Осенью 2023 года на первых строчках информационных лент — только войны. Россия продолжает бомбить Украину, Азербайджан «взял» Карабах. ХАМАС вторгся в Израиль, Израиль наносит массированные удары по сектору Газа. В Нигере и Габоне — военные перевороты. В Тайване готовятся к вооруженному противостоянию с Китаем. Могут ли все эти конфликты трансформироваться в мировую войну? Историк Александр Эткинд отвечает утвердительно, и вот его аргументы.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Вам не надоело слово «кризис»? Оно стало вездесущим, и сегодня удивляет лишь то, что не находится в очевидном кризисе. Знаменитый историк Адам Туз определил наше время как «поликризис», который имеет множество истоков и проявлений. Не менее известный историк Куинн Слободян предпочитает слово «пермакризис» — постоянное состояние кризиса. Сегодня мы видим, что эти идеи множественного, но постоянного кризиса — скорее мечта, чем реальность. Кризис больше не балансирует на грани катастрофы, не сваливаясь в нее. Кризис ведет к войне.
Мировой порядок — это не фикция. Он сохраняет мир. Глобальный мир основан на меняющихся коалициях и хрупком консенсусе. Все это всегда висит на волоске. Хранить мир должны все члены сообщества, а нарушить его может любой из них. Кризис сменяется катастрофой.
Война означает разрыв исторической преемственности, крушение старого мирового порядка и становление нового. Этот новый порядок обычно выходит за пределы понимания тех, кто развязал войну, и приносит выгоду совсем другим людям. 30 лет войны между религиозными фанатиками в XVII веке привели к Вестфальскому миру, который признал разнообразие вер и легитимность мнений. Война за Испанское наследство в самом начале XVIII века ослабила всех наследников, ускорив развитие новых национальных государств. Начавшись как дуэль европейских монархов, Первая мировая война привела к крушению старых империй и гегемонии демократической Америки. Те, кто начал Вторую мировую войну, были озабочены старинной идеей баланса сил; те, кто заканчивал ее, знали ядерное оружие, холокост и тонкости идеологической борьбы. Война обычно несет конец карьеры тем, кто ее начал, даже если им удалось объявить победный конец. Большая война означает не только смену носителя власти, но и смену поколения у власти.
Глобальная война складывается как серия локальных войн, в которой более ранние войны влияют на более поздние, примерно как в киносериале. Эпизоды в начале сериала служат моделями, вдохновляют, снабжают материалом, расширяют горизонты возможного для тех, кого мы видим в следующих сериях. Война — это национальная катастрофа, но самые большие конфликты — катастрофы планетарного масштаба. Уже Семилетняя война в середине XVIII века была глобальной войной. Наполеоновские войны тоже не ограничились Европой. Вместе с двумя Опиумными войнами, между которыми она неслучайно оказалась, Крымская война тоже была глобальной. Две мировые войны переполнили ХХ век.
Глобальные войны начинаются как столкновение двух соседствующих сил. Они разрастаются по разным причинам, которые с трудом поддаются классификации. Воюющим сторонам нужны партнеры для того, чтобы одалживать деньги, закупать оружие или нанимать наемников. Почти неизбежно эти партнеры становятся союзниками на поле боя. Чтобы потом ни случилось с оплатой их усилий, один эффект от начатых войн неизменен. Его можно назвать эффектом подражания, рутинизации или расширения горизонтов. То, что казалось невозможным или неприемлемым, становится заурядным делом. «А что, так можно было?» Этот эффект — сила примера — объясняет многие загадочные явления в мировой политике.
В теории международных отношений супергероев нашего сериала называют «ревизионистскими силами». Их противопоставляют странам-авенджерам, которые защищают сложившийся порядок — «силам статус кво». Такую схему развивал в своей докторской диссертации, защищенной в 1954-м в Гарварде, молодой Генри Киссинджер. Он писал свою работу о Венском Конгрессе, закончившем Наполеоновские войны. Наполеон выглядел в этой диссертации главным ревизионистом, а Меттерних — идеальным лидером коалиции, защитившей мировой порядок. За таким Наполеоном стояли более свежие примеры — сначала Гитлер, а потом кремлевские вожди. Была ли эта историческая схема верной или нет, именно она подготовила Киссинджера к его звездной карьере.
В сегодняшней диспозиции сил, ревизионистом выступает Россия во главе с ее президентом, а авенджерами — страны западной коалиции. Теоретические основы путинского ревизионизма были заложены в его Мюнхенской речи 2007 года, и сразу началась практика — Грузинская война и, в несколько стадий, война с Украиной. Сила примера оказалась велика, и на основе идеи «А что, так было можно?» развивался армяно-азербайджанский конфликт. Наконец, мы наблюдаем взрывную эскалацию конфликта в секторе Газа, где доминирующую сторону возглавляет Иран — один из немногих союзников Путина.
Мы можем только гадать, что случится дальше и во что перерастет нынешнее сочетание кризисов. Для меня ясно, что глобальный конфликт начался как Война за Советское наследство. Вероятность преобразования этой войны в мировую войну усиливается с каждым днем. Этот конфликт, отсроченный после 1991 года чьим-то умением или удачей, вступил в горячую фазу 15 лет назад. США и Европейский союз пытаются остановить или хотя бы ограничить эту войну, но потенциал конфликта не исчерпан. Эскалация не остановится, пока не будут решены назревшие вопросы регионального и континентального (общеевропейского) порядка.
Беда в том, что эти вопросы назрели не для всех участников. США, которые играют в нынешних конфликтах примерно ту же роль, какую Британская империя играла в Наполеоновских войнах, все еще не поняли смысла нынешней войны и не нашли своего интереса в ней. Им предстоит это сделать, но процесс обучения и осознания оказался сложнее, чем было обещано в первых эпизодах.
Эффект рутинизации, однако, уже достигнут. Раз невероятное возможно, оно становится обыденным и, хуже того, неизбежным. В цепь событий вовлекаются и страны, продолжающие делить Советское наследство, и страны, имеющие к нему весьма косвенное отношение. Ревизионистская сила, бросившая вызов мировому порядку, обретает новых союзников. Она действует разными способами: деньгами, оружием и примером. Остановить этот процесс эскалации можно только военным поражением агрессора; страны антинаполеоновской коалиции понимали это лучше нынешних авенджеров. Последние стоят перед парадоксом: они за статус кво, но любой исход конфликта будет означать глубокую ревизию мирового порядка.
Заморозить кризис на грани катастрофы больше не получится. Его можно только разрешить глубокой переделкой сложившихся представлений и институтов. Так кончались обе мировые войны.
Анализ нынешнего кризиса «по Киссинджеру» будет неполон без Китая. Его роль, однако, трудно анализировать в терминах, заданных этой давней теорией. Американская администрация обвиняет Китай в ревизионистских планах, однако они пока ни в чем не реализованы. Национальные интересы Китая обширны, и они были всерьез ущемлены теми самыми Опиумными войнами, а потом исходом Второй мировой войны. Китай потерял Внешнюю Маньчжурию, Гонконг, Тайвань и еще много других земель. Трудно себе представить, что сдвоенный урок политического ревизионизма и исторического реваншизма, преподанный близкой Россией, останется без последствий для Китая. В силу масштабов этой страны и глубины ее исторических травм идея «А что, так можно было?» может привести к новым большим войнам. Они тем более реальны, что баланс сил в Северной Евразии за последний год сдвинулся так далеко, как это не случалось столетиями. То, что казалось невозможным или бесконечно трудным, вдруг оказалось низко висящим плодом, а сторож ушел и вряд ли вернется.
Кризис нашей цивилизации уже вылился в большую войну. Станет ли она мировой и что может этому помешать? Наверное, нужен новый Меттерних, но еще лучше, новый Киссинджер. Достижением первого было создание коалиций, десятилетиями балансировавших на грани фола. Достижением второго было принятие нетривиальных и даже парадоксальных решений. Его тайная поездка в Пекин в 1971 году и его челночная дипломатия на Ближнем Востоке в 1974-м эффективно меняли мировой порядок во имя его сохранения. И хотя плоды его политики, добрые и дурные, потом пришлось разбирать нескольким поколениям его преемников, победа США в Холодной войне и последовавшая за ней экономическая глобализация не состоялись бы без тех творческих решений.
Победа над теми, кто пытается ревизовать мировой порядок, может состояться только благодаря глубоким изменениям мирового порядка. Это сложная конструкция, но американские администрации одна за другой приходили к ней на выходе из обеих мировых войн. И, возможно, такое же понимание поможет избежать Третьей мировой войны.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
