Математик, профсоюзный активист Михаил Лобанов из Москвы стал, может быть, главным открытием избирательной кампании 2021 года. По итогам голосования на участках он уверенно победил пропагандиста Евгения Попова, но тот все равно прошел в парламент благодаря результатам электронного голосования — Лобанов и его сторонники считают, что их сфальсифицировали. После этого у Лобанова начались проблемы: его объявили «иноагентом», уволили из МГУ, к нему приходили с обысками по «делу Ильи Пономарева». Лобанов был вынужден покинуть Россию, но называет свой отъезд не эмиграцией, а «политической командировкой». Редактор «Холода» Максим Заговора выяснил, в чем именно она заключается.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Вы уехали из России, вас уволили из МГУ, статус «иноагента» не позволяет вам преподавать. Как вы выживаете?
— Сейчас я вынужден искать позицию в зарубежных университетах и институтах. Пока живу на отпускные, которые мне заплатили перед увольнением. Преподавателям в России положено 56 дней отпуска, в начале своего «отпуска» я получил деньги, и он все еще продолжается.
Для зарубежных университетов ваша политическая биография — это плюс?
— Главный критерий все-таки профессиональный, но из опыта поиска и общения с коллегами могу сказать, что да, в европейских университетах иметь активную политическую позицию, участвовать в профсоюзном движении — это норма, и, когда зарубежные коллеги узнают, что у меня были неприятности из-за такой деятельности, их это побуждает к солидарности. Так что это помогает.
Как вы вообще оказались в политике, будучи математиком?
— Когда я приехал в Москву и поступил на мехмат, мне приходилось решать десятки задач каждый день по разным предметам. Если от этого не отвлекаться, можно сойти с ума. Я спасался так: пошел в лыжную секцию, много бегал и много читал. И вот сначала я закрыл дыры по школьной программе, а потом начал читать контркультуру. Знаете, у Ильи Кормильцева, который писал тексты для группы Nautilus Pompilius, была серия «Ультра.Культура» — помню, что она меня подтолкнула к изучению политфилософии наряду с книжкой «Истоки и смысл русского коммунизма» Бердяева, которая попалась мне в букинистическом магазине. Уже потом пошли Ленин, Троцкий, вещи, связанные с критической теорией.
А ближе к аспирантуре пришло понимание, что эти тексты должны как-то соотноситься с окружающей действительностью. Я просто начал смотреть вокруг, искать других людей, которые про все это говорят, пишут, пытаются что-то сделать. Так я познакомился с левыми активистами, через них — с Конфедерацией труда России, с профсоюзниками, которые помогают устраивать забастовки, поволонтерил на разных кампаниях и втянулся.
А вас не разочаровали российские левые? Согласитесь, что веселые наркоманы-террористы из книжек Кормильцева и наши кабинетные коммунисты сильно отличаются друг от друга.
— Нет. Понятно, что книжки — это книжки, но и в них написано, что жизнь людей, которые сознательно исключают себя из любой политики, абсурдна и скучна. И в реальной жизни то же самое. Заниматься политикой в России многие годы было неблагодарным, непростым делом, но не заниматься ей — это значит разочароваться в жизни.
Многие годы? Не то что сейчас?
— Сейчас в каком-то смысле проще. Риски больше, все плохо, но чувствуется, что есть потенциал серьезных изменений. Более быстрых, более глубоких преобразований, чем можно было предположить три-четыре года назад.
Почему вы так считаете?
— Мы видим, что система идет вразнос. Она не может оставаться стабильной после тех решений, которые были приняты. В первую очередь я говорю о вторжении в Украину, во вторую — о мобилизации. Мы видим такие кризисы, как мятеж Пригожина. Да, он быстро растворился, а после взрыва самолета, видимо, совсем остался в прошлом, но это все равно является подтверждением того, что система вышла из равновесия и эти кризисы будут происходить снова и снова. В какой-то момент либо власть имущие будут вынуждены начать процессы трансформации внутри России, либо начнут происходить стихийные события. Тут уже возможны разные сценарии.
Давайте хотя бы один опишем.
