«Я ведь черту лысому дозванивалась, почему я не могу ровно кутикулу срезать?»

Иногда люди кардинально меняют профессию, но сделать это бывает сложно и страшно. «Холод» поговорил с людьми, которые недавно сделали это, о том, не жалеют ли они о своем решении, и выяснил, облегчила ли такую смену жизненного пути война или усложнила.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Я мечтала работать журналисткой и ради этого поступала на журфак. На третьем курсе я проходила производственную практику в онлайн-издании и влюбилась в новостную журналистику: ты быстро переключаешься между темами и собеседниками, серфишь в сети, постоянно на драйве. Это притягивало, и после выпуска я пошла работать именно в эту сферу.

По мере работы я стала видеть все больше минусов этой профессии. Пашешь по выходным и праздникам, не всегда по удобному графику. Тебе в любой момент может позвонить спикер или сотрудник пресс-службы, и им все равно, что ты, вообще-то, не на работе или в отпуске. Когда я стала понимать, что устаю от этого, я решила сменить профиль работы — переключиться с новостей на большие материалы. Весной 2021 года меня повысили, я стала старшим редактором. На новой должности я ощутила, что работа съедает все больше и больше времени, жизни и эмоционального ресурса. Я отработала месяц и ушла в никуда: альтернативы у меня не было.

Я пробовала найти новую работу, которая также была бы связана с текстами, но не с журналистикой. Ничего не получалось: не подходили условия или зарплата. Безуспешные поиски и последствия работы новостником привели меня к тяжелой депрессии. Пока лечилась, сил и возможности работать не было. Меня очень поддержал партнер: он был согласен тащить быт и финансовые обязательства, пока я не восстановлюсь. 

К концу 2021 — началу 2022 года я начала оживать: писала большие материалы на фрилансе, даже два месяца проработала продакт-менеджером. А потом случилось 24 февраля 2022 года. Я поняла, что в журналистику больше не вернусь, иначе сойду с ума от тревоги и ограничений. Издания, некоммерческие организации и лично журналистов признавали «иноагентами» один за другим. Все темы, кроме происходящего между Россией и Украиной, стали неважными. 

Никакого заготовленного заранее плана я не имела — это была авантюра. У меня непростые, хрупкие ногти, поэтому я много интересовалась этой темой, изучала бьюти-сферу. Я посоветовалась со знакомой мастерицей, к которой ходила «на ногти»: в ее жизни когда-то тоже был такой карьерный кульбит. Она сказала: «Маш, ну идея хорошая, но береги спину». Несколько моих близких людей работают в этой сфере, они тоже меня поддержали. Но сразу скажу, что я оказалась в очень привилегированном положении: мой партнер оплатил мне курсы, я сразу попала в хороший салон с нормальными условиями и адекватным начальством, а обучал меня топ-мастер. Если бы не было всей этой «тепличности», не знаю, что бы со мной сейчас было. Подозреваю, что я бы вышла в окно.

Несмотря на все это, начинать было сложно. Я никогда не занималась физическим трудом, а делать ногти, вообще-то, непросто. Это пыльно, а иногда и вовсе вонюче: базы для гель-лаков пахнут совсем не как Chanel. Первое время меня очень добивало, что болят руки, плечи, спина, что не получается делать работу хорошо. Я ведь перфекционистка — мне сложно быть новичком. Я думала: «Блин, я ведь черту лысому дозванивалась, почему я не могу ровно кутикулу срезать?» Лучше всего у меня получалось мастерски чесать языком с клиентками, а качество работы подтянулось намного позже. Повезло, что я не брезгливая (что я только у людей под ногтями и в отслойках не находила!) и упертая.

В новой работе я ориентируюсь на два фактора: реакцию клиентов и заработок. Тут сколько напилила, столько и получила. По-настоящему я буду довольна, когда выйду на прежний уровень дохода. За год работы мастером этого не случилось, зарплата у меня сейчас примерно как в первый год в журналистике. 

