Одно из популярных направлений послевоенной эмиграции из России — Израиль: сюда могут переехать люди, у которых есть еврейские родственники (не обязательно в первом поколении). При этом экономический и культурный центр страны Тель-Авив в последние годы стал одним из самых дорогих городов мира, а люди, приезжающие сюда из-за войны, зачастую не знают иврита и не знакомы с местными профессиональными сообществами. Многим приходится радикально менять профессию и статус. По просьбе «Холода» Евгений Коган узнал истории четырех россиян, которые в Израиле — как минимум временно — зарабатывают совсем другими вещами, чем в России.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Родион Левинский
был кинопродюсером / стал грузчиком
Я работал исполнительным продюсером в кино, сериалах, клипах. Самыми успешными моими работами были сериал «Доктор Преображенский», документальный фильм «Сахаров. Две жизни» и еще не вышедший сериал Нигины Сайфуллаевой. Я, наверное, известен в профессиональных кругах, зарабатывал выше среднего, но широкие массы имен производственных продюсеров, конечно, не знают — мы всегда за кадром. После того как я уехал из России в начале войны, мой уровень жизни резко упал — вернее будет сказать, что я сильно умерил свои аппетиты. В Москве я почти не готовил, питался в ресторанах, передвигался на такси, выпивал в недешевых барах и не задумывался, сколько стоит та или иная вещь.
Первый месяц в Израиле у меня была эйфория от всего, что я видел вокруг, — тем более круг общения не очень поменялся. Мне очень нравилась погода, Тель-Авив, люди. Но потом меня накрыла жесточайшая депрессия — к еженедельным занятиям с психотерапевтом добавились антидепрессанты, потому что я не вывозил. Поначалу я продолжал работать на Москву и зарплаты хватало. Но к маю [2023 года] стало понятно, что так дальше не получится, и я быстро нашел новую работу — грузчиком. Этому можно было быстро научиться, там теоретически хорошо платили. Но компания ставила невыполнимые задачи: они платят за определенный объем работы — условно, три контейнера в день, — и в процессе ты быстро понимаешь, что его невозможно сделать. Так что я получил первую зарплату и уволился. Теперь я уже несколько месяцев занимаюсь высотными работами: денег сильно больше, прозрачная система оплаты и роскошный вид. Пока, правда, все делаю из люльки — а настоящие промальпы работают с веревками и получают еще больше.
Выяснилось, что я не привязан к своему статусу — это дико надуманная вещь. Моя работа — это лишь часть моей жизни, а стыдной работы не бывает. К тому же в Израиле людей не оценивают по статусу, здесь интересуются другими вещами. Но я, конечно, надеюсь, что мне удастся найти работу в кино. Я дал себе время до конца года, но кто знает — может, сдам экзамен по веревкам и подумаю: «Да ну его, это кино!»
Анна Шмитько
была режиссером / стала пекарем
Последние пять лет в России я занималась документальным кино, была режиссеркой первых выпусков и соавторкой концепта ютуб-шоу «Скажи Гордеевой». Потом начала работать с Кареном Шаиняном, и нашей темой стали проблемы квир-людей в России. Мы ездили по миру, снимали в том числе Синтию Никсон (актриса из сериала «Секс в большом городе», кандидатка в губернаторы штата Нью-Йорк. — Прим. «Холода») и [теннисистку] Мартину Навратилову — было ощущение невероятных перспектив. Я была уверена, что я в нужном месте занимаюсь нужным делом: рассказываю истории людей, права которых нарушаются, и тем самым помогаю и им, и стране, в которой живу. Я снимала афиши для Кирилла Серебренникова, жила в пяти минутах от Кремля, мои дети ходили в школу в центре, и я олицетворяла образ успешной москвички с долей социальной ответственности. Я любила время, в котором находилась — до войны.
Мы уехали с четырьмя чемоданами — по количеству людей в семье. И скоро я погрузилась в страшную депрессию: в войну любое мое высказывание стало неуместным, я не ощущала себя нужной, не могла укрыться в привычной работе и не понимала культурных кодов страны, в которой оказалась. Я села на таблетки, много спала. Мой муж работает в IT: он быстро нашел работу, дети пошли в школу, и наши спины были прикрыты. Оставалось найти что-то для себя.
Однажды я шла по Яффе (район Тель-Авива — Прим. «Холода») и увидела пекарню, в которой пахло так же, как от хлебо-булочного завода в Калуге, где я бывала у бабушки, — черным хлебом. Я попросилась приходить иногда месить тесто. Мне отказали: им не понравилась концепция работника, который приходит иногда, и я два месяца влюбляла их в себя, буквально ухаживала за ними. И в результате устроилась на работу. Я работаю с хлебом в полном цикле: делаю закваску, ставлю опару, просеиваю муку, взвешиваю все ингредиенты, разогреваю печь, мою посуду, продаю хлеб и рассказываю о нем покупателям. Это дико тяжелый труд, и единственное, на что я способна после работы, — лечь и включить рилсы в инстаграме. У меня девятичасовые смены с минимальной оплатой труда. Но мало что может быть настолько целительным для головы и для тела, как вид быстрого результата твоего труда. В Москве я играла в футбол, и когда ты в игре — ты можешь быть только в игре: все остальное отступает на второй план. А здесь я вся — хлеб.
Но пока я не могу представить себе, что слезу с таблеток. Потому что боюсь.
Дмитрий Хинкис
был организатором мероприятий / стал свечным мастером
Я работал в ивент-индустрии: мы делали большие крутые мероприятия типа G20 (саммит руководителей «большой двадцатки» проходил в Петербурге в 2013 году. — Прим. «Холода»). Потом я решил делать что-то сам и открыл свою компанию. Мы работали в основном с правительством Московской области. А моя жена играла в группе «ВИА Татьяна» — они ее придумали вместе с Мириам Сехон. Но после начала войны мы с Алиной поняли, что нашу большую семью надо вывозить. Пути к отступлению были подготовлены — мы получили документы еще в 2019 году, — так что нам, наверное, было легче, чем многим.
Поначалу я искал что-то по профессии, но все упиралось в язык, потому что я только начинал его учить. Я понял, что люблю что-то делать руками, и однажды оказался в свечной мастерской, где и остался. Теперь я делаю свечи. У нас на первом этаже шоурум и магазин, а на втором мастерская, в которой я целый день один: я случайно починил нашим соседям стиральную машину, а они спросили, не ищу ли я работу, и стали помогать в поисках, которые увенчались успехом. Мы полгода экспериментировали, придумывали — мастерская тогда только создавалась. Так что я научился делать свечки, и мы вместе с хозяином мастерской, молодым израильтянином, стали развивать этот бизнес.
Мне давно не 22 года, я многое смог себе доказать, многого добился, так что у меня нет ощущения, что я остался у разбитого корыта. В своей прошлой жизни я не думал, что что-то способно заставить меня настолько кардинально сменить сферу деятельности. Но оказалось, что это очень интересный и полезный опыт. Я, конечно, иногда думаю, что надо искать что-то еще, но сейчас мне интересно делать то, что я делаю. И я понимаю, ради чего это все — у нас трое детей: это определенного рода якорь, и я им за это очень благодарен. Да, нам очень не хватает денег, но мы в этом смысле в каком-то смирении, так как я осознаю, что остальное важнее.
Максим Колышев
был режиссером и продюсером / стал директором керамической студии
Я, как и многие, не отказываюсь от профессиональных навыков, которыми обладал до произошедшей беды. Меня вдохновляет творчество: я режиссер, креативный директор, продюсер, 25 лет проработал в рекламных агентствах. Последние годы у меня самого было такое агентство, и сразу после приезда в Израиль я начал снимать фильм «Знакомство с землей». Так что формально я сохранил сферу деятельности. Но в силу определенных причин расширил спектр своих возможностей, открыв в себе еще и предпринимательские способности, причем в новой стране. В Москве мы продали наш любимый автомобиль, а здесь вложились и вместе с женой Катей, профессиональной керамисткой, и открыли керамическую студию. Мы называем ее арт-пространством и наделяем социальной миссией: мы не только учим людей искусству керамики, но и даем им возможность встречаться, да и просто пытаемся нести красоту. И вот в этой студии я и коммерческий директор, и креативный продюсер, и фотограф, и стеллажи варил тоже собственноручно.
В 50 лет менять жизнь непросто, но я это воспринимаю как вызов. В горах есть такие места, которые называют no fall zone — то есть места, где нельзя падать. Мы как раз сейчас в таком месте. Я не имею права упасть, у меня трое детей. Так что надо было зарабатывать деньги, и керамическая мастерская показалась нам лучшим вариантом, объединив мои знания со знаниями моей жены. Теперь мы усиленно учим иврит и работаем в нашей мастерской, которая становится творческим пространством.
Не могу оценить, снизился ли наш социальный статус: да, раньше я не мыл пол в студии, но ведь раньше у меня и студии не было. Мы придумали, что у нас будет бренд, комьюнити, коллаборации, программы — то есть по сути занимаемся тем же, чем и раньше. У нас возросли траты на жизнь, но это связано не со статусом, а только с ценами и жизненным ощущением.