— Нынешняя верхушка убирает Путина, меняет риторику, начинает искать выходы из текущей войны, нащупывать точки соприкосновения с лидерами других стран. Она оказывается вынуждена провести выборы, которые будут выгодно отличаться с точки зрения конкурентности и свободы слова от тех выборов, к которым мы привыкли за последние годы.
«Нынешняя верхушка» — это кто? И «убирает Путина» — это как?
— Этого мы не знаем. Но и мятеж Пригожина никто в чистом виде не предсказывал, а он произошел.
Только он не состоялся.
— Он не дошел до своего логического завершения, до острой фазы, но он состоялся, и это свидетельствует об остром кризисе в российской системе власти. И эти события показали людям и в руководстве армии, и в других государственных органах, что Путин может быть слабым. Что у него нет реальной поддержки в обществе. Что никто не вышел на площади «сплотиться вокруг президента».
Может быть, потому что Пригожин сам подчеркивал, что не угрожает президенту, а идет на Шойгу и Герасимова?
— Но сам Путин заявил, что это государственный переворот, мятеж и Россия в опасности. И после этих заявлений мы не увидели ни в одном городе хоть сколько-нибудь заметных выступлений кого бы то ни было в поддержку Кремля. Такие кризисы еще будут, и наша задача — не гадать, как они начнутся, а делать то, что мы можем делать, чтобы общество подошло к этому моменту более подготовленным, чем к первому мятежу.
Вы анонсировали создание некой организации за границей, которая сможет «трансформировать режим». Расскажите подробнее.
— Не совсем так. Я говорил, что еду в вынужденную политическую командировку, чтобы вносить свой вклад в то, чтобы такая организация появилась.
Вносить свой вклад во что? Уже ведется строительство такой организации?
— Я не вижу, чтобы оно велось. Но при этом мы видим, что за границей возникает множество новых проектов, а некоторые проекты, которые существовали в России, возрождаются в новых формах. Все это — подготовка почвы к появлению массовой демократической организации за рубежом, внимание которой будет сосредоточено внутри России.
Но и сейчас оппозиция периодически собирается в разных городах Европы.
— Нет, я имею в виду другие проекты. Я не имею в виду условное «собрание в Брюсселе», куда кто-то пытается свезти деятелей российской оппозиции прошлого — как будто бы это имеет какое-то значение или большой политический смысл. Я говорю о небольших проектах, которые делают активисты, — они связаны с поддержкой политзаключенных, помощью беженцам из Украины, новыми медиа. Вот это и есть создание той самой почвы для организации, которая ставит перед собой политические цели.
Это общие слова. Я представляю себе зрителя или читателя этого интервью, и, возможно, в этот момент у него уже текут слезы. Он просит: дайте мне какую-то конкретику. Вот был мятеж Пригожина, демократическая оппозиция никак им не воспользовалась. И сейчас мы не видим подготовки к тому, чтобы в следующий раз все прошло по-другому.
— Я не могу гарантировать, что у нас через месяц будет четкий план того, что нужно делать в первые часы подобного кризиса. Но что мы делаем сейчас? Конкретные вещи. Например, в рамках кампании по освобождению Бориса Кагарлицкого готовим акцию солидарности 16 сентября в разных городах мира. Они должны вовлечь и активистов, уехавших из России, и наших единомышленников в других странах. То есть мы пытаемся выстроить взаимодействие с нашими политическими союзниками за рубежом, выстроить структуру, которая сможет проводить очные мероприятия с самой широкой географией.
Так эти акции уже проходят. Вам кажется, что антивоенные митинги в центре Вильнюса приближают нас к большим митингам в центре Москвы?
— Уличная активность за рубежом не должна концентрироваться только на теме войны и политзаключенных. Хотя это, безусловно, очень важные темы. Мне кажется, что мы должны прилагать усилия к тому, чтобы вне России месяц за месяцем звучали темы социального протеста. Чтобы через уличные акции, через освещение в местных СМИ, через взаимодействие с иностранными политиками международное сообщество увидело, что внутри России на самом деле идет та же социальная жизнь, что и в других странах. Что это не страна, где есть Путин, его верхушка, а остальные забились в угол, ни о чем не думают и просто выживают. А что в этих тяжелейших условиях есть и экологические протесты, и трудовые. Вон недавно профсоюз работников метрