Валерий Соловей — один из самых популярных политических обозревателей русскоязычного ютуба. Его профиль — конспирологические прогнозы и удивительные инсайды, которые не может подтвердить никто, кроме него самого. Самый свежий пример — сообщение о «смерти» Владимира Путина 26 октября, которое распространил сам Соловей и телеграм-канал «Генерал СВР», который с ним связывают. Соловей не раз говорил, что его амбиции простираются гораздо дальше, чем просто популярность в медиа: он собирается участвовать в реальной политике. О том, как именно и когда, — с ним поговорил редактор «Холода» Максим Заговора. Разговор состоялся до того, как Валерий Соловей объявил о смерти Владимира Путина.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Вы планируете стать политиком?
— Хорошо, что вы эту тему затронули, потому что она не очень популярна на фоне того, что привлекает внимание зрителей и слушателей. Да, у меня есть политические амбиции, я этого не скрываю. Я всегда высказывался на сей счет довольно осторожно, но тем не менее вполне определенно.
И президентские амбиции тоже?
— Что касается президентских амбиций, я всегда формулировал это таким образом: посмотрите на Путина и вы поймете, что не так сложно его заменить. Вы поймете, что выбор из людей, способных управлять Россией лучше, чем Путин, гораздо больше, чем кажется.
У меня, безусловно, есть значительный политический потенциал. Реализация этого потенциала будет зависеть от того контекста, в котором мы окажемся. У меня нет сомнений, что скоро начнется очень мощная динамика. Она начнется, как это всегда в России бывает, неожиданно для всех. Поначалу будет идти ни шатко, ни валко, потом бурно и стремительно. И она откроет новые возможности, в том числе возможность для возвращения политики в Россию. Ну, политики в ее более или менее классическом понимании, а не в том, что сейчас называют политикой.
Это, кстати, одна из главных причин, по которой я остаюсь в Российской Федерации, несмотря на все риски. В тот момент, когда это произойдет, надо находиться здесь. Действовать придется в России и действовать придется быстро.
А что именно предлагаете вы?
— Я предлагаю воспользоваться тем окном — поначалу щелочкой, — которое для нас откроется. Причем я говорю совершенно откровенно: никакой демократической революции в России не будет. Шанс на это мы упустили благополучно. В 2011–2012 годах были некие слабые возможности. Мы их не использовали.
Сейчас все начнется как результат конфликта элит. Причем это будет очень серьезный конфликт — борьба за наследование путинской власти, за сохранение или переформатирование путинской системы. И вот часть из этих элитных группировок, в общем, я даже знаю какие, обратятся к обществу и к лидерам общественного мнения с тем, чтобы получить поддержку. Это звучит не очень приятно, это, наверное, выглядит цинично, но сейчас это единственный реалистический подход к изменениям Российской Федерации. То есть давление снизу само по себе практически исключено.
Вы сказали, что ваши действия зависят от того, как будет развиваться ситуация. При этом вы сейчас довольно конкретно описали, как именно, по вашему мнению, она будет развиваться.
— Я могу спланировать до определенной поры — до того, как надо будет предпринять первые шаги. Это, знаете, как у [писателя и теоретика войны Карла фон] Клаузевица: вы можете разработать самую прекрасную военную диспозицию, но, как только начинается реальная война, ваша диспозиция пойдет к чертям через два-три часа. То же самое в политике. Я вам изложил некую общую схему сейчас. Я думаю, вы согласитесь с тем, что она логична и укоренится в российской действительности. Хотя могут быть предложены альтернативные точки зрения, безусловно, я это всячески приветствую. Но как конкретно это будет происходить, с какой скоростью, главное — с какими игроками, это не очень понятно.
Это может произойти очень стремительно. Оптимисты из числа моих добрых знакомых, которые относятся как раз к этой самой элите, говорят, что на все про все уйдет несколько месяцев. Я, честно говоря, считаю, что потребуется больше времени. Но даже срок в год был бы очень коротким на фоне того более чем 20-летия, которое мы с вами переживаем.
И все-таки какую роль в этот период перемен вы отводите именно себе?
— Это роль коммуникатора, во-первых. И во-вторых, это роль лидера общественного мнения, который в нужное время скажет нужные слова и призовет к нужным действиям. Но только в том случае, если будет благоприятный контекст.
К каким именно «нужным действиям» вы призовете?
— Естественно, я не собираюсь призывать людей к тому, чтобы они поддержали ту или иную элитную группировку. Это абсолютно исключено, потому что это будет воспринято заведомо негативно. И для меня лично неприемлемо. Я могу сказать людям, что у нас открылся шанс и нам надо совершить определенные действия.
Помните партию «Демократический Союз» (первая открыто провозгласившая себя оппозиционной политическая партия в СССР. Среди лидеров были Валерия Новодворская, Евгения Дебрянская, Валерий Терехов. — Прим. «Холода»)? Для партийных билетов они взяли в качестве эпиграфа знаменитую фразу Александра Галича: «Смеешь выйти на площадь в тот назначенный час?!» Вот это будет первый шаг — готовность выйти.
И здесь надо преодолеть экзистенциальный страх, который сейчас прочно вбит в российское общество. Даже если я буду знать, что, допустим, силовые структуры будут заблокированы или они будут придерживаться нейтралитета, что высоко вероятно, людям надо преодолеть страх, который находится в них самих. Как и мне самому тоже. Естественно. Я такой же, как и все. Понимаете? Страх — это общее для всех живущих сейчас в России. Но я стараюсь, тем не менее, этот страх обуздывать и держать под контролем.
Почему вы используете в отношении себя словосочетание «лидер общественного мнения», а не просто «лидер»?
— Хорошо, что вы на это обратили внимание. Лидером я смогу стать только в том случае, если на мой призыв откликнутся люди. Откликнутся они или нет — это большой вопрос.
А зачем вообще в этой ситуации понадобится Валерий Соловей? У общества будет, возможно, свободный Алексей Навальный и все остальные политики, которые получат возможность свободного высказывания и агитации.
— Я это допускаю и я это приветствую. Чем больше будет лидеров общественного мнения, или общественных лидеров, или политических, тем лучше. Главное, чтобы ими двигала одна цель. Надеюсь, цель у нас общая.
Но я знаю, что я могу повлиять на общество, по крайней мере на часть. У меня в этом нет никаких сомнений. Вот проверим, насколько будут реальны мои предположения, как они воплотятся и во что.
Но я к чему веду. К тому, что то, что произойдет, не очень понятно, как будет развиваться. Потому что реальность изменится. Мы вступим в новый период отечественной истории. Переход к этому новому периоду будет носить остро кризисный характер. В этом у меня нет никаких сомнений. Да, впрочем, этих сомнений нет уже ни у кого. Ну, из тех людей, которые вообще в курсе происходящего.
И все-таки что именно должно будет потребовать общество. Выборов?
— На первом этапе общество никак воздействовать на власть не сможет и многое будет вообще проходить для него невидимо и скрыто. Потому что первый этап — это даже не грызня и не возня бульдогов под ковром, а кровавая схватка бульдогов. Они будут перегрызать горло друг к другу. Но потом часть этих бульдогов обратится к зрителям. Мы с вами в роли зрителей. Мы можем оставаться в роли зрителей, можем участвовать.
Если мы участвуем, то мы формулируем общие требования. Они мне кажутся вполне очевидными — это учредительные выборы. То есть, естественно, первым пунктом пойдет освобождение всех политзаключенных, в том числе посаженных по экономическим статьям, и полная их реабилитация. А вторым — проведение учредительных выборов.
А до выборов, да, создание коалиционного правительства на основе этой широкой коалиции, которую мы формируем. Потом, одновременно с выборами, референдум, на котором принимается новая Конституция. С моей точки зрения, очевидно, что после 2020 года, я имею в виду плебисцит Конституции, Российская республика прекратила свое существование в том виде, в котором она формировалась с 1990 по 1993 год. Ее больше нет просто. Это гигантская фикция. Надо учреждать новую Российскую республику. То есть довольно обычный перечень требований.
Естественно, это все для тех, кто более или менее политически ангажирован. Будут и другие лозунги — их будет семь-восемь. Допустим, возвращение прежних значений пенсионного возраста. Я знаю, что с экономической точки зрения это возможно. Это то, что обеспечит поддержку.
И вот, выдвигая такие требования, мы тем самым создаем прообраз коалиции и определяем стратегию действий, политическую и во многом экономическую тоже. Да, мы готовы протянуть руки тем, кто готов с нами сотрудничать. В том числе это будет значительная часть чиновничества. Но одновременно мы не будем скрывать свое намерение провести люстрацию. Требование люстрации — это не требование мести, это условие эффективного функционирования того государства, которое мы будем создавать, новой Российской Республики. Понятно, что вся судебно-правовая система должна быть люстрирована. Кстати, могу вас уверить, что уже есть подготовленные варианты люстрации. То есть это не просто лозунг.
Подготовленный кем?
— Людьми, которые рассчитывают участвовать в этих событиях, потенциальных, гипотетических, которые мы с вами обсуждаем. Это подготовлено специалистами, я подчеркиваю, специалистами из судебно-правовой среды.
А эти люди не подлежат люстрации?
— Почему? Это будет распространяться и на них. Вы знаете, в российском чиновничьем корпусе сейчас огромное количество людей, которое тяготятся положением дел. Они считают нынешнее положение не просто ошибочным и опасным, а откровенно преступным. И хотели бы лучшего и для страны, и для себя, конечно, тоже.
Для них появляется уникальная возможность — я бы сказал, извините за цинизм — выйти из воды сухими. Если они не совершали преступлений, то просто уходят на покой. Рано или поздно с них будут сняты санкции. Хороший дом, хорошая жена, хорошие активы. Что еще надо, чтобы спокойно встретить старость?
Можете озвучить свои критерии тех самых военных преступлений для в том числе чиновничьего аппарата? То есть, допустим, Мишустин — военный преступник или нет? Все ли участники Совета безопасности военные преступники?
— Я не готов сейчас заниматься спецификацией. Я полагаю, что должна быть комиссия, которая выработает четкие, понятные и главное, прозрачные критерии.
Надо положить конец прошлому, порвать с ним окончательно и бесповоротно. Сделать то, что не сделали после августа 1991 года. И я понимаю, почему не сделали: не хотелось ссориться с теми, с теми, с теми. Но сейчас у нас есть понимание, что там была допущена стратегическая ошибка.
В этот раз мы таких ошибок не допустим. Да, мы совершим другие, потому что, если вы двигаетесь вперед, вы не можете не совершать ошибок. Но мы хотя бы не совершим тех ошибок, которые сделали в прошлом.
Ну, естественно, вопрос очень важный — это примирение с Украиной. Выход на мирные переговоры. Потому что без этого не будут сняты санкции, а Россия не может успешно развиваться без снятия санкций.
А что первично: все те шаги по новому устройству России, которые вы перечислили, или прекращение войны?
— Это все очень похоже на традиционный английский завтрак, когда вы должны одновременно подать яйца горячие с беконом, сосиской, фасолью, холодный сок, гренки, которые еще не остыли, и кофе или чай с молоком. Эти проблемы придется решать одновременно.
Что-то можно сделать довольно быстро, но для того, чтобы запустить экономику, по большому счету необходимо снятие санкций. Мы это очень хорошо понимаем. Санкции нельзя снять без заключения мира с Украиной. Или по крайней мере без начала мирных переговоров и ощутимых шагов, которые будут сделаны с российской стороны навстречу Украине. Это будет очень широкий компромисс, с моей точки зрения.
Кто будет сидеть напротив Зеленского и вести переговоры с российской стороны?
— Представители коалиционного правительства, которое возникнет в России. Первым шагом мы предложим прекратить огонь, обменяться военнопленными по принципу «все на все» за исключением тех лиц, которые причастны к военным преступлениям — таких будет все равно немного. Мы должны будем вернуть Украине детей — это то, что делается сразу же, без всяких переговоров. Все остальное будет обсуждаться, потому что очень легко произнести лозунг: вы отступите на границы, как говорят украинцы, 23 февраля. А вооруженные силы, которые там стоят? А минные поля? А люди, которые в той или иной степени проявили лояльность России?
Это вопросы, которые не имеют быстрого решения. Они имеют решение, если есть политическая воля. Но это не должно быть похоже на то, как в свое время выводили советские, а уже потом российские войска из Германии: как вы помните, это превратилось в бегство и, в общем, социальную катастрофу для сотен тысяч людей. Да, это все можно сделать быстро, если на то будет воля и план. Но первые шаги мне кажутся совершенно очевидными.
Ну и плюс очень важно сразу дать однозначную политическую и юридическую квалификацию действий предшествующей власти.
Тут мы переходим к фактору армии. Кто будет командовать военными и силовиками в транзитный период, если все нынешние командующие участвовали в войне или репрессиях?
— Ну давайте так: я вам не буду называть фамилию потенциального министра обороны, но это будет штатский человек. Я очень хорошо знаю, что большинство генералов генштаба готовы принять новую власть и готовы согласиться с прекращением военных действий и с выводом войск. Я подчеркиваю, подавляющее большинство. Это совершенно точно. Потому что для них это условие того, о чем я говорил: если вы не замараны в преступлениях, то у вас есть шанс спокойно доживать свою жизнь.
Я могу вам сказать, что, допустим, Герасимов очень долго был противником военной операции против Украины. И последовательным противником, где-то до 2021 года, пока его психологически не сломали.
Я понимаю, что они могут быть заинтересованы в прекращении войны, но они уже приняли участие в военных преступлениях. Как быть?
— Вы задаете естественные вопросы, но на них пока нет ответа. Я не исключаю широкой амнистии военнослужащих. Я напомню вам, что даже когда нацистская Германия проиграла и подписала капитуляцию, то преследованию подвергались только члены СС. Но не офицеры и рядовые, если они не совершали военных преступлений.
Они стали частью послевоенного германского общества. По счастью, вовлеченность современной России в военные действия не столь значительна. Да, наверное, через них прошло уже около миллиона человек. Но все-таки, согласитесь, это не та тотальная война, которая бушевала по миру в середине прошлого века и речь не идет о десятках миллионов. Поэтому эту группу можно интегрировать. Это не составит проблем, с моей точки зрения.
А третьи страны, например, США или Китай, в этот период российских перемен кем будут? Акторами или наблюдателями?
— Наблюдателями. Они не будут вмешиваться. Они и сейчас знают, что Путина замещает двойник, и их это устраивает. Главное для них, чтобы в России была сохранена политическая стабильность, чтобы ядерное оружие не вышло из-под контроля, а для китайцев еще важно, чтобы соблюдались все договоры в отношении Китая.
Хорошо, вернемся к вашим политическим амбициям. Предположим, что выборов удалось добиться. Вы идете на эти выборы?
— Да, я хочу в этом участвовать. И, если все сложится, я, конечно же, буду.
Вам важно быть лидером какой-то политической силы или партии? Или вы готовы примкнуть к кому-то?
— Зависит от ситуации. Вопреки тому, что говорил Юлий Цезарь, вторым в Риме быть лучше, чем первым в деревне.
Какие политические ценности вы будете продвигать?
— Я бы назвал это более или менее консервативными ценностями. Это не то, что называют консерватизмом в России сейчас, не ужасная смесь архаики с реакционностью. А что-то более или менее в западном понимании — вот в духе Республиканской партии 1970-х годов прошлого века, допустим. Да, я сторонник традиционных ценностей, но это не означает, что меньшинство должно подвергаться дискриминации.
Что касается вопроса о том, какой России республикой быть — парламентской или президентской, — я предлагаю внести в будущую конституцию переходное положение. И по истечении, допустим, двух общенациональных избирательных циклов, где-то через 8–10 лет, провести референдум. Потому что легко сказать, что президентская власть, точнее суперпрезидентская власть, себя скомпрометировала. А что, парламентская не скомпрометировала? А сколько времени потребуется на то, чтобы создать полноценно эффективный парламент? Что, за год мы его создадим? Нет. Вот и говорю, два общенациональных избирательных цикла, а потом референдум на сей счет.
Описывая свои политические взгляды, вы как будто избегаете слова «национализм», но вообще-то мы узнали о Валерие Соловье именно как о представителе националистического движения. Вы стесняетесь этого?
— Нет, я и сейчас остаюсь русским националистом, но дело в том, что сам этот термин вызывает в России, да не только в России, негативные коннотации.
Не без повода.
