Из-за войны и вынужденного переезда у многих российских эмигрантов обострились проблемы с зависимостями. Справиться со стрессом, тоской по дому и страхом за близких им помогли алкоголь и транквилизаторы и наркотики, достать которые в одной из самых популярных стран для эмиграции — Грузии — оказалось не так трудно. Теперь многие пытаются бороться с зависимостью — но получается не всегда.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
«Мой брат воевал в Мариуполе, до конца оборонял “Азовсталь”, а затем попал в плен к российским военным в Еленовке. На каждом этом этапе я думал, что он не выживет, и его дочь будет расти без отца. Меня это пиздец, как триггерило, — рассказывает бывший политический активист, а теперь айтишник Петр Крупнов (имя изменено), переехавший в Тбилиси прошлым летом. — Тогда же я осознал, что вся деятельность в России оказалась бессмысленной. Моя работа никому не помогла — война все равно началась».
Сперва справиться со стрессом Петру помогал алкоголь — когда родственник попал в плен, Петр ушел в запой почти на неделю. Затем в баре ему предложили клоназепам — лекарственный транквилизатор, который часто назначают при лечении эпилепсии. Вскоре Петр стал пить его пачками.
«Я три недели своей жизни вообще не помню. Вроде я вел себя безобидно, хотя жена со мной натерпелась», — вспоминает Петр. Препараты помогали ему успокоиться: «Хотелось жрать клоназепам снова и снова».
Петр — один из тысяч россиян, чьи проблемы с тревожностью обострились после российского вторжения в Украину. Многие из них попытались справиться с помощью сильнодействующих психоактивных веществ: алкоголя, наркотиков, психотропных препаратов. Для некоторых зависимость от них быстро превратилась в еще одну проблему.
Кратчайший путь к комфорту
«Стольких рекомендаций к психиатру, как за последние полгода, я за свою практику не давала», — говорит Светлана Гаврилова, психолог, которая сотрудничает с московским Фондом имени Андрея Рылькова, где помогают людям с зависимостью от наркотиков. Сейчас Гаврилова также помогает «Коммьюнити-центру», пространству в Тбилиси, которое оказывает бесплатную психологическую помощь русскоязычным эмигрантам. Центр открыли сотрудники фонда Рылькова.
Начиная с февраля, в русскоязычные сервисы по подбору психотерапевта «Ясно», Zigmund.Online и YouTalk тоже стали чаще обращаться с жалобами на повышенную тревожность и панические атаки. С 26 февраля по 4 марта россияне в полтора раза чаще гуглили информацию о психологической помощи, говорила соосновательница YouTalk Анна Крымская. По данным Центра развития перспективных технологий, спрос на антидепрессанты в России в первом полугодии 2022-го вырос на 66% по сравнению с тем, что было год назад.
Психиатр-нарколог Николай Унгурян, работающий в Городской наркологической больнице Санкт-Петербурга и благотворительном фонде «Гуманитарное действие», говорит, что после начала войны у него стало гораздо больше клиентов. У каждого второго — депрессия и тревога. Многие приходят с зависимостями и стали употреблять чаще.
До переезда в Грузию из Москвы 26-летняя копирайтерка и барменка Миша не пила полгода. После эмиграции — ушла в запой и начала употреблять много марихуаны. «Мне на день рождения подарили около пяти грамм, и я их в одного скурила за три дня, — вспоминает Миша. — За последние полгода я стала гораздо нестабильнее. Потому что идет война ебаная, гибнут люди. Я каждый день сталкиваюсь с этим в новостях, соцсетях — везде-везде. От этого невозможно убежать даже при сильном желании, а трава мне дает хоть какое-то ощущение похуя».
25-летняя режиссерка Даша Анисимова (имя изменено) переехала в Тбилиси из-за угрозы политического преследования больше года назад. Благодаря группам «Анонимных алкоголиков» она не пила три месяца, но после начала войны сорвалась и теперь употребляет алкоголь ежедневно. «Я старалась бросить несколько раз — занималась спортом, читала книги про зависимости, ходила на встречи, но все без толку», — рассказывает Анисимова.
Пиарщик Андрей Соколовский (имя изменено) из Москвы тоже стал употреблять чаще после переезда в Ереван. Он объясняет это ухудшением ментального состояния: «Появились мысли о суициде, которые хотелось чем-то заглушить». В новом городе из наркотиков ему удалось достать только метамфетамин. Из-за него суицидальных мыслей стало только больше, и Андрей перешел на транквилизаторы, купленные в соседней Грузии. Но вскоре понял, что, когда они перестают действовать, эмоции наваливаются с новой силой.