О людях из бьюти-индустрии есть стереотип, что это девочки, которые не смогли доучиться в универе, а на большее, чем ноготочки или бровки, у них мозгов не хватило. Это отвратительный миф, который не имеет ничего общего с реальностью. Я нашла нишу внутри огромной и финансово успешной сферы, в которой хочу развиваться, и она ничуть не хуже журналистики, а денег в ней больше в разы.

Я с детства любила игры и интересовалась программированием, но информатику в школе преподавали плохо, а один взгляд на ЕГЭ со сложными задачами дал мне понять, что я не сдам экзамен на высокие баллы. Возможности нанять репетитора или пойти на платное обучение у меня не было, поэтому я выбрала лингвистику. Уже с первого курса я начала работать учителем в школах и репетитором по английскому и испанскому. 

Долгое время мне нравилось заниматься с подростками, студентами и взрослыми: получалось создавать дружелюбную атмосферу, я гордилась собой, когда видела их прогресс. С детьми я тоже работала, но вскоре перестала, потому что общаться с ними было трудно: часто приходилось видеть проблемы в их семьях и чувствовать свою беспомощность. Я сталкивалась с ситуациями, когда ребенок приходит в синяках или пугается плохой оценки и говорит, что его мама убьет. Мне становилось очень плохо от моей роли наблюдателя и невозможности кому-то помочь. 

Я перестала работать преподавателем в декабре 2020 года — главным образом из-за финансовых проблем и высокой нагрузки: в одну неделю могут стоять полные часы, и за нее платят нормально, а в другую половина студентов внезапно заболела, ты проводишь пару уроков и зарабатываешь меньше. Языковые школы от таких отмен занятий не защищают: сколько работаешь, столько и получаешь.

Хотелось чего-то более стабильного, а заодно и сменить сферу деятельности. Я всегда была занята по вечерам и не могла, например, встретиться с друзьями. Последней каплей стала задержка зарплат: менеджеры просили «входить в положение» или прямо говорили, что мы в этом месяце заработали только на аренду аудиторий, а на зарплаты «вот зарабатываем сейчас». Я уволилась, когда мне четвертый раз подряд задержали выплаты на целую неделю.

Поскольку подростковый интерес к играм и программированию у меня так и не пропал, я решила присмотреться к игровой разработке. Мне очень повезло. Во-первых, я жила с парнем, у которого была своя квартира, что позволило использовать последнюю зарплату и мелкие подработки как подушку безопасности. Во-вторых, меня больше всего увлекли мобильные игры: знакомые в отрасли подсказывали, что это быстрый формат входа в геймдев, поэтому я решила выучиться на разработчика мобильных приложений. На это нужны были деньги — их мне одолжила мама партнера. Через несколько месяцев, уже после испытательного срока на новой работе, я ей все вернула. 

Поиск работы занял около месяца: за это время я, продолжая учиться, отправила больше 200 откликов на вакансии, сделала больше 50 тестовых заданий и прошла около 20 собеседований. Работать я начала в феврале 2021 года — и не в разработке, а в QA (специалист, который следит за качеством продукта на всех этапах его разработки. — Прим. “Холода”). В русскоязычном пространстве QA часто называют тестировщиками, но на самом деле это немного разные профессии. Например, QA с большим опытом может подключиться к работе даже на этапе, когда тестировать еще нечего: просматривать документацию и задавать вопросы, влияющие на качество продукта, и не только. 

Сейчас я работаю «на компанию». Это осознанный выбор, ведь когда работаешь на себя, может так получиться, что вообще все время будет рабочее. Я еще только учусь отдыхать, и работа по найму с четким графиком для этого хорошо подходит. Тем более что компания допускает удаленку, так что время до и после работы я трачу не на душный транспорт, а на себя.

