После окончания университета Илья Налетов, 26-летний учитель из Воронежа, вместо срочной службы два года работал почтальоном. Сегодня, когда срочники гибнут и попадают в плен в Курской области, а сторонники войны все чаще обсуждают, что тех, кто попал в армию по призыву, нужно посылать на передовую, гражданская служба может буквально спасти жизнь. «Холод» попросил Налетова рассказать, как ему удалось убедить военкомат и чем занимаются на альтернативной службе.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
До начала войны к обязательной службе по призыву в моем окружении относились как к чему-то неприятному, но предрешенному: примерно как к зубам мудрости — рано или поздно они прорежутся, будет больно, но такова жизнь. У меня же с армией были личные счеты, и я ни на минуту не мог представить себя в форме.
Я вырос в семье военных. Мой отец — мичман ВМФ в запасе, дед по материнской линии — подполковник, дед по отцовской — майор. Детство я провел в военном городке и получил прекрасную прививку от романтизации армейской рутины.
Я видел, как старшие по званию издевались над матросами, считая их людьми второго сорта. Ярко помню картину, которую видел на плацу: взвод, замерший по стойке «смирно», молоденький лейтенант скалит зубы. «Рядовой Иванов, выйти из строя». «Рядовой Иванов, встать в строй». «Рядовой Иванов, выйти из строя». «Рядовой Иванов, встать в строй». На лице Иванова — тупое послушание, лейтенант упивается властью, раз за разом заставляя повторять рядового одно и то же бессмысленное действие.
Отец говорил: «Солдат не должен скучать, солдат должен быть при деле; в противном случае он может начать думать». Я видел это «дело», которым занимали солдат, — бессмысленную работу, которую выполняли срочники. Например, рыть траншею, а потом закапывать ее, чтобы снова вырыть уже на следующий день — такое было обычным делом.
Дома часто обсуждали вещи, которые казались мне дикими. Однажды старший лейтенант — наш сосед по офицерскому общежитию — ударил срочника в пах так, что едва не оставил инвалидом. Старлея осудили, приговорив к двум годам общего режима, — но избиения продолжились. Старшина толкнул заснувшего на посту дежурного, и тот расшиб голову о батарею. 20-летний парень повесился в госпитале, чтобы не возвращаться в часть. Только что заключивший контракт солдат застрелился на карауле. Его сослуживец выбросился из окна медсанчасти, куда попал после побоев.
Когда отец не стал продлевать контракт и наша семья переехала в Воронеж, мне было 11 лет. Армия привила мне ненависть к муштре и слепому повиновению, к палочной дисциплине, основанной на насилии. Во время учебы я понял, что меня тянет к максимально свободной образовательной среде: гибкой, открытой, построенной на уважении к человеку. Я окончил школу и поступил в университет на филологический факультет. А три года спустя — пошел работать учителем в школу с романтическим желанием создать образовательное пространство, где личность ученика не подавляют и не воспитывают слепое поклонение авторитету.
Я шучу, что отслужил свое еще в детстве. Вот только военный билет мне никто не выдал.
На мое «несчастье» я был здоров — а придумывать себе болезни не хотелось. О возможности альтернативной службы я узнал к концу четвертого курса — и сразу же загорелся этой идеей.
Больше пользы
Вокруг альтернативной службы много мифов, вызванных банальным недостатком информации. Этим охотно пользуются работники военкоматов, которые с радостью тиражируют слухи. «АГС — только для сектантов», «Будешь выносить утки за инвалидами», «Тебя пошлют служить в Магадан» — именно это слышит призывник, который заикается о своем желании не служить в армии.
На самом деле, любой человек, заявляющий об убеждениях, несовместимых с военной службой, имеет право на альтернативную службу. Убеждения могут быть разные — религиозные, философские, морально-этические, политические, — и их наличие не нужно доказывать документами.
Право не служить в армии, не принимать присягу, не держать в руках оружие есть у каждого гражданина. Если несение военной службы противоречит убеждениям человека, он может добиться прохождения альтернативной гражданской службы — сокращенно АГС. Это право закреплено в Конституции РФ (статья 59, ч. 3).