Последние 17 лет, с подросткового возраста, Анатолий Катков (имя изменено), журналист и куратор из Петербурга, употреблял опиоиды, стимуляторы и эйфоретики — в частности, героин и мефедрон. Кульминация его наркопотребления наступила во время пандемии коронавируса — после этого он начал лечиться от зависимости. Несмотря на то что он лежал в наркологической больнице, ходил на группы взаимопомощи людей с зависимостями и занимался с психотерапевтом, выйти в ремиссию дольше, чем на несколько месяцев, ему не удавалось. Наркотики помогали Анатолию на время избавиться от страданий, но потом вновь становилось плохо и нужно было либо продолжать употребять, либо искать другие варианты.
«Я срываюсь, когда чувствую себя в тупике и не могу найти сил выработать другой ответ на сложные обстоятельства», — рассказывает Анатолий. Один из его срывов пришелся на конец февраля: «От войны я охуел очень сильно. Начал жестко бухать. С одной стороны, угорел по активизму, с другой стороны, по алкоголизму. Ну и употреблял тоже».
«Почти любая зависимость возникает как анестезия от чувств, причиняющих человеку боль: непроработанные травмы, пережитое насилие, сильный стресс, потеря, низкая самооценка. Обезболиться в такой ситуации — логичное желание, — объясняет психолог Светлана Гаврилова. — Человек под веществами чувствует себя хорошо, и зависимость развивается сама собой, потому что психика устроена так, чтобы найти кратчайший путь к комфорту».
По словам Гавриловой, в том, что люди начинают употреблять больше психоактивных веществ на фоне глобальных катастроф, нет ничего удивительного. Во-первых, часто зависимости идут рука об руку с психическими расстройствами, симптомы которых в тяжелые периоды обостряются. Во-вторых, людям хочется убежать от негативных эмоций.
«Всплеск наркопотребления в обществе сейчас очень высок, потому что люди не понимают, куда деться от стресса, — соглашается нарколог Николай Унгурян. — Многим и до этого было тяжело от жизни в больших городах, плохой экологической ситуации, переработок — все это негативно влияет на ментальное здоровье. Глобальные катаклизмы все только усугубляют. Ментальные проблемы, которые так или иначе есть у любого, вылезают наружу. Люди справляются со стрессом, как умеют, и первое, к чему они приходят, — это употребление психоактивных веществ в таких количествах, пока не станет легче. Но легче не станет. Физически поможет на какое-то время, но проблема не решится».
Затряслись ручонки, началась тревога
Во время войны многие уехавшие россияне стали волонтерить в благотворительных организациях. По словам сотрудницы «Коммьюнити-центра» Саши Фельдштейн, активисты, особенно без опыта, часто эмоционально выгорают и компенсируют эти эмоции психоактивными веществами.
Так произошло с 28-летней Леной Гречкой, которая переехала в Тбилиси из Петербурга полтора года назад по соображениям безопасности: ее муж работал журналистом, а она часто ходила на акции протеста. До эмиграции девушка не пила три с половиной года и семь лет не употребляла наркотики. Вскоре после переезда Лена и ее муж развелись.
«Я почувствовала, что больше не несу ответственность за нас двоих и теперь предоставлена только себе. И тут Остапа понесло, приехала, подруга», — вспоминает Лена.
Она начала курить марихуану, есть психоактивные грибы и пить алкоголь. При этом Лена продолжала пить таблетки, прописанные психиатром, — у нее биполярное расстройство. Правда, купить удалось только три препарата из пяти необходимых — остальные не были зарегистрированы в Грузии. Из-за этого у девушки начался синдром отмены, который она «заглушала» транквилизаторами.
Когда Лена совмещала работу фандрайзером в благотворительном фонде с волонтерством в проекте, помогающем украинцам, пережить тревогу ей помогали только алкоголь и транквилизаторы, вспоминает она.
«Утро начиналось с похмелья. Выпила пару чашек кофе, чтобы проснуться, — затряслись ручонки, началась тревога; потом поработала, почитала новости — началась паническая атака — кинула под язычок феназепам, чтобы успокоиться; пережила рабочий день и вечером сразу в магазин за пивом», — описывает она свой обычный день в тот период.
От волонтерства пришлось отказаться, потому что Лене стали сниться кошмары, и она поняла, что больше так не может. Вспоминая то время, девушка говорит, что «потеряла себя» в активизме, перестала заботиться о себе и поэтому эмоционально выгорела.
Та же история произошла и с Дашей, которая совмещала волонтерство с работой — в итоге это привело ее к нервным срывам. Волонтерство тоже пришлось бросить.
«Эмоциональное выгорание — это состояние нарастающей усталости и эмоционального истощения, которое возникает из-за непреодоленного стресса. Это, безусловно, плохо, потому что, во-первых, из-за выгорания активисты перестают заниматься важным делом, во-вторых, оно может сильно навредить человеку: например, если перерастет в депрессию, — рассказывает психотерапевт Роман Матафонов, который часто работает с активистами. — Люди без опыта активизма сильнее подвержены выгоранию, потому что пока не понимают, как преодолевать стресс и часто не могут решиться на отдых, потому что стараются помочь как можно большему числу людей как можно быстрее. Почти все мои клиенты проходят через разочарование, когда понимают, что вложили много сил, ничего не получили взамен, а проблема не решилась. Это может выбить почву из-под ног».
По словам Матафонова, между выгоранием и склонностью к употреблению психоактивных веществ есть прямая связь, потому что зависимости выполняют функцию регуляции, то есть преодоления стресса, которого как раз не хватает выгоревшим людям. Психотерапевт подчеркивает, что сам он не рекомендует клиентам обращаться к психоактивным веществам, потому что справиться они помогут только на короткое время и проблему не решат, а, возможно, даже усугубят.
Легенда Тбилиси, «торч-аптеки» и алкоголь 24/7
На зависимости могла повлиять и доступность психоактивных веществ. Например, в Тбилиси некоторые сильнодействующие препараты продаются без рецепта.
«Тут есть круглосуточные так называемые “торч-аптеки”, в которых можно купить бензодиазепины — клоназепам, золомакс, ксанакс, валиум», — рассказывает 32-летний продавец травы Борис Иванов (имя изменено), который переехал в Тбилиси из Петербурга больше года назад и сам употребляет транквилизаторы.
Психиатры прописывают бензодиазепины как успокоительное и снотворное. При этом они быстро вызывают физическое и психологическое привыкание. Когда люди перестают пить бензодиазепины, у них начинается синдром отмены: это проявляется в повышенной тревожности, ломоте в теле, психической возбудимости. Психиатр Николай Унгурян объясняет: нервная система привыкает к тормозящим эффектам препаратов и перестает вырабатывать нейромедиаторы, отвечающие за успокоение, — «ведь все, что нужно, поступает извне». В итоге человек не справляется сам и продолжает употреблять вещества, чтобы успокоиться.
Унгурян добавляет, что, когда мозг привыкает к эффекту вещества, оно перестает действовать, поэтому дозировку приходится повышать — это называется «толерантность». Если дозировки увеличатся до критических, это может привести к блокировке центров мозга, отвечающих за дыхание и сердцебиение, — человек может умереть. У бензодиазепинов толерантность нарабатывается быстро — дозировку надо повышать каждые полтора-два месяца. Кроме того, от них может сформироваться хронический астенический синдром (характеризуется хронической усталостью и бессонницей). Поэтому пить бензодиазепины без назначения врача очень опасно.
По словам Бориса, «золики» (золомакс) и «клоники» (клоназепам) в его окружении — самые популярные препараты. Обычно бензодиазепины стоят около 1,5 лари за таблетку — это примерно 30 рублей. Для сравнения, в магазинах в российском даркнете цена за ксанакс и золомакс (разные торговые названия алпразолама) варьируется от 186 до 799 рублей за таблетку. Клоназепам — от 115 до 336 рублей за штуку.
«Если смешивать бензодиазепины с алкоголем — прет нещадно», — рассказывает Борис. При этом алкоголь в Тбилиси стоит дешевле, чем в Москве и Петербурге, и купить его можно круглосуточно и с доставкой.
«Бензодиазепины сами по себе не вызывают проблем с поведением, но при смешивании их с алкоголем у людей часто происходят блэкауты, теряется координация, они могут вести себя экспрессивно и рискованно, — продолжает Борис, который знает об этом на собственном опыте. — Утром вспоминаешь, что творил, накрывает чувство стыда, снова вспоминаешь про свои проблемы, и от этого хочется снова выпить и закинуться».
Бензодиазепины опасно мешать с алкоголем: и таблетки, и алкоголь тормозят центральную нервную систему, есть риск остановки сердца или дыхания. За два года работы в неотложной наркологии Николай Унгурян столкнулся с четырьмя случаями смерти в результате смешивания этих веществ. Причем, по словам Унгуряна, такое может случиться даже при небольших дозах алкоголя.
«Однажды, когда мы обожрались транками, мы с другом выходили из заведения и сели в приехавшую машину, будучи уверенными, что это такси, и сразу заснули на заднем сидении. Но это оказалась ментовская тачка, — вспоминает эмигрант из России Сергей Певцов (имя изменено). — Менты посмеялись. Повезло, что они не такие, как в России. Тут обычно менты, если видят, что человек спит на улице, будят тебя, спрашивают, где ты живешь, и довозят до дома. Такое у меня было раза три».
