Ветви дерева, выкорчеванного революцией

После революции сын белого полковника Коля Телесницкий с семьей проделал путь через всю страну до самого Владивостока, последнего центра Белого движения в России. Эвакуация оттуда в 1922 году разлучила Телесницкого с семьей. Он провел несколько лет как воспитанник в китайском монастыре, потом его усыновила японская семья; он жил в Корее, застал революцию в Китае. Обо всем этом и многом другом мы рассказывали в первой части. Дальнейшая жизнь Телесницкого была не менее интересной и драматичной: он оказался без гроша в кармане в Австралии, голодал, работал кем придется и параллельно пытался перевезти семью из Чили, где его жена сходила с ума. «Холод» рассказывает, как человек, жизнь которого неоднократно ломала история ХХ века, сумел начать все заново на другом краю света — и найти призвание и счастье.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Пароход, на котором Николай Телесницкий покидал Китай в 1957 году, увозил депортируемых иностранцев (коммунистический Китай начал избавляться от тех, чья деятельность попадала под описание контрреволюционной или антикоммунистической, в том числе иностранцев) в Гонконг, где находился центр распределения мигрантов. Еще находясь в Шанхае, Телесницкий узнал, что на вопрос, куда она хотела бы поехать, его жена Ирэна ответила, что ей «совершенно безразлично». Когда она попала в этот же центр в Гонконге, помочь русской женщине без денег и с двумя детьми вызвался консул Чили: через два месяца их посадили на пароход до Сантьяго. Когда до Гонконга добрался Телесницкий, виз в Чили временно не выдавали, денег, кроме 10 долларов, которые можно было брать уезжавшим, у него не было, и ему не оставалось ничего, кроме как продолжить путь в Австралию — именно эту страну он выбрал, подав заявление на визу весной 1956 года и получив ее спустя год. Он решил устроиться там и выписать семью к себе.

В мае 1957 года 45-летний Николай Телесницкий оказался в Сиднее, самом большом и самом старом городе Австралии. Уже на следующий день служащий департамента иммиграции посадил его на поезд до Брисбена, крупного города на востоке страны. «Вагоны были уже заполнены пассажирами разных национальностей — греками, итальянцами, голландцами, югославами, — вспоминает Телесницкий. — Все ехали на уборку урожая сахарного тростника. В то время это была хоть и очень тяжелая работа, требующая большой физической силы и выносливости, но хорошо оплачиваемая». 

На вокзале Брисбена Телесницкого встретил его единственный знакомый в Австралии, выступивший и гарантом для визы, — Евгений Завалишин, бывший кадет (член Конституционно-демократической партии, после Октябрьской революции — антибольшевистской) из Владивостока. Он жил в маленьком ветхом доме с женой и работал на мебельной фабрике. Помочь Николаю с работой Завалишины не могли, но приютили его у себя, пока он будет осваиваться.

Осваиваться Телесницкому было трудно. Совсем без денег, связей, без английского языка и рабочей специальности, он оказался в стране, переживающей экономический спад. От специалистов-иностранцев требовалось либо сдать экзамены по специальности на английском, либо пройти обучение заново: зарубежные дипломы не признавали. Поэтому большинству русскоязычных переселенцев, которые раньше жили в Харбине с прислугой, здесь пришлось самим стать уборщиками или разнорабочими. В то же время тут уже были русские церкви, школы и клубы. Вуллунгаббу, район Брисбена, где селились эмигранты, они между собой называли Рашенгаббой.

Работы долгое время не было, рассказывает Телесницкий: «Физически я был здоров и был готов ворочать камни на стройке, рубить деревья или строить дороги. Но везде я встречал отказ: “Но ворк!”»

Однажды в гости к Завалишиным зашел плотник по имени Боб из небольшого города Маунт-Айза в трех днях езды от Брисбена. Там находились крупные месторождения медных и свинцовых руд и горнодобывающая компания, в которой могла бы быть работа. Телесницкий отправился туда, в офисе «Маунт-Айза Майнз» услышал «Но ворк» и трое суток жил на улице. «В кармане не было ни гроша, — описывает он свои скитания по городу. — Голод донимал, надежда найти работу таяла. У ворот одного из домов я заметил помойный бачок. Я открыл крышку, увидел кусок хлеба, завернутый в бумагу. Тут уж было не до сантиментов: голод — страшная сила».

В конце концов прохожий помог ему найти полицейский участок. Служащий куда-то позвонил, и через 15 минут в участок приехал пастор, который немного говорил по-русски. Он забрал грязного, обросшего бородой Телесницкого домой, дал ему помыться и накормил, а потом помог найти первое жилье и место работы в Австралии — стройку больницы на краю города. Здесь в течение нескольких месяцев Телесницкий работал землекопом — долбил киркой каменистую землю за 16 фунтов в неделю. В то время это была минимальная официальная ставка для рабочих. При этом за жилье — маленькую комнату с простой кроватью, столом и стулом, правда, также с завтраком, обедом и ужином — Телесницкий платил восемь фунтов в неделю.

В первый же рабочий день он выучил фразу «харри ап» и полюбил слово «смоук», которое означало 10-минутный перерыв, хотя сам он не курил. Несмотря на тяжелый труд, каждый вечер Телесницкий записывал на полоске бумаги и заучивал по 20 английских слов, а потом в течение дня, махая киркой и бегая с тачкой, повторял их про себя. Через некоторое время босс повысил ему зарплату и позволил работать на выходных, за что платил по двойному тарифу.

Прошло два года с тех пор, как Телесницкий разлучился с семьей. Еще будучи в Китае, он вступил в переписку с активистом русскоязычной диаспоры в Сантьяго — «господином Куракиным» (судя по всему, речь идет о Константине Евгеньевиче Куракине — князе из знаменитого рода Куракиных, одном из основателей Союза русских белых и деятелей русской эмиграции в Чили, создателе домашнего музея и общественной библиотеки). Через Куракина Телесницкий смог связаться с Ирэной и регулярно отправлять ей деньги. В Чили ее никто не встретил: так же как и муж, она оказалась в незнакомой стране без денег, связей и языка, но с двумя маленькими детьми на руках. Все эти два года Телесницкий обращался за помощью в миграционные службы Австралии и Чили, Красный Крест, некоммерческие организации и религиозные миссии. Австралия тогда еще не имела дипломатических отношений с Чили, и с частными делами австралийцев в стране помогал британский консул. Телесницкий состоял в переписке и с ним; тот посещал его жену и встречался с Куракиным.

Судя по письмам, состояние Ирэны было тяжелым. Куракин и консул называли ее поведение неадекватным: она отказывалась ехать к мужу, жила в крошечной комнате два на три метра с двумя детьми, которые спали на голых матрасах, не платила аренду и почти никого к себе не пускала. Старший сын Герард мог по несколько дней не появляться дома. Мужа Ирэна обвиняла в том, что тот приехал в Австралию по заданию китайских коммунистов, писала, что за ней следят и пытаются убить. В одном из своих писем британский консул рассказал, что Ирэна потратила 16 тысяч чилийских песо на телеграмму президенту США Эйзенхауэру о том, что ее преследуют местные коммунисты.

Пытаясь придумать выход из ситуации, Телесницкий продолжал работать на стройке и отправлять деньги в Чили, но уже спустя несколько месяцев строительство закончилось и он снова остался без заработка.

Следующей его работой все-таки стала «Маунт-Айза Майнз», куда он обращался, когда только приехал в Маунт-Айза. В первый раз служащий отказал ему: «Работа здесь тяжелая и вам не по годам». Через неделю Телесницкий приехал в контору с крашеными волосами и в ковбойской шляпе. Как он пишет, тот же служащий не узнал его и оформил разнорабочим: в цеху плавильных печей нужно было подбирать лопатой упавший в щели конвейера шлак и куски свинцовой руды, грузить их в тачку и выкладывать обратно на конвейер. «Каждая лопата весила около пуда (16 килограммов. — Прим. «Холода»), — вспоминает Телесницкий. — Крыша и стены цеха были сделаны из кровельного железа, которое нагревалось на солнце, внутри же высокую температуру поддерживала раскаленная свинцовая руда. Данте, “Божественная комедия. Ад”».

Уже через два месяца сил на такую работу у Телесницкого не осталось и он решил увольняться, но на очередной ночной смене вдруг услышал шум падающих звеньев конвейера. Начальник смены, пишет Телесницкий, как обычно, был пьян, поэтому Николай взломал дверцу ящика с рубильником и выключил конвейер. О неисправности оборудования он уже предупреждал начальника смены плавильного цеха, но тот его не послушал.

Позже, когда началось расследование произошедшего, Телесницкий показал те свои заметки о неисправностях начальнику геодезического отдела. «Он очень удивился, что мне поручили такую неквалифицированную работу, и спросил, умею ли я чертить, — описывает эту судьбоносную встречу Телесницкий. — Я с большой уверенностью ответил, что да. Он тут же дал мне адрес своего кабинета и сказал, что ждет меня в понедельник в 10 часов утра». 