Однако пользуются этой возможностью совсем немногие: ежегодно АГС проходят около 1200 человек. По сравнению с сотнями тысяч срочников — капля в море. На то есть много причин. Например, продолжительность. Федеральный закон об АГС вступил в силу лишь в 2004 году, и тогда срок службы составлял 42 месяца. Позже его сократили до 21 месяца — таким он остается до сих пор.
Вместо службы в армии проходящие альтернативную службу работают в гражданских госучреждениях, где не хватает рук: санитарами, дворниками, почтальонами. За свой труд каждый получает зарплату — пусть и небольшую. Никакого обучения военно-учетным специальностям они не проходят, подчиняются только своему гражданскому начальнику и ходят в оплачиваемый отпуск.
АГС напоминает обычную работу с небольшими ограничениями — нельзя уволиться до конца службы. Я решил, что так принесу обществу гораздо больше пользы.
Плохой солдат
Летом 2020 года я защитил диплом и подал заявление с прошением о АГС. По закону это нужно делать за полгода до призыва — если отсрочка кончается осенью, все документы должны оказаться в военкомате до 1 апреля. Я опоздал, поэтому кроме классического набора — заявления, автобиографии и характеристики с места работы — приложил прошение о продлении срока приема документов.
При этом я немного лукавил, говоря, что пропустил срок подачи документов из-за того, что мои антивоенные убеждения появились совсем недавно. Это, разумеется, неправда, но на самом деле никто не может проверить, в какой момент у человека сформировались те или иные убеждения — придется верить на слово. К тому же сроки подачи документов определяются федеральным законодательством, а право на альтернативную службу — конституционное, его нельзя отобрать.
Я знал, что часто проблемы начинаются уже на этапе приема заявления. Известно много случаев, когда военкомат не хочет добавлять себе работы. Тогда заявление теряют, не регистрируют или не принимают, потому что срок якобы прошел.
Но мне повезло: мое взаимодействие с военкоматом было относительно мирным. Я привозил документы, следил, чтобы их зарегистрировали и поставили штамп о приеме. Сотрудники знали, что такое альтернативная служба, и не пытались мешать.
Я надеялся, что смогу проходить АГС по месту работы — в школе. Технически это было возможно: профессия учителя в списке разрешенных, директор готов подать ходатайство. Но прежде мне предстояло пройти призывную комиссию и доказать военкомату, что я имею право не служить.
В сентябре я приехал на заседание комиссии. За столом, покрытым красной скатертью, сидели семеро. Я заранее знал людей, которые должны сегодня решать мою судьбу. Среди них глава района, представитель департамента труда, врач, представитель местного отдела полиции и военком. Я говорил подчеркнуто ровно и спокойно, стараясь не показать волнения. Говорил недолго — по скучающим лицам было видно, что им не слишком интересно было там находиться.
Военком единственный показывал явное раздражение. Он сказал, что таких, как я, — пара человек в год, остальные — нормальные парни. Он сказал, что нас, «пидоров», «меньше доли процента» и что «никто не имеет права косить». Я возразил, что «косящие» не приходят в военкомат по своей воле. Сказал, что буду или плохим солдатом, или хорошим учителем.
Не думаю, что мои слова на что-то повлияли — скорее всего, комиссия изначально собиралась одобрить мне перевод на альтернативную службу. Так или иначе, решение было принято в мою пользу.
Теперь военкомат не имел никакой власти надо мной — мою судьбу решал областной департамент труда. Я знал, что меня могли отправить в другой регион, но практика показывала, что и в нашей области работы хватало. Так и вышло, хотя мою просьбу о работе в школе проигнорировали. В ноябре мне позвонили и сообщили, что я буду служить на почте. Я решил, что не имею права бросить детей в разгар учебного года, и не стал увольняться из школы. Осталось выяснить, смогу ли я совмещать две работы.
20 километров в день
Работа почтальона — труд тяжелый и скучный. Оказалось, почтальоны нечасто доставляют письма — разве что из судов или налоговой. Основная работа выпадала на начало месяца, когда приходилось разносить по квартирам платежные квитанции за коммунальные услуги. Сумки по 20 килограммов, десятки домов, сотни подъездов, тысячи почтовых ящиков — от всего этого тянуло унынием и безысходностью. Единственное, что спасало, — аудиокниги, которые я слушал сотнями. Забавная, наверное, картина: стоит парень в обоссанном подъезде, распихивает бумагу по почтовым ящикам, а в наушниках у него — Умберто Эко.