Сергей приехал в Тбилиси два года назад и тогда же познакомился с транквилизаторами. Сергей стал «легендой Тбилиси», потому что, смешивая препараты с алкоголем в больших количествах, напивался до «адских» состояний.
По его словам, после начала войны он безостановочно стал читать новости. «А там одна история, другая история, изнасиловали женщину, убили ребенка, взорвалась бомба — мне сложно понять и принять это», — рассказывает Сергей. Он стал больше пить, чтобы справиться с чувством беспомощности и тревогой.
«Мои кореша-экспаты могут съесть по пять-семь таблеток каждый, купить бутылку водки и пойти бухать, — говорит Сергей. — В Грузии таких транковых много».
Ты не можешь так делать всю жизнь
Сотрудница тбилисского «Коммьюнити-центра» Саша Фельдштейн рассказывает, что из-за того, что бензодиазепины в России непопулярны, для эмигрантов это новые вещества и об их свойствах им известно мало. Некоторые обнаруживают зависимость, когда она уже сформировалась.
Лена, занимавшаяся благотворительностью, поняла, что у нее зависимость, только когда ее уволили с любимой работы из-за прогулов, а после тяжелого похмелья ей пришлось вызывать скорую.
«Я выбрала легкий путь. Просто ешь транки, и все становится хорошо. Но они не лечат, а лишь устраняют симптомы, — говорит она. — Если ты сегодня справился с панической атакой, это не значит, что ее не будет завтра. Ты не можешь так делать всю жизнь».
Избавиться от бензодиазепиновой зависимости трудно — для этого нужно в среднем от полугода до года лечения у психиатра, рассказывает Унгурян. При этом с тягой придется бороться всю жизнь — с этим помогает психотерапия, в особенности когнитивно-поведенческая.
Психолог Светлана Гаврилова рекомендует обращаться за профессиональной помощью и искать поддержку у близких, но, по словам Фельдштейн, многие стыдятся делать это, потому что проблема зависимости сильно стигматизирована. К тому же в новой стране не у всех есть возможность получить помощь. Если в России можно бесплатно обратиться в наркологический диспансер по ОМС, а в Петербурге — еще и в гуманитарной клинике, то в Грузии и других странах эмиграции россияне могут обратиться к врачу только за деньги.
Те, у кого денег нет, могут обратиться за психологической помощью в «Коммьюнити-центр» в Тбилиси (ее можно получить и онлайн) или воспользоваться бесплатными интернет-сервисами, в которых можно получить консультацию врача: например, бот, в котором можно узнать, что делать при передозировке или синдроме отмены — в нем консультирует в том числе Николай Унгурян.
Также есть группы взаимопомощи (иногда платные), наиболее известные как «Анонимные наркоманы» или «Анонимные алкоголики» — такие есть и для эмигрантов.
***
Сейчас Лена не работает и пытается понять, что делать дальше. Недавно она завела собаку, и, по ее словам, ответственность за животное помогает ей не сдаваться. Необходимость заботы о животных поддерживает и Бориса. Сейчас он старается не есть транквилизаторы, потому что боится, что будет хуже справляться со своей жизнью.
Летом Анатолий ненадолго вернулся в Россию, и, чтобы «справиться с реальностью», снова начал активно употреблять. После нескольких недель ему пришлось «тормознуть, когда словил передозировку героином». Около месяца он не употреблял наркотики — помогала психотерапия и стремление наладить отношения с женой. Но в конце сентября после объявленной Путиным мобилизации Анатолий «сорвался разок», а затем покинул Россию и переехал в Ташкент. «Алкоголь мой верный спутник, без него не вывожу — но в небольших количествах», — рассказывает Анатолий. К наркотикам он пока не вернулся, но такую вероятность не исключает.
Даша продолжает пить. Она понимает, что у нее алкозависимость, но чувствует, что ей от него лучше и бросить пока не может.
Андрей отказался от транквилизаторов, и это далось ему легко — тяги он не ощутил. Петр тоже слез с клоназепама. Ему помогла поддержка жены и ежедневные физические нагрузки. «Мой психолог сказал, что они вернули мое сознание в тело», — поясняет он. Сказалось и то, что аптека, в которой он покупал таблетки, закрылась.
По словам Николая Угруняна, та часть общества, которую эмоционально затронула война, будет в стрессе еще около двух лет. «А разбираться с последствиями этого мы будем еще долго», — заключает психиатр-нарколог.