— Да, хотя я не вкладываю в это слово ничего отрицательного, потому что, когда я говорю о национализме, я имею в виду политическую нацию. Хотя это политическая нация, которая все равно имеет этническое измерение: русский язык, русская культура и многое из того, что в общем привнесено сюда русским этническим ядром.
Это первая причина, почему я сейчас не пользуюсь этим термином так активно, как прежде. А вторая — это отсутствие поддержки у националистических лозунгов.
У националистов как была поддержка 20 лет назад около 10–15%, такой же сейчас остается. И посмотрите, это точно совпадает с цифрами активной поддержки «специальной военной операции» (по оценке независимого исследовательского агентства ExtremeScan, доля «убежденных сторонников войны» составляет 30-35%. В то же время, по оценкам гендиректора ВЦИОМ Валерия Федорова, поддержка «партии войны» в России составляет 15%. — Прим. «Холода»). Я не хочу сказать, что ее поддерживают только националисты, это не так. Но я думаю, что значительной частью эти категории могут пересекаться.
Единственное, что сейчас может быть востребовано из национализма — это лозунги эффективной миграционной политики. Я подчеркиваю: не запрет на миграцию, это невозможно, но эффективная миграционная политика. Вот этой политикой тоже придется заниматься. Это уже общенациональная проблема. И будет, конечно, партия националистов, а учитывая их «склонность к объединению» — не одна партия, а несколько.
Но, повторюсь, очень важно понимать, что набор целей, разделяемых нами сейчас, — это общий набор. Это то, чего хочет общество. И в этом, я думаю, все едины. Левые, правые, центристы, панки, скинхеды, гомосексуалисты. Все хотят сейчас более или менее одного.
Давайте тогда как раз о скинхедах и гомосексуалах. Вы за гомосексуальные браки или против?
— Вы знаете, у меня нет четко сформулированного мнения. Я не очень понимаю, чем сожительство, которое реально существует сейчас в России, хуже брака? И насколько это проблема актуальна? Для какой части общества? Я не знаю этого. Этот вопрос во многом в России сейчас табуирован, как вы хорошо знаете.
А тот минимум, с которого мы безусловно начнем, — это отмена дискриминации по любому признаку. Дискриминации не должно быть места, и это относится, конечно же и к ЛГБТ.
Теперь о скинхедах. Вы сказали, что националисты поддерживают войну, но ультраправые россияне воюют в том числе и на стороне украины. Лидер «Русского добровольческого корпуса» рассказывал, что и у него есть политические амбиции. Они хотят вернуться в Россию после войны, хотят признания их заслуг — медалей и почестей — и хотят участвовать в политике. Ваша позиция по этому поводу?
— Я сомневаюсь, что любая российская власть им вручит медали. У меня очень серьезные сомнения, какой бы она демократичной ни была. Судя по тому, как их встречали на российской территории, ничего им не светит. И, кстати, могу вам сказать, что во время консультаций, которые проводятся на предмет мирных переговоров между Россией и Украиной, одно из требований России — это выдача этих людей. Украинская сторона, в общем, относится к этой просьбе позитивно. Это очень интересный пункт, правда?
Для подавляющего большинства граждан России они предатели. Они не борцы за свободу, не борцы сопротивления. Надо исходить из этого. Возможно, это отношение изменится.
Я вам напомню, что антифашисты в нацистской Германии тоже не приветствовались. И отнюдь не только властями — добропорядочные граждане, подданные Третьего Рейха их сдавали. Охотно. Сами. Поэтому посмотрим, но сейчас позиция подавляющего большинства негативна. И, соответственно, как при такой позиции заниматься политической деятельностью в России? Если вы вообще сможете вступить на ее территорию, не будучи арестованным.
Вы верите, что после окончания войны и демократических перемен, если они случатся, Россия сможет восстановить свою репутацию, а может быть, даже стать модной страной, которая пережила и в конечном итоге победила диктатуру?
— Экономические отношения мы сможем восстановить с Западом довольно быстро. Это будут плодотворные отношения. Но все, что касается репутационных пятен, — это надолго. С моей точки зрения, презумпция недоверия, особенно у тех стран, которые были частью Советского Союза, и в тех странах, которые были частью социалистического лагеря, конечно, будет сохраняться. Надо из этого исходить. Нас будут недолюбливать. Ну, что делать, ничего страшного, переживем.
