, но пока еще не страх.
В ответ на это можно привести аргумент, что до сих пор его власть еще не была под такой угрозой. Решится ли он перейти черту, отменить результаты выборов и потом подавлять неизбежные протесты стрельбой, будет зависеть от множества обстоятельств. Нам ничего не известно о реальных настроениях в рядах турецкой полиции, особенно в крупных городах, и армии. Да, нет сомнений, что глава МВД Сулейман Сойлу предан Эрдогану, но распространяется ли это на его подчиненных? К тому же не стоит забывать о международной реакции. Понятно, что Россия, Азербайджан и страны Центральной Азии, мусульмане Балкан (Албания, Босния и Косово), а также Китай и страны Персидского залива не осудят Эрдогана за жестокость. Но вся экономическая модель Турции заключается в том, чтобы служить мостом между Азией и Европой. А вот Евросоюз точно не заинтересован получить у своих границ второго Лукашенко.
Пока что Эрдоган обещает покинуть пост, в случае поражения. Кстати, не исключено, что, став в позицию оппозиционера, он сможет успешно портить жизнь своим оппонентам в парламенте. Тем более что они хотят вернуть прежнюю редакцию Конституции, когда Турция была парламентской республикой.
А кандидат от оппозиции — за демократию?
Кемаль-бей стал кандидатом в президенты в результате сложных переговоров внутри оппозиции. Это очень важно: сложно описать, насколько разные политические силы объединились против Эрдогана, создав блок с неформальным названием «Стол шести». Это примерно как если бы Алексей Навальный сел за стол с группой депутатов от КПРФ и «Справедливой России», а еще Григорием Явлинским и Игорем Стрелковым — и они попытались бы написать общую политическую программу.
Более того: если Кемаль-бей станет президентом, у него будет сразу семь вице-президентов. Это лидеры каждой из партий «Стола шести» (кроме CHP, ведь ее лидер — это сам Кемаль-бей), а также оппозиционные мэры Стамбула и Анкары. Аналогичную по сложности политическую конструкцию, кажется, не изобретал еще никто, и как она будет работать на практике, мы увидим лишь постфактум.
К тому же Кемаль-бей декларирует, что его цель прихода к власти — это слом всей существующей системы и смена Конституции. А там, по всей видимости, потребуются новые, уже более честные выборы.
То есть правильный ответ на вопрос, какой будет Турция при Кемале Кылычдароглу, — «этого не знает никто». Вероятнее всего, новый президент не будет самостоятелен, потому что ему придется советоваться с «политбюро» из вице-президентов и преодолевать массу препятствий. Обмануть союзников и начать собственное единоличное правление не получится, ведь сам Кемаль-бей понимает, что без их поддержки он был бы не кандидатом в президенты, а пенсионером.
Перед уже упоминавшимися украинскими выборами 2019 года штаб Порошенко развесил в Киеве издевательские билборды с надписью «Последний шанс для бабушки» и явно неудачной фотографией Юлии Тимошенко, выдающей ее возраст. Для турецкого оппозиционера это тоже актуально, но он еще может этот «последний шанс» реализовать.
А как оппозиция относится к Путину? Ее победа повредит отношениям с Россией?
Если коротко, то заниматься внешней политикой новая власть, вероятнее всего, будет по остаточному принципу и опираясь на врачебную заповедь «не навреди».
Подробнее о том, чего ждать России от победы оппозиции, можно прочитать в моей статье для Фонда Карнеги. С момента выхода статьи кое-что изменилось: в Москву приезжал близкий к оппозиции турецкий аналитик Хакан Аксай, который дал интервью Федору Лукьянову. Последнего часто можно увидеть в качестве модератора, когда на «Валдае» выступает Путин, а еще он главный редактор влиятельного журнала «Россия в глобальной политике», связанного с МИД РФ. Турецкий гость сделал все, чтобы убедить российское экспертное сообщество — оппозиционеры не будут вредить отношениям Москвы и Анкары. В подтверждение своих слов он представил письмо, написанное самим Кемаль-беем для российских политических кругов.
Однако, похоже, все эти усилия свелись на нет. Вечером 11 мая Кемаль Кылычдароглу опубликовал твиты на турецком и русском. Русская версия звучит так: «Дорогие русские друзья, Вы стоите за монтажами, заговорами, контентом Deep Fake и записями, которые вчера были разоблачены в этой стране. Если вы хотите продолжения нашей дружбы после 15 мая, держите руки подальше от турецкого государства. Мы по-прежнему выступаем за сотрудничество и дружбу».
О чем именно шла речь, сперва было неясно: никаких шокирующих видео с участием оппозиционера в последние дни не появлялось, хотя возможных сюжетов можно придумать предостаточно: Эрдоган, например, заявлял, что Кылычдароглу относится к ЛГБТ.
Вероятнее всего, он имел в виду дешево и топорно сделанный ролик, на котором в поддержку оппозиционера высказывается один из командиров Рабочей партии Курдистана (признана в Турции террористической организацией) Мурат Карайылан. Это видео больше смахивает на шутку, чем на злонамеренный фейк, однако на встрече с молодежью Эрдоган приводил его как доказательство связей Кылычдароглу с террористами.
При чем здесь российское вмешательство, впрочем, осталось загадкой: смонтировать подобное видео может кто угодно. Подыгрывание Кремля Эрдогану нельзя отрицать, но оно ведется более серьезными методами: например, недавно Кремль предоставил Турции отсрочку на оплату газа.
Явно смущают Москву и некоторые другие последние заявления Кемаля Кылычдароглу. В интервью Deutsche Welle, ARD и The Wall Street Journal он говорил, что готов «развернуть турецкую внешнюю политику на 180 градусов», «вернуться к западной цивилизации» и соблюдать обязательства перед НАТО. Но если он и решит реализовать эти обещания после победы, он будет связан всевозможными обязательствами по рукам и ногам. Например, введение антироссийских санкций неизбежно нанесет сокрушительный удар по турецкой экономике, плотно завязанной на российский рынок. Кстати, подорожание самых обычных продуктов — едва ли не главная тема нынешней избирательной кампании, и даже сам Кемаль-бей снял один из последних роликов на кухне, где он разбирает пакеты из супермаркета и ужасается, как выросли цены.
Тем не менее определенная угроза для России в победе оппозиции есть. Это судьба АЭС «Аккую», которую строит «Росатом». В программе коалиции есть обещание пересмотреть условия реализации проекта, причем турок волнует не угроза аварии, а скорее возможные коррупционные схемы.
Если оппозиция победит, что будет с релокантами и туристами?
Среди обещаний турецких оппозиционеров есть запрет или хотя бы ограничение на продажу недвижимости иностранцам. Об этом говорил и сам Кемаль-бей, и его соратница по коалиции Мераль Акшенер. Логика тут проста: после разрушительного землетрясения в жилье нуждаются многие граждане Турции, а иностранцы, как считается, виноваты в нежелательном росте цен. Это, конечно, опасная, националистическая риторика.
Однако среди российских релокантов не так много тех, кто планировал именно приобретать турецкую недвижимость: это уже признак полноценной иммиграции и укоренения в стране. Тем более россияне никогда не спешили скупать квартиры в регионах на границе с Сирией, особенно пострадавших от землетрясения. Вероятнее всего, курортных регионов вроде Антальи и Мармариса это коснется в меньшей степени, ведь турецкой экономике при любой власти нужны будут иностранные инвестиции. Вряд ли пострадает и туризм из России, приносящий огромную прибыль.
Скорее всего, Турция так и останется главной страной, через которую россияне будут добираться в страны Европы.
