Летом 2023 года Евгений Ковтков, гражданский муж бухгалтера из Красноярска Ирины Крыниной, воюющий в Украине, перестал выходить на связь. Вскоре Крынина обнаружила его на одном из видео с военнопленными. Сперва она пыталась добиться, чтобы ее мужа включили в списки на обмен, а потом связалась с украинцами и, никого не предупредив, собрала двух дочек и уехала в Киев, чтобы самой его вытащить. Теперь на родине ее может ждать уголовное дело, а встретивший ее в Украине муж хочет вернуться в Россию. Ирина рассказала «Холоду» свою историю.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
К 36 годам я уже и не надеялась найти настоящую любовь — была разочарована в мужчинах, потому что они вели себя как маменькины сынки. А потом познакомилась с Женей.
В тот момент я была замужем, но муж работал вахтами на Крайнем Севере, а когда изредка приезжал к нам с дочками в Красноярск, мы с ним жили как соседи. В деньгах мы не нуждались, муж платил хорошие алименты, но жить в таком формальном браке мне не хотелось, и я ради интереса зарегистрировалась сайте знакомств.
Это была буквально вспышка с первого взгляда. Я чувствовала, что встретила настоящего мужика, который смог меня взять в свои ежовые рукавицы. Я бунтарка по натуре, а у Жени характер еще похлеще моего.
Через пять месяцев Женя сказал, что хочет семью, сына. Я подала на развод. Но это не очень быстрая процедура: сначала подаешь заявление, ждешь месяц, потом еще полтора месяца решение вступает в силу. Когда я получила развод, Женю уже мобилизовали на войну в Украине.
Разве на Россию кто-то нападал?
Политические взгляды у нас с Женей расходились, мы даже спорили время от времени. Он, конечно, тоже не особо поддерживал происходящее в стране, но на его фоне я более радикальна. Меня воспитывала мама, и она всегда была оппозиционно настроена. Мы с моих 18 лет всегда вместе ходили на выборы, ни одного голосования не пропускали. Я Жене все время говорила, что мы в России живем по сути как рабы: что у всех ипотеки, мы трудимся с утра до вечера, приходим домой, надо заниматься бытом, помогать детям делать домашние задания. И в таком режиме у нас нет времени на саморазвитие.
Когда ему пришла повестка, мы совсем разругались. Я у него спрашивала: «Куда ты собрался идти, разве на Россию кто-то нападал?» Говорила ему, что он пойдет в чужую страну убивать там людей, у которых тоже есть семьи, тоже есть матери.
Воевать он не хотел, я это знаю точно, потому что летом, до объявления мобилизации, его вызывали в военкомат и предлагали подписать контракт на службу. Но он тогда отказался. В повестке, которую принесли в сентябре, его фамилию написали неправильно. Я ему говорила, что он вообще может не ходить. Но он отвечал, что давал присягу, когда служил в армии. Женя рассказывал, что его маму 17-летней девочкой отправили медиком на Афганскую войну. Его отец тоже спасал людей — всю жизнь работал пожарным. Думаю, что это на него повлияло. Мол, как это он струсит. Я плакала, уговаривала, настаивала, но он спокойно говорил: «Я не крыса, призвали — пойду».
Повестку ему вручили 29 сентября, а 30-го его уже из военкомата увезли в учебку в Омск. Я туда летала, чтобы дособирать его: привезла одежду, мыльно-рыльное. Уже там, всего через две недели после мобилизации, было заметно, как сильно он изменился. Провожала я его здоровым крепким мужиком, а в учебке встретила исхудавшего потерянного человека.
Женя очень образованный человек. Его любимый писатель — Виктор Астафьев, тоже из Красноярска. У Жени дома полное собрание его книг. Когда его мобилизовали, он мне писал: «Если хочешь понять, что у нас тут происходит, почитай у Астафьева “Прокляты и убиты”», — про быт российских призывников во время Второй мировой войны. Он говорил, что спустя 70 лет все происходит точно так же.
Боженька спас
До июня 2023 года Женя был в тылу и не участвовал в боевых действиях. Мы с ним почти каждый день были на связи. Он по специальности электрик: сделал какой-то усилитель сигнала, и мы часто переписывались и созванивались. Он даже фильмы мог спокойно смотреть. Я с ним постоянно спорила, говорила, чтобы он подписал рапорт на медицинскую экспертизу, так как у него были проблемы со здоровьем, спрашивала: «За что ты воюешь?» Он обижался. Но мы все равно были на связи, я его ждала. Он надеялся, что скоро все закончится, и он сможет просто вернуться домой, думал, что это месяца на четыре, максимум, на полгода.
В начале июня Женя сообщил, что их переводят под Бахмут и перестал выходить на связь. Я сразу забеспокоилась, звонила его сестре и в воинскую часть. Мне сказали, что его подразделение пошло на Клещеевку и скоро должно вернуться.
Клещеевка — это небольшое село в Донецкой области в шести километрах от Бахмута, где летом 2023 велись ожесточенные бои. В сентябре вооруженные силы Украины заявили об освобождении Клещеевки.
Я почитала про Клещеевку в интернете, про то, что это оттуда ушла ЧВК Вагнера, и сразу же поняла, что там капец. Побежала в церковь, заказала разные молитвы. И начала читать телеграм-каналы. 12 июля я нашла видео, на котором видно, что Женя попал в плен. Думаю, он не погиб, потому что боженька его спас, ведь я каждый день молилась.
В этот же день мы с жениной мамой пошли в воинскую часть, и я показала им видео. Они зафиксировали информацию и отправили ее в краевой военкомат Красноярска. Оттуда ответили, что видео недостаточно для того, чтобы признать человека военнопленным. Мол, видео можно подделать, нужны рапорт от командира, который находится в Украине и свидетельства очевидцев: при каких обстоятельствах человека взяли в плен. Несколько недель я каждый день звонила то в одно ведомство, то в другое — и все без толку. Я даже предлагала Жениной маме поехать вместе в Уссурийск, где размещалась его часть. Я уверена, что одно дело, когда по телефону обращаешься, а другое, если бы мы приехали и лично требовали признать его военнопленным. Но мать говорила: «Куда я поеду, у меня работа, разберутся сами».
Тогда я не выдержала и разместила в одном из телеграм-каналов обращение к сослуживцам Жени: прикрепила его фотографию и попросила, чтобы кто-то дал показания о том, как его и его сослуживцев взяли в плен.
Его мать, когда узнала, позвонила и начала орать в трубку: «Ты кто такая? Ты что творишь? Я мать, я его родила, ты должна у меня разрешение спрашивать». А буквально на следующий же день после моего обращения, 9 августа, Женю признали военнопленным. Я обрадовалась, подумала, что наконец-то его скоро смогут обменять на украинских пленных, и он вернется домой. Но ничего не произошло.
За последние семь месяцев Россия и Украина совершили всего девять обменов военнопленными, хотя за предыдущие месяцы с начала полномасштабного вторжения их было почти 40. Последний обмен, согласно открытым данным, состоялся в конце лета 2023 года. Российская сторона не сообщает об общем количестве военнопленных. По сообщению украинского проекта «Хочу жить», который занимается военнопленными россиянами, тысячи пленных солдат могут ждать обмена по 16–18 месяцев.
Я обращалась в Министерство обороны, в военную прокуратуру, в Красный Крест, к уполномоченным по правам человека в Красноярске и Москве, в военную полицию, к нескольким депутатам Госдумы, в фонд «Защитники Отечества». Президенту тоже писала. Спрашивала, когда будет обмен, когда мне вернут моего мужчину. Но мне говорили «Это секретная информация, мы предпринимаем действенные меры».
Не дождавшись помощи, я создала ютуб-канал и опубликовала видео, в котором рассказала про Женю и про то, что его не включают в списки на обмен, а еще о том, что мы — родственники пленных — не знаем, к кому обращаться, никто ничего не объясняет: по какому принципу людей вносят в списки на обмен, когда будет следующий. Пленных тысячи, а меняют 45 на 45 — это какая-то показуха. После моего видео мне начали приходить похожие ролики от других родственниц мобилизованных: они также рассказывали, что потеряли связь со своими мужьями или сыновьями и обращались к власти за помощью. Я все это публиковала на своем канале.