Чуть больше чем за два года я прокачалась до уверенного Middle QA, а в качестве хобби пробую автоматизацию тестирования и делаю свои маленькие игры. Жизнь наконец-то вышла туда, где мне хотелось ее видеть лет с 15: я работаю с игровыми продуктами и нахожусь среди единомышленников. Решились проблемы с рваным графиком и финансовой нестабильностью — теперь я точно знаю, когда и сколько буду работать и сколько заработаю. В первый год я иногда жалела о смене профессии — смотрела на одногруппников, работающих по специальности, и завидовала им: они профессионалы, а я, по сути, начинаю с нуля. Иногда мне казалось, что я могла бы реализоваться в лингвистике как в науке и зря растрачиваю потенциал. Но со временем я стала специалисткой в новой отрасли, и эти мысли отступили.

Я мечтала быть врачом с 10-го класса. Усиленно готовилась к экзаменам, каждый день посещала репетиторов. Когда я поступила в медицинский университет в Уфе, я была на седьмом небе от счастья, но примерно к третьему курсу я столкнулась с жесткой коррупцией и национализмом. На некоторых кафедрах было так: если у тебя не башкирские имя и фамилия или нет влиятельных родственников, особенно из медицины, — на оценку выше тройки не рассчитывай. Мне было обидно, тем более что училась я старательно. Тогда я задумалась о переводе, и на следующий год мне удалось попасть в Первый МГМУ имени Сеченова. Мое счастье было не описать словами, ведь там был совсем другой уровень образования и преподавания. Одногруппники были очень мотивированными, умными ребятами, и хотелось за ними тянуться. 

В терапии, хирургии и акушерстве — самых популярных направлениях — я себя не видела. Меня привлекла спортивная медицина: работаешь со звездами спорта, путешествуешь. Не работа, а рай. После окончания шестого курса я поступила в ординатуру по спортивной медицине, а через пару лет меня пригласили работать в одну из сборных России. Я была очень счастлива, готова была работать сутками. Часто делала процедуры до часу-двух ночи, несмотря на подъем в семь утра, тратила по два часа на дорогу до спортивной базы, но чувствовала себя прекрасно. 

Спустя четыре года такой работы романтика поездок пропала. Несмотря на то что большую часть времени в году мы проводили в Австрии и Швейцарии, меня мучила тоска по дому и близким. Пребывание в этих странах уже не казалось чем-то необычным и интересным, к тому же из-за работы оставалось мало времени на то, чтобы путешествовать: в основном маршрут был от места тренировки до отеля и обратно. Когда ты находишься в Москве, тебе тоже не до отдыха: нужно заехать на работу, сдать всевозможные отчеты, получить медикаменты. Времени на себя оставалось мало. 

Поскольку я работала в одной и той же команде, это тоже вызывало стресс. Представьте: вы живете, работаете, питаетесь, проводите время 24/7 с коллегами. Не все вам нравятся, не со всеми складываются хорошие отношения, но вы обязаны находиться вместе все время. Еще нас часто селили в комнаты по два человека в целях экономии. Из плюсов: у нас была неплохая зарплата, и на сборах мы практически не тратили денег — нас кормили три раза в день, снабжали экипировкой, оплачивали проживание. Так как команда у нас была интернациональная, можно было поработать с людьми из других стран с другим менталитетом, это оказалось полезно и интересно. 

Но в какой-то момент я стала понимать, что стагнирую. Тогда я стала в свободное время решать задачки на языке программирования Python. Интерес к нему появился внезапно, и в какой-то момент меня это так увлекло, что я взяла онлайн-курс «Data Science в медицине». Выбор пал именно на эту специальность, поскольку там было слово «медицина», а что такое data science, я еще не знала. 

Через полгода я поняла, что онлайн-образования мне мало. Тогда я нашла магистратуру по анализу данных в области медицины и биологии и неожиданно для себя поступила туда. Написала заявление об увольнении и ушла из медицины. Словами не описать, какое облегчение я почувствовала, когда последний документ был подписан. 

Теперь я работаю биоинформатиком. Грубо говоря, это биолог-программист. Сегодня создается куча проектов с получением и использованием больших данных, а биоинформатики помогают их обрабатывать, анализировать, визуализировать, получать результаты. Сейчас я в основном работаю с геномом человека. Делаю то, что действительно мне интересно: работаю в науке. Мы занимаемся решением важных проблем в сфере медицины — эпидемиологии, вирусологии, иммунологии. Очень здорово чувствовать себя частью чего-то столь масштабного. К тому же классно работать в коллективе ученых. Перемены однозначно привели к лучшему. 

На филологическом факультете ВШЭ я выучила французский язык и начала работать репетитором — помогать школьникам с домашними заданиями по французскому. Я была в восторге, потому что эта деятельность сразу начала приносить хороший доход и давалась мне легко: я эмпатичный человек, мне нравится общаться с людьми и помогать им, видеть, как у них что-то получается. Во время магистратуры я начала брать больше учеников и цепляться за каждую возможность поработать: хотелось увеличить доход. Параллельно я занималась с носителями языка, чтобы мои знания оставались на высоком уровне. При этом у меня был комплекс, что я не могу быть идеальным преподавателем, ведь я не жила среди франкоговорящих людей, а значит, не владею языком в совершенстве. 

Еще одной проблемой было отсутствие стабильности. То работы много, то ее нет вообще. Когда ее много, есть душевное спокойствие, достаток, ты привыкаешь к определенному уровню жизни: такси, хорошая еда и одежда. А потом наступает лето, никто не занимается, а привычка тратить деньги остается. От этого тревога и грусть, что приходится снижать уровень жизни, ощущение, что ты лузер. 

На шестой год я столкнулась с выгоранием, ощутила, что меня тошнит от работы. Я начала опаздывать, перестала получать дофамин от общения с учениками и напоминать им про уроки. Занятия стали в тягость, а причин придираться к себе как к преподавателю появлялось все больше: забывала отправлять домашние задания, забывала их проверять, забывала напоминать об уроках и поощрять людей заниматься. Как может мотивировать учить язык преподаватель, когда он сам не мотивирован? Я перестала смотреть фильмы и сериалы на французском, потому что начало от этого подташнивать. 

Однажды я увидела твит о том, что в IT есть работа и для гуманитариев, например UX-дизайнер (специалист, который проектирует и рисует интерфейсы цифровых продуктов: мобильных и веб-приложений, сайтов. — Прим. “Холода”) или UX-писатель (автор текстов для интерфейса. — Прим. “Холода”), и подумала: «А что, если мне попробовать изучить UX-писательство?» Мой партнер меня поддержал и подарил курс. С первых же лекций было безумно интересно. Мне нравились преподаватели, подход, глобальная задача — донести проблемы пользователей до разработчиков. В общем, сердечко екнуло.

Все это выпало на 2022 год: я училась, продолжала преподавать, чтобы что-то зарабатывать, и в то же время эмигрировала вместе с парнем в Грузию из-за войны и боролась с диагностированной депрессией. С деньгами было туго, я перманентно чувствовала себя плохо, но другого варианта не было: нужно было что-то делать, чтобы жить, и в этом мне очень помогала поддержка близких.

На поиск работы ушло полгода. В ноябре 2022 года я разместила объявление в одном чате для специалистов, рассказала о себе. Мне написало агентство, в котором я сейчас и работаю. Так у меня стал копиться опыт: в одном месте откликнулась и помогла, еще где-то вызвалась на стажировку, и к декабрю проектов, которыми я занималась, становилось все больше. Какое-то время я совмещала это с преподаванием, но сейчас отказываюсь от учеников в пользу нового занятия.

Я понимаю, что моя история — это про привилегии: до войны мы с парнем жили с родителями, а в эмиграции он смог меня поддержать и морально, и финансово, пока я лечила депрессию и училась. Это дало результат: сейчас я делаю то, что важно для меня, и чувствую, как помогаю людям. Более того, мне не страшно признавать, что я не идеальна: я честно говорю, что чего-то не знаю и не умею и хотела бы этому научиться.