Целый день накануне Телесницкий отмывал въевшийся в пальцы мазут. На собеседовании он получил задание — начертить проекции подземных выработок в трех измерениях. Так как Телесницкий переводил учебник по маркшейдерскому делу, он справился с задачей и был принят на должность чертежника: «Когда на следующий день я пришел на работу в чертежную, то интуитивно почувствовал, что перевернута еще одна страница моей жизни и мрачный период пребывания в Австралии остался позади». 

Это было весной 1958 года. Через год после приезда, побыв землекопом и горняком, Телесницкий решился купить в рассрочку дом, обзавелся подержанной машиной и, подружившись с сослуживцами, начал играть с ними в гольф.

К тому времени Ирэна перестала отвечать на письма мужа. Британскому консулу она заявила, что развелась с Телесницким. Николай придумал найти в Сантьяго русскоговорящего психиатра, который смог бы поправить ее состояние: чтобы она могла выехать из страны, нужно было получить ее согласие на это, а также она должна была пройти медкомиссию. В ноябре 1959 года врач нашелся, и через полгода он выписал заключение, что состояние Ирэны улучшилось: она готова лететь. Директор «Маунт-Айза Майнз» вызвался помочь с визами и расходами на транспорт.

Однако прошло три месяца, а визы все еще не были готовы. «Ради всего святого, — писал 24-го числа в миграционную службу Телесницкий. — Что происходит с визами для моей жены и детей? Может, с моей семьей что-то не так?» В этом письме Телесницкий в очередной раз перечислял, через что за эти годы им всем пришлось пройти, добавляя то, что узнавал из писем Ирэны. В мае 1960 года в 740 километрах от Сантьяго произошло Великое Чилийское землетрясение, жертвами которого стали около шести тысяч человек. Город сильно пострадал, и Ирэна писала, что у них украли одежду и они мерзли промозглой и влажной чилийской зимой (которая в Чили, находящемся в Южном полушарии, длится с июня по август).

Наконец, через пять лет разлуки, 5 сентября 1960 года, Ирэна и Герард приземлились в Сиднее. Младший сын Леонард умер от скарлатины за месяц до этого.

«Ирэна встретила меня равнодушно, как совершенно постороннего человека, — описывает тот день Телесницкий. — Гера уже вырос, ему было 12 лет (на самом деле 11. — Прим. “Холода”), на вид — настоящий оборванец. Движения его были быстрые, взгляд острый, воровской. По-русски он говорил плохо».

Спустя 60 лет Герард Телесницкий рассказывает «Холоду», что в Чили было не так плохо, как казалось по письмам его отцу. «Это было большое приключение», — говорит он, вспоминая, как ездил по городу на бампере автобуса. На улицах, по его словам, было много бездомных, «но я не бегал с бандами, не был преступником, и у нас всегда была крыша над головой». До своих 11 лет он действительно так и не начал учиться и не имел никакого образования. «Я вообще до конца не понимал эту концепцию и, приехав в Австралию, с ужасом думал: “О боже, я должен пойти в школу”», — вспоминает Герард. Но постепенно он влился в процесс, и к испанскому, которым он владел свободно, быстро добавился английский.

До 1969 года Николай и Ирэна прожили в Маунт-Айза. Ее психическое состояние, по словам Телесницкого, улучшилось: «Она стала готовить, мы ездили за покупками, ходили по магазинам. Я часто водил ее в кино. По воскресным дням мы ездили на пикники на озеро, ловили рыбу и купались». Герарда отправили учиться в закрытый католический пансион — престижную школу в 500 километрах от дома с уроками этикета и бальными танцами.

Экономика Австралии со второй половины 1960-х переживала подъем, страна начала активно сотрудничать с другими государствами, в том числе с Японией. Потребность в специалистах по японскому выросла настолько, что в 1966 году в Квинслендском университете Брисбена открылось отделение японского языка. Из объявления в газете Телесницкий узнал, что там набирают преподавателей, и отправил заявку. Декан факультета, англичанка профессор Аккрой, пригласила его на собеседование (позже именно она настоит, чтобы Телесницкий написал свои мемуары). На собеседовании он, по его словам, поразил профессора анализом иероглифов, которому его научил наставник Чжан в монастыре «Вечное спокойствие»: «Спасибо тебе еще раз, дорогой учитель и друг, ты снова помог мне в жизни», — напишет Телесницкий в книге.

Уже через две недели он начал преподавать анализ японских и китайских иероглифов. Его должность в личном деле называлась «каллиграф» (calligrapher). К концу учебного года был готов его учебник, который и сейчас можно найти в библиотеке университета.