Во второй половине месяца начинались пенсии — каждый день я получал на руки наличные и относил их пенсионерам. Те радовались — приглашали пройти выпить чаю, расспрашивали о делах, передавали привет жене.
Для многих стариков, живущих в одиночестве, общение — острая необходимость. Начальство на почте знало это и требовало от почтальонов продавать дополнительные товары — разговоришься с бабушкой и незаметно продашь ей сгущенку. А если купит — грех не продать еще и вафли, и консервы с горбушей. Мне всегда было неловко заниматься этим. Начальница ворчала, что у нее горит план, но терпела меня — иногда я покупал что-то себе и создавал видимость продаж.
Первое время я испытывал культурный шок. Мне сложно давалось общение с другими почтальонами. Все они — женщины старше меня. Они смотрели телевизор, обсуждали передачи Малахова и Соловьева, почти никто не окончил больше девяти классов школы. В курс дела меня вводила Надежда — грубая женщина лет 50 с прокуренным голосом. Чтобы не пачкать руки типографской краской, она надевала напальчники и смеялась, что они похожи на презервативы. Она много шутила, я вежливо улыбался.
Одна из коллег жаловалась, что ее ребенка обижают в школе. По ее словам, учительница несправедливо ставила оценки за задание, которое не было выложено в дневник. Я посоветовал поговорить с завучем, подобрал выписки из федерального закона об образовании и письма министерства о ведении электронного журнала. Беседа состоялась, а потом она радостная благодарила за помощь. После этого случая относились ко мне в целом доброжелательно.
Работать в двух местах оказалось непросто. Я проходил в день по 20 километров пешком. В первую смену — почтальон, во вторую — учитель. Ученики с любопытством выспрашивали подробности, не веря, что можно служить на почте. Я с трудом успевал готовиться к урокам и задерживался допоздна, а утром снова шел на почту.
Учебный год кончился, начался следующий. Я оставил в школе полставки — всего два урока в день. Стало легче дышать. Я привык к новой жизни и с нетерпением ждал наступления 2022 года, когда моя служба подойдет к концу.
Война
24 февраля 2022 года — четверг, рабочий день. С утра я узнал о случившимся из новостей в телеграме.
Отделение почты гудело, как растревоженный улей. Именно тут от коллег я впервые услышал то, что в те дни повторяла пропаганда: «укропы», «нацики», «восемь лет бомбили Донбасс», «а вот американцы в Косово…». Самая молодая робко сказала, что мирных украинцев все равно жалко. На нее набросились с упреками. Я надел наушники.
Доставляя пенсии, я втягивался в разговоры с пенсионерами. Старался не провоцировать людей на агрессию. Некоторые повторяли то, что слышат по телевизору. Некоторые рассказывали о родственниках в Украине. В этих разговорах — страх, сомнение, агрессия, сочувствие и ненависть. Помню, как интеллигентная старушка, к которой я заходил регулярно, шепотом рассказывала мне о биолабораториях — в них выращивают вирус, чтобы всех нас убить. Она боялась, что об этом услышит муж, который не смотрел телевизор, чтобы не расстраиваться, — его брат жил в Харькове.
В первый же месяц начали приходить телеграммы-похоронки со стандартным сухим текстом: «извещаем вас… верный присяге… погиб при исполнении воинского долга». Одна из почтальонок рассказывала, как вручала такую: мать погибшего рыдала так, что не могла расписаться за получение. Мне повезло — доставлять такие письма мне не пришлось.
Я служил на почте первые шесть месяцев войны — до сентября. Шок прошел, война стала чем-то привычным.
В те дни я много раз возвращался к мысли о том, что поступил правильно. Какие бы трудности ни несла с собой АГС, это того стоило. С другой стороны, любое сотрудничество с военкоматом в новой реальности было мне отвратительно. К счастью, мне оставалось появиться там лишь единожды — чтобы получить военный билет.