После этого мама Жени перестала со мной общаться. Думаю, ей страшно, что такое внимание может как-то навредить и Жене, и, возможно, ей самой. Но я уверена, что только публичность теперь может сработать.
Когда Женя попал в плен, я стала много общаться с другими родственниками, женами и матерями мобилизованных и поняла, насколько нашей российской власти глубоко посрать на своих солдат: на тех, кто погиб и кого не забирают даже с поля боя, на тех, кто ранен, на тех, кто в плену. А родственники, которые пытаются хоть что-то узнать про своих родных, звонят, пишут письма, записывают видеоролики — они как бы только мельтешат и мешают органам власти работать. В том числе и я. Когда эта цепочка выстроилась у меня в голове, я поняла, что больше не хочу жить в этом государстве, где всем на все пофиг. И тут мне, как снег на голову, прилетела возможность переехать в Украину.
Сразу же решила, что поеду
Последний обмен пленными был в начале августа, после этого меняли только тела убитых военных. Я не могла просто сидеть и ждать, каждый день думала, что надо бороться и добиваться освобождения Жени. Обратилась к военным юристам и волонтерам, которые занимаются военнопленными. Нашла украинский проект «Хочу жить» и узнала про программу, которая называется «Вернем жене мужа». Связалась с проектом, и мне сообщили, что я могу приехать в Украину и забрать Женю, отметив, что пока по такой программе еще никто не приезжал. Я сразу же решила, что поеду.
Сначала я хотела приехать одна, забрать Женю и вернуться в Россию. Но военные юристы объяснили мне, что мы потом не сможем жить в безопасности, на меня может быть заведено уголовное дело. Тогда я решила, что поеду в Украину в один конец вместе с дочками.
«Хочу жить» закрепили за мной координатора, который меня консультировал и помогал построить маршрут, а также компенсировал стоимость билетов. На сборы было буквально несколько дней. Я не сказала о своем плане побега ни одному человеку в России, даже дочки ничего не знали. Купила путевку в Турцию на неделю, девочки думали, что мы поедем на море, набрали купальники и круги. Я даже не забрала документы дочек из школы: мы решили, что это может привлечь лишнее внимание. В Турции нас встретил украинский посол, нам за два дня сделали визы в Украину, и через Молдову мы добрались до Киева. Весь путь занял пять дней.
Сначала нас разместили в гостинице, а потом предоставили арендованную квартиру. В первую же ночь, когда мы с дочками оказались в Киеве, был обстрел города. Но я так сильно волновалась, пока мы уезжали из России, и так крепко заснула, что ничего не услышала. Утром младшая дочка, ей семь лет, сказала, что слышала очень громкий взрыв. Говорит, что испугалась, накрылась одеялом и лежала так, пока снова не уснула. Я подумала, что ей приснилось, а потом прочитала новости и узнала, что в полутора километрах от нашей гостиницы украинское ПВО сбило российскую ракету. В Киеве невозможно чувствовать себя в безопасности, потому что идет война. Постоянно работают сирены, по городу установлены блокпосты, на улицах много военных, постоянно куда-то везут военную технику. Но для меня сейчас быть в Киеве естественнее, чем находиться в Красноярске.
Я хорошо запомнила, какой резкий контраст ощущался на улицах. В Красноярске люди занимаются своими делами, словно ничего вообще не происходит. В Киеве, как только я вышла на улицу, сразу же услышала, как прохожие на русском языке обсуждают войну: где-то прилеты, где-то пострадали родственники, где-то мобилизовали. В Украине сразу чувствуется, что в стране война, а в России было ощущение, что нет не только войны, но даже и так называемой спецоперации. Думаю, россияне поймут, что что-то не так, только если в их родной город прилетит ракета. И то они будут думать, что это Украина виновата — бомбит мирное население. А что Россия уже полтора года убивает людей, они почему-то не замечают.
Совсем другой Женя
Я поехала в Украину ради Жени, чтобы его освободили из плена. У проекта «Хочу жить» было условие: наша первая встреча пройдет под камерами. Они сказали, что хотят заснять наши эмоции. Женя не знал, что я приехала в Киев. Для него это было неожиданностью. Перед этим я дала большое интервью на канале Владимира Золкина (украинские видеоблогеры Владимир Золкин и Дмитрий Карпенко стали известны публикацией интервью с российскими пленными. — Прим. «Холода»).
Перед нашей встречей у Жени брали интервью. Я должна была выйти к нему сразу после, но не слышала его ответов — в этот момент я так разнервничалась, что пришлось бежать прямо перед интервью в аптеку за чем-то успокоительным. Бахнула две таблетки, и меня отпустило.
Из интервью Дмитрия Карпенко с Евгением Ковтковым:
Дмитрий Карпенко: Как вы вообще относитесь к этой войне?
Евгений Ковтков: Негативно.
Д.К.: Почему?
Е.К.: Ну потому что 2023 год, какая война?
Д.К.: Ты в курсе, что война с 2014 года идет?
Е.К.: Так, мельком, сильно не в курсе. Я не залазил в эти дела никогда, вообще не слушал ничего. Своей жизнью жил.
Д.К.: А что ты вообще знаешь про Украину?
Е.К.: Что в 1991 году она отделилась от Советского Союза, когда тот распался.
Д.К.: Население какое?
Е.К.: Не знаю.
Д.К.: Население своей страны?
Е.К.: Тоже не в курсе.
Д.К.: Ты реально не знаешь население РФ? Ну плюс-минус.
Е.К.: Нет, не знаю. Ну миллиардов, наверное, несколько.
Д.К.: Несколько миллиардов?
Е.К.: Ну, наверное.
Д.К.: А у Украины сколько?
Е.К.: Без понятия.
Военнопленные находятся в уязвимом и зависимом положении перед представителями страны, против которой они ранее воевали, поэтому нельзя быть уверенными в искренности их ответов в подобной ситуации.
Когда мы увиделись, передо мной был совсем другой Женя. Он сильно изменился, похудел, постарел, выглядел испуганным. Но он таким стал не в плену, а еще на войне. Мы же с ним созванивались по видеосвязи, я уже тогда видела. Он когда сильно нервничает, не может есть. На встрече под камерами Женя в основном молчал, опустив голову вниз, почти ничего не говорил. Ведущий передачи Дмитрий все время старался его разговорить, чтобы он проявил какие-то эмоции, чтобы он хоть как-то выразил свою позицию, поделился своими чувствами и мыслями. Но Женя сидел, уставившись перед собой, весь напряженный. Я сидела рядом и чувствовала, что его всего трясет.
Из интервью Ирины и Евгения Дмитрию Карпенко:
Дмитрий Карпенко: Она возвращаться назад не будет. Ты возвращаться хочешь?
Евгений Ковтков: Да.
Д.К: Как это будет?
Е.К.: Не знаю.
Д.К.: Ты понимаешь, что после того, что она сделала, ей возвращаться нельзя?
Е.К.: Пока ничего не понимаю вообще.
Ирина Крынина: Пока ему не задавайте такие вопросы. Ему надо все обдумать и осмыслить. Он сейчас в состоянии аффекта. Вон его трясет! Меня так трясло в ночь перед отъездом. Ну сейчас я уже немножко успокоилась, а тогда меня точно так же трясло. Я вообще уснуть не могла.
Д.К.: Женя, что у тебя с рукой? Поломаешь пальцы.
Е.К.: Нервничаю.
Д.К.: Поломает пальцы, потом чинить его военным. Что у тебя в голове происходит? Расскажи, пожалуйста. Это реально интересно, потому что она первая, кто приехал за всю войну к такому, как ты.
Е.К.: Не могу ничего сказать по этому поводу. В шоке просто.
Д.К.: Ты рад или не рад? Нет, он не рад. Он не рад, я вижу сам. Ты не рад?
Е.К.: Не знаю.
Я думаю, что Женя очень злится на меня за то, что я приехала в Украину. Когда мы только встретились, он шепотом спросил: «Зачем, блядь?» и мотал головой. В его понимании, я должна была сидеть в Красноярске и ждать. А я приехала и поставила его перед выбором: Украина или Россия, я или мама.
Общаться мы с Женей пока не можем. Созваниваться и переписываться нам тоже не дают. Но скоро будет вторая встреча. Нам обещали новую съемку, когда Женя все обдумает, придет в себя и сможет сделать выбор и объяснить его на камеру. Я очень жду и волнуюсь.
Я думала, что он вообще может сказать, что не знает меня. Но он закрылся, молчал. Думаю, что и на следующей встрече он так же себя будет вести. Он не любит создавать проблемы другим людям и сейчас, наверное, думает про родителей, которые остались в России. Что, может быть, им могут как-то навредить, если он что-то не так скажет.
Кто-то пишет в комментариях, мол, если бы у него был сильный характер, то он бы сразу сказал, что останется со мной в Украине. Хочется сказать таким людям: а вы пройдите войну, пройдите гибель своих товарищей, пройдите плен. Посмотрим, какими вы будете.
Сейчас я вижу, что Женя морально убит. Если он выберет остаться со мной в Украине, то мы будем стараться восстановить его ментальное здоровье, обратимся к психологу. Не думаю, что он когда-нибудь будет таким, каким был до войны. Никто из нас уже таким, как прежде, не будет — война на всех накладывает свой отпечаток.
Но думаю, что он выберет маму. Мне засел в голову один комментарий: кто-то написал, что мать у человека одна, а женщин в жизни много. Так или иначе, я ему в любом случае помогу освободиться. Благодаря мне он в любом случае выберется из плена.
Независимо от того, что он решит, я теперь останусь в Украине, по крайней мере до того момента, пока не закончится война.
Буду помогать другим
После того как вышло мое интервью и опубликовали нашу с Женей встречу, от меня отвернулись практически все близкие. Кто-то писал и обвинял меня в предательстве, кто-то просто молча заблокировал в мессенджерах. Надеюсь, что рано или поздно они поймут, почему я совершила такой поступок.
В комментариях под роликами мне пишут, что я поехала в Украину, чтобы пропиариться. Но я ведь не могла сразу знать, когда начала с Женей встречаться, что его мобилизуют, а потом возьмут в плен. И почему-то про то, что я летала к нему в Омск с передачами, про то, что ждала его почти год, — про это не пишут. Я очень эмоциональный человек. Сначала читала все комментарии, очень расстраивалась, плакала, не могла спать ночами. Пришлось даже к психологу обратиться. Теперь я стараюсь комментарии не читать. Но в то же время есть и поддержка. Например, некоторые люди из Красноярска пишут, что они гордятся, что мы с ними из одного города. Говорят, что я все правильно сделала.
Дочки скучают по друзьям в России. Одна из подружек старшей дочери написала, что ее родители запретили им общаться из-за нашего переезда в Украину. Дочка, конечно, очень расстроена. У меня осталась только одна близкая подруга, которая, хоть и не во всем со мной согласна, но меня все равно поддерживает.
Я все еще не адаптировалась в Киеве. Меня начали узнавать на улицах. Мужчины спрашивают, не актриса ли я, а женщины поддерживают. Они, наверное, лучше могут понять, почему я приехала. Я боюсь, что кто-то может напасть на меня с кулаками. Такого еще не было, но ведь может случиться. Не знаю, как себя вести в такой ситуации.
Я бы хотела в будущем вернуться в Россию. Я очень люблю свою родину, но сейчас мне там небезопасно. Думаю, что меня в лучшем случае посадят в тюрьму, а в худшем убьют. Сотрудники проекта «Хочу жить» предложили мне сотрудничество: они будут мне платить зарплату, а я буду помогать россиянкам, которые ищут своих мужей и детей. Еще мы договорились, что я буду развивать свой ютуб-канал, рассказывать о российских военнопленных, показывать истории воссоединения типа моей, если они будут.
Мне сказали, что после видео с моим участием в проект «Хочу жить» пришло много обращений от россиянок с аналогичной просьбой приехать за своими мужчинами.
Я буду рассказывать на своем ютуб-канале правду. Может быть, тогда больше людей поймут это и, например, когда пойдут в гости к соседке, не будут говорить, что все хорошо, а скажут, как все на самом деле. Что мужа или сына не возвращают из плена, что всем все равно. А соседка подумает и своего мужа или сына не отпустит на войну. Может быть, когда все больше людей начнет понимать, что происходит в нашей стране, что-то начнет меняться.