На своих первых преподавательских каникулах Телесницкий съездил в Маунт-Айза, чтобы продать имущество и забрать семью. По возвращении он купил в Брисбене дом на берегу реки. Герард пошел в последний класс школы, а Ирэне становилось хуже: она разбрасывала вещи по дому, громко смеялась, ругалась и разговаривала сама с собой. «В абсолютно нормальное состояние она уже не возвращалась никогда», — пишет Телесницкий.

Спустя три года после переезда в Брисбен Николай и Герард поселили Ирэну в отдельной квартире, позже она стала жить в русском доме престарелых, открытом на средства русской диаспоры в Брисбене. Оттуда в 1988 году ее перевели в австралийскую больницу с полным уходом: она совсем потеряла память и перестала кого-либо узнавать.

В 1969 году Телесницкий получил должность преподавателя, а в 1976-м — старшего преподавателя. Он написал еще один учебник, «Толкование и объяснение ключевых знаков китайских иероглифов», добился открытия секции китайского языка, а после составил учебник китайского для начинающих. Среди его коллег оказались несколько преподавателей из Китая, один из которых, по его словам, любил петь русские песни и пить русскую водку.

В блоге languagehat.com, посвященном языкам, сохранилось упоминание о преподавании Телесницкого. Один из его бывших студентов пишет 10 июля 2020 года: «Когда я изучал японский в 1972 году, у нас был пожилой учитель мистер Телесницкий. У него был сильный русский акцент, и он преподавал нам кандзи (китайские иероглифы, используемые в современной японской письменности. — Прим. “Холода”). Он был беженцем из русского белоэмигрантского комьюнити в Китае. Я предполагаю, что он происходил из семьи, которая не поддержала большевиков. Но я ничего не знаю о его бэкграунде и, вероятно, никогда уже не узнаю».

В 1972 году группа русских жителей Брисбена собрала деньги и выкупила дом в «Рашенгаббе» по адресу Лотус-стрит, 19: там открыли Русский центр. В нем проводили вечера и банкеты, работал танцевальный, театральный и хоровой кружки, а дамский кружок производил десятки тысяч пельменей в год. В октябре 1973 года Телесницкий читал там лекцию об индустриальном возрождении Японии после Второй мировой войны.

На одном из балов в этом Русском центре в 1973 же году Телесницкий познакомился с женщиной по имени Татьяна, на 16 лет младше его. Ее родители приехали в Китай в 1902 году строить КВЖД, а после продажи дороги вернулись в СССР и пропали. 65-летний Телесницкий влюбился, как он пишет в мемуарах, «совершенно без памяти». Они стали жить вместе. «Непосредственный и жизнерадостный характер Татьяны, а еще любовь к общению, друзьям, праздникам наполнили и мою жизнь праздниками, вечерами, приемами и визитами друзей, путешествиями и приключениями», — рассказывает Николай. В 1979 году они вдвоем отправились в круиз на теплоходе «Феликс Дзержинский», побывали в Гонконге, Таиланде и Сингапуре.

В 1981 году Телесницкий вышел на пенсию. Он дописал свои мемуары в 2005-м, когда ему было 93 года: «Мне хотелось завершить свой рассказ — если не для читателей, то хотя бы для моих внуков, уже, к сожалению, не говорящих по-русски».

Сын Николая и Ирэны Герард Телесницкий в 1974 году окончил колледж по специальности «электрик» и открыл свое дело. В 1986-м он женился на Кэтлин из Новой Зеландии, служащей банка. «В отличие от своего отца, я очень недисциплинированный, — говорит Герард Телесницкий. — У него все было настолько по часам, что, когда он простужался, он говорил себе: “Я буду болеть две недели”. И болел две недели. Завтрак, обед, ужин: все по расписанию. А я ем, просто когда голоден». Вместе с Кэтлин и двумя сыновьями они живут в Брисбене. Герарду Телесницкому 74 года, он на пенсии. «Думаю, что отец взял эту строгость из японской культуры, — размышляет он. — Посмотрите на фотографии японцев 1920 годов: они все там очень суровые!»

Через год после свадьбы Герарда и Кэти родился первый внук Телесницкого — Тарик. Компания Тарика Riksky Design занимается архитектурой и интерьерами. Его младший брат Илай работает электриком, как отец, и любит путешествовать.

«Теперь в Австралии живет три поколения Телесницких. Словно ветви, отломанные с большого, выкорчеванного революцией дерева, мы выжили и пустили корни в благодатную австралийскую землю», — записал 93-летний Николай Телесницкий в своем доме в Брисбене в 2005 году. 

Герард рассказывает, что встречал людей, которые, узнавая его фамилию, говорили: «О, ваш отец учил меня японскому». Он объясняет, что отец не очень хорошо говорил по-английски, а «мой русский тоже не особо хорош», поэтому они были не слишком близки. «Он был хорошим человеком, — говорит сын. — Но, послушайте, мне было шесть, когда мы разлучились. Я знал, что у меня где-то есть отец, но мне было сложно представить его в своем воображении». «Он был очень решительным человеком», — добавляет Кэтлин. «О да, — соглашается Герард. — Это тоже часть японского характера. К тому же он был сыном военного, а я вот в армии не служил, и военных вообще мало в моем окружении».

«Став взрослее, я стал понимать, насколько сильно мне повезло оказаться в Австралии в том возрасте: я легко наверстал упущенное», — продолжает Герард. На вопрос, злился ли он когда-нибудь по поводу того, что политика так сильно вмешалась в его личную судьбу, он отвечает, что на него это особо не повлияло. «Вы понимаете концепцию laid-back? — интересуется он в ответ. — Непринужденность — это мой подход. Занимайся своими делами и наслаждайся жизнью».

Телесницкий-старший редко предавался воспоминаниям о своей жизни в кругу семьи. «Многие вещи я впервые узнал из книги [отца]», — говорит Герард. Перевести мемуары на английский было идеей Кэтлин: ей хотелось, чтобы внуки знали историю деда. Но по-английски книга издана не была. В России 500 экземпляров мемуаров Телесницкого на свои деньги выпустил россиянин Юрий Каменский в благодарность за помощь: в 1993 году он случайно познакомился с Николаем Телесницким, и тот поселил его в своем доме в Вуллунгаббе бесплатно.

Точно так же за пару лет до Каменского в доме Телесницкого жил Юрий Фирсов, профессиональный яхтсмен, приехавший в Австралию после развала Союза. Судя по воспоминаниям Каменского и Фирсова, вне семьи Телесницкий был гораздо разговорчивее. «Он любил рассказывать о себе, — говорит “Холоду” Юрий Фирсов. — Рассуждать на тему монархии». Фирсов запомнил Телесницкого милым дедушкой с добрым взглядом, энергичным и щедрым человеком, «у которого с мозгами все в порядке». Вместе они путешествовали по Австралии и несколько раз бывали в казино. По его словам, ел Телесницкий исключительно палочками и пил из деревянной посуды. Говорил он на особенном русском — «может быть, гораздо более русском, чем у многих россиян», — описывает Фирсов.

Распад СССР Николай Телесницкий, судя по мемуарам, воспринял как возрождение России, к которому стремился еще его отец, «боровшийся за идеалы страны всю свою жизнь». В начале 1990-х Николай Телесницкий ездил в Украину и Россию. «Помню, он был в шоке от России 1990-х», — говорит Юрий Фирсов. Телесницкий рассказывал ему, что в поездке его везде пытались угостить пивом, но русское пиво напоминало ему мочу. На обратном пути он посетил Нагасаки и привез на пароходе из Японии «тойоту»: эту машину они чинили вместе с Фирсовым, а потом катались по окрестностям.

Телесницкий умер в 96 лет. Судя по соцсетям, русскоязычное комьюнити до сих пор есть в Брисбене, но оно, по словам Герарда Телесницкого, теперь гораздо малочисленнее. «Я бы сказал, что оно почти испарилось, — говорит он. — Новые поколения, которые здесь рождаются, как мои сыновья, полностью перенимают австралийский образ жизни, и многие совсем не говорят по-русски».

Источники:

Телесницкий Н. Г. «Обломки шторма Революции» / пред. Каменский Ю. — СПб.: Европейский дом, 2005; Цветков В. Ж. «Белое дело: 1920–1922 гг.», 2019; Петров П. П. «От Волги до Тихого океана в рядах белых», 1930; Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917–1918 годах. Том 2, 2017; Филимонов Б. Б. «Конец Белого Приморья», 1971; Попов Ф. А. «Вторая сессия Несоциалистического съезда во Владивостоке (11–25 июня 1921 г.): основные проблемы Приморья после антибольшевистского переворота и дискуссии вокруг них», 2021; Смирнов С. В. «Русские эмигранты в Маньчжурии и японский новый порядок: крушение надежд», 2022; Чащин К. «Русские в Китае. Генеалогический индекс. 1926–1946», 2014; Материалы выставки «Русский Харбин», Государственный архив административных органов Свердловской области, 2019; Центрнаучфильм. «Русская эмиграция в Китае после революции», 1991; Государственный архив Хабаровского края; Национальный архив Австралии; Открытый государственный реестр документов Австралии; «Эмигрантика»: сводный каталог периодики русского зарубежья; Форум проекта «Всероссийское генеалогическое древо».