Мою жену посадили на 27 лет за теракт

В начале 2024 года 27-летнюю петербурженку Дарью Трепову приговорили к 27 годам колонии по делу о теракте, в результате которого погиб Z-блогер Владлен Татарский. Это самый суровый приговор женщине в современной России. В июне Дарью этапировали в ИК-2 в Мордовии, и с ней до сих пор нет связи. Муж Треповой Дмитрий Рылов находится за границей, но продолжает помогать жене. Он рассказал «Холоду», как ждет ее, несмотря на огромный срок.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Мы с Дашей знакомы давно, уже лет 10, но близко начали общаться лет шесть-семь назад. Мы часто пересекались, потому что были в одной большой дружеской компании. Сначала мы просто дружили: у меня была девушка, у Даши — молодой человек. Мы любили гулять и проводить время вместе. 

24 февраля 2022 года мы с Дашей офигели от новостей, случайно списались в соцсетях и пошли на антивоенный митинг у Гостиного двора в Петербурге. У нее с собой был большой плакат с надписью «Нет оккупации Украины», с которым нас и задержали. Нам назначили административные аресты: мне дали девять суток, а Даше почему-то 10. В спецприемнике наши камеры были недалеко, и мы передавали друг другу записки через разносчика еды — за пару сигарет или даже просто так. Все это сильно нас сблизило.

После выхода из изолятора мы приехали в гости к общей подруге. Там мы обсуждали брак и то, как потенциально он может помочь в эмиграции. Эта идея почему-то запала мне в голову. Спустя несколько дней я предложил Даше расписаться, чтобы в случае чего нам было удобнее уезжать. Она очень удивилась, но обрадовалась и сразу согласилась. Так завязались наши романтические отношения. 

Мы поженились 20 апреля 2022 года: у нас была микросвадьба в Петергофе, на которую мы почти никого не пригласили. Мы начали жить вместе, съездили в отпуск вдвоем, у нас стали появляться настоящие чувства друг к другу и глубокая связь. Но через несколько месяцев мы поссорились, разъехались и на какое-то время перестали общаться. 

Это совпало с объявлением мобилизации: я побоялся, что границы закроют, и решил уехать из страны. Я написал об этом Даше, и она согласилась, что мне нужно улететь. В последний раз я видел ее вживую перед моим отъездом из России осенью 2022 года. Больше я в страну не возвращался, а с Дашей мы были рядом всего несколько месяцев.

В декабре мы снова списались, осознали все свои ошибки и поняли, что любим друг друга и действительно хотим быть вместе. Даша очень хотела приехать ко мне, но была вынуждена оставаться в России. Она запускала свой маркетплейс для независимых дизайнеров одежды и аксессуаров, ей оставалось только открыть ИП. После этого я собирался купить ей билеты, чтобы мы наконец-то встретились. Тогда ее уже взяли в оборот, но я этого не знал.

Перед арестом мы написали друг другу: «Я тебя люблю»

2 и 3 апреля 2023 года были самыми тяжелыми днями в моей жизни. Когда в кафе случился взрыв, я был на работе и не читал новости. Вдруг мне написала Даша и спросила, может ли она куда-то уехать или спрятаться у кого-то. Она была напугана и ничего не объяснила. Я тут же начал звонить друзьям и знакомым. Трубку поднял Дима Касинцев, который сейчас находится в колонии: его обвинили в укрывательстве (Дмитрия Касинцева приговорили к году и девяти месяцам колонии общего режима. — Прим. «Холода»). Только когда Даша уже ехала в такси, я прочитал новости и понял, что происходит.

Весь оставшийся день и всю ночь я был на связи с Дашей и Димой. Мы пытались придумать, что можно сделать, но не нашли никаких вариантов. В итоге Дашу очень быстро нашли. Утром силовики устроили поквартирный обход в доме Димы и задержали ее. Скорее всего, на нее вышли по мобильному сигналу и адресу, на который она вызвала такси. Даша была в шоке и даже не выключила телефон.

Это был один большой кошмар, я не могу передать свои ощущения словами: дикий страх вперемешку с необходимостью что-то сделать и пониманием, что сделать ничего нельзя. Последнее, что мы с Дашей написали друг другу перед ее арестом, были сообщения «Я тебя люблю». 

Сначала Следственный комитет не выдвигал обвинений в терроризме, дело было открыто по статье «убийство». Я понимал, что все серьезно, но такой драконовский срок, как 27 лет, невозможно было представить. Я до сих пор не могу осознать, насколько это много и как же дико назначать такое наказание без весомых доказательств того, что она знала о взрывчатке в статуэтке. Она писала мне, что понимает: срок останется прежним, пока режим в России радикально не изменится. Я стараюсь не думать об этой цифре, но размышляю, освободят ли Дашу, когда перемены настанут. А они неизбежно случатся.

Я очень надеюсь на обмен, но шансы мизерные. Мне хочется верить, что это произойдет, но это точно случится не скоро, по крайней мере пока не кончится война. Проблема в том, что Дашу не признают политзаключенной и вряд ли она попадет в обменные списки (в списке политзаключенных центра «Мемориал» Дарьи Треповой нет. — Прим. «Холода»). Но я продолжаю надеяться, что крупицы совести у подставивших Дашу людей остались и они попытаются помочь ей и дадут дополнительные показания.

Я фигурирую в деле как муж Даши, не как подозреваемый. Но силовики приходили к моим родителям, на работу, опрашивали моих одноклассников и учителей. При этом лично до меня никто не пытался дозвониться — даже не писали на почту, которая есть в открытом доступе. Я почти на 100% уверен, что, если вернусь в Россию, меня как минимум задержат и отправят на допрос. Так что въезд в страну для меня пока невозможен, ведь, если меня арестуют, я ничего не смогу сделать для Даши из-за решетки.

У меня вообще не было выбора, ждать или не ждать. Я понял, что нашел в Даше свою вторую половинку и что она чувствует ко мне то же самое.

Я люблю ее так, как не любил никогда и никого. Для меня невозможна даже сама мысль о том, чтобы перестать ее поддерживать. Конечно, Даша говорила: «Если ты подашь на развод, я не буду против». Но в ответном письме я сразу убедил ее, что не буду этого делать. 

Когда Даша еще была в СИЗО, я предложил ей обвенчаться (в заключении это возможно, так как на территории колоний есть церкви. — Прим. «Холода») и она согласилась, но пока мы не можем это сделать. Даша — очень верующий человек, и для нее это шаг на всю жизнь, и я тоже готов всегда быть со своей любимой.

Я мечтаю, чтобы Дашу перестали считать террористкой

Переписываться с российскими заключенными из-за границы оказалось не так уж и сложно. Проблемы были, когда Даша находилась в СИЗО «Лефортово», потому что там нет сервисов типа «ФСИН-письмо» и доступна только бумажная почта. Приходилось просить знакомых отправлять и принимать письма, и одно могло идти около месяца. Когда Даша была в питерском СИЗО «Арсеналка» (туда Трепову перевели в январе 2024 года после вынесения приговора. — Прим. «Холода»), мы общались через «ФСИН-письмо», и по тюремным меркам это была сверхскоростная переписка. Я рассказывал ей итоги дня, делился переживаниями, и она могла получить письмо в этот же день.

У нас есть группа поддержки Даши где-то на 10 человек, а еще волонтеры проекта «Веган-передачки» с самого начала помогают мне отправлять ей еду, книги и открытки. Даша — веган, поэтому они собирают продукты с учетом ее диеты. Я был очень благодарен и удивлен, как много ей пишут. В СИЗО «Арсеналка» ее каждый день заваливали стопками писем: она получала по 20–30 штук и даже не всем успевала отвечать. Для нас это очень важно: любым заключенным приятно получать письма и легче пережить этот ад, потому что тюрьмы и колонии — это одна сплошная ужасная рутина. А когда тебе приходит хоть какая-то весточка с воли — это становится событием дня. 

Последний раз Даша писала мне из транзитных СИЗО. Из нее тяжело что-то вытянуть, потому что она ненавидит жаловаться. Но она успела рассказать, что условия в СИЗО Ярославля и Рязани были отвратительными. Особенно в рязанском, где были дыры в потолке и крысы. В «Арсеналке» с ней обращались нормально — по крайней мере она не говорила ни о чем плохом. Были проблемы с запретом передачек, потому что администрация боялась, что Дашу попытаются отравить — дело было очень громким. Но мы нашли способ передавать ей нужные вещи и продукты.

Сейчас с перепиской возникла огромная проблема: у нас нет связи почти два месяца — с того момента, как Дашу отправили в ИК-2 в Мордовии. За это время ни одно ее послание до меня так и не дошло, и я ничего не знаю об условиях ее содержания. В середине августа ее возили в больницу — надеюсь, это было лишь обследование после этапа, а не что-то серьезное.

Я очень боюсь колонии, в которую этапировали Дашу. Те, кто находился там, отзываются об этом месте как о кошмарном — в ИК-2 женщины работают в ужасных условиях по много часов. Правозащитницы проекта «Женский срок» недавно подали иск к администрации мордовской колонии, так как к заявившей о пытках заключенной не допускали адвоката. Я боюсь, что на Дашу там будут давить как физически, так и морально. Страшно, что мы не знаем, что именно происходит. Хотя бы одно письмо от нее было бы большим счастьем: я по тону могу понять, как Даша себя чувствует. 

Я активно веду твиттер, в котором рассказываю о ходе дела Даши и о том, чем ей можно помочь. Под одним из моих последних постов, в котором рассказывалось о насилии в мордовской ИК-2, было очень много хейтерских реплаев в стиле «Она террористка», «Трепова должна сидеть в тюрьме». Мне приходится все это пропускать через себя. Я понимаю, что большинство комментаторов — боты, их аккаунты были созданы совсем недавно. Есть и вполне искренние угрозы и злобные реплаи, но я к ним отношусь спокойно — их пишут недалекие люди. Никакой реальной опасности они не преставляют: они, например, угрожают отправить 20 килограммов соли или колы, чтобы исчерпать лимит передач, но даже не знают, что в женских колониях этого лимита в принципе нет.

Я больше смотрю не на содержание комментариев, а на то, насколько хорошо разошелся пост. Благодаря огласке заключенным больше помогают, отправляют посылки и письма. В личку мне в основном пишут ободряющие и поддерживающие слова. Если я вижу думающих людей, то вступаю в разговор, объясняю ситуацию, чтобы человек понял и принял мою позицию.

У меня нет ощущения, что Дашу никому не жаль. Многие люди ее поддерживают и понимают, что произошла огромная несправедливость.

Мне писали и помогали самые разные люди из оппозиционных кругов. Но дело очень сложное, пока нет никаких официальных доказательств того, что Даша не знала о взрывчатке. Поэтому на уровне фондов и организаций ей пока не помогают. Однако для всех очевидно, что это преступление совершил Роман Попков.

Окружение, к счастью, тоже не отвернулось от нас. Есть только один бывший друг, который считает Дашу террористкой, хотя он не говорил мне этого лично. Но я знаю, что он перестал со мной общаться в том числе из-за этого. Остальные мои друзья лично знали Дашу и понимают, какой она прекрасный человек. У каждого есть история о том, как она помогала своим приятелям и близким. Даша училась в медуниверситете и знает, как оказывать помощь в экстренных ситуациях. Если кому-то было плохо, она никогда не проходила мимо, могла в три часа ночи приехать к другу, если тот нуждался в поддержке. Даша — человек невероятной доброты и, к сожалению, очень доверчивый. 

Моя первая и главная мечта — чтобы Даша была на свободе. Вторая — обелить ее имя, чтобы ее перестали считать террористкой. Я знаю свою жену: она прекрасный, замечательный, миролюбивый человек и никогда никому не желала зла. Третья мечта — попасть в Россию, чтобы иметь возможность хотя бы получить свидание с ней.

Я не брошу мою единственную любовь в беде

Сначала я вообще не мог существовать. За первые месяцы после Дашиного ареста я похудел на 10 килограммов и не мог ничего делать. Только на автопилоте у меня получалось с кем-то связываться и давать обрывочные интервью. Я очень слабо помню и 3 апреля 2023 года, и пару недель после этого: моя память блокирует весь этот кошмар. Но со временем я научился жить с этим.

Я постоянно думаю о Даше. Когда я просыпаюсь, первым делом бегу проверять новости и почту в поисках информации. Вдруг я что-то пропустил, пока спал? И нужно продолжать помогать Даше, рассказывать о ней, собирать передачи. Жить с этим очень сложно. Со временем я привык к такому состоянию, но постоянная тревога и мысли о моей жене никуда не деваются. Я до сих пор нахожусь в 3 апреля, мне невероятно тяжело и сложно: постоянно беспокоишься за человека и думаешь, что еще можешь сделать для него, как помочь. Это прекратится только тогда, когда Даша окажется на свободе. 

Я не такой человек, который бросит свою единственную любовь в беде. Даша писала мне однажды, что это все одно большое испытание, которое нам надо пройти вместе. В этом я с ней согласен.

Я знаю, что моя жена все выдержит, потому что она очень любит жизнь. И уверен, что мы с ней увидимся гораздо быстрее, чем все думают. У нас был короткий, но очень искренний роман. Я нашел своего человека — я еще не встречал девушку, с которой мы бы так подходили друг другу. Даша понимает обо мне такие вещи, которые не понимаю я сам. Я очень, очень сильно ее люблю и всегда буду за нее сражаться, ждать ее и поддерживать. 

Меня вдохновил пример Алмаза Гатина — мужа [экс-координатора штаба Навального в Уфе] Лилии Чанышевой. Он ездил по разным городам, чтобы попасть на свидание со своей женой в колонии. Это невероятно сильный человек, я им восхищаюсь. Очень рад, что Лилия попала в обменные списки, что она теперь на свободе и рядом с мужем. 

Я не прошу к себе жалости или понимания. Но я очень хочу, чтобы ни один человек на свете не испытывал то, через что проходит моя жена и через что прохожу я. Самое главное — чтобы Даша вышла из колонии живой, чтобы она оказалась на свободе. А со всеми остальными проблемами мы разберемся потом.