Моя служба закончилась 1 сентября 2022 года. Начался новый учебный год. Я работал в школе, на полставки устроился преподавателем в колледж при университете. Из военкомата пообещали позвонить и сказать, когда можно будет забрать военный билет. 21 сентября началась мобилизация.
Помню свою растерянность. Вокруг — хаос. Пробки на Верхнем Ларсе, в Москве военнообязанных ловят на улицах. А я не знаю, что со мной будет. Я служил — но альтернативно. У меня должен быть военный билет — но в нем не должно быть военно-учетной специальности. В те дни я решил не ходить по повесткам — если государство признало мое право не служить один раз, признает и второй.
Из военкомата так и не перезвонили — видимо, всем было не до меня. Лишь в декабре меня попросили забрать военный билет. За меня это сделала подруга с доверенностью. Билет отдали без вопросов.
Самый безопасный способ
Со времени моей службы многое изменилось. Например, больше не получится служить на «Почте России» — изменили список разрешенных профессий. На почте мне сказали, что это связано с автоматизацией процессов: якобы необходимость в людях сильно упала.
Роструд с гордостью отчитывается, что военная операция в Украине не повлияла на количество людей, проходящих АГС. При этом, по другим данным, во втором полугодии 2023 года число агсников резко возросло. Чтобы разобраться в этом и других вопросах, связанных с АГС, я обратился к экспертам из организаций, которые помогают призывникам.
«Есть определенная статистика, сколько одобрено заявлений на АГС за первый-второй годы войны. Но статистики отказов — нет. Заявления просто лежат мертвым грузом. Их рассматривают дольше, — говорит Иван Чувиляев, пресс-секретарь проекта “Идите лесом”. — Думаю, что на самом деле проблема даже не в том, что меньше одобряют, а в том, что самих заявлений больше. Бюрократическая система вообще не рассчитана на такое число заявлений и на то, что будет столько агсников».
По мнению Тимофея Васькина, координатора «Движения сознательных отказчиков»: интерес к АГС значительно вырос из-за войны, поэтому показатели Роструда выглядят странно. Они могут быть правдивыми и означать, что, несмотря на рост интереса, количество одобрений не выросло. Интереса больше, а одобряют столько же. Есть план 1200 — они его и делают.
На вопрос о том, есть ли случаи отправки альтернативнослужащих на так называемые новые территории, эксперты отвечают отрицательно. На сегодняшний день не известно ни об одном таком случае.
До недавнего времени уклониться от военной службы было проще, чем добиваться АГС, но, по мнению экспертов, с появлением единого электронного реестра призывников это может измениться.
«Да, раньше было намного проще: ты забыл про военкомат, он про тебя забыл — и вы живете спокойно. Переехав в соседнюю квартиру, можно было навсегда потеряться для военкомата. Сейчас, когда введут реестр, непонятно, как он будет работать. Но как будто бы действительно будет проще людей вычислять, призывать и ловить», — говорит Тимофей Васькин.
«Нам нужна хоть какая-то статистика, какая-то практика, — говорит Иван Чувиляев. — Пока этой практики нет, если мы посмотрим на количество выписанных штрафов по неявке [которые известны “Идите лесом”] — это капля в море. Давайте посмотрим, будут ли они вычислять нас по IP в реальности. Но если реестр будет работать, АГС будет одним из последних способов оставаться в относительной безопасности — особенно в свете событий в Курской области и того, что там происходит с призывниками».
***
Сейчас, два года спустя, я пытаюсь отрефлексировать тот период своей жизни и понимаю, что мне во многом повезло. Повезло, что заявление приняли, несмотря на пропущенные сроки, что комиссия одобрила АГС с первого раза, что меня не отправили работать в другой регион, что я смог совмещать службу с работой. Так везет не всем. Но даже если бы все было иначе, я все равно бы сделал это.
Если бы мне отказали в праве на АГС — судился бы с военкоматом. Если бы отправили в другой регион — приезжал бы к семье на выходные. Если бы не смог совмещать службу с работой — вернулся бы в школу после. Работать на гражданской работе два года все еще лучше, чем отдать год жизни машине, существующей с одной целью — убивать и разрушать. Я не хочу быть частью этой машины. И если государство по случайности оставило мне законное право не служить — я сделаю все, чтобы этим правом воспользоваться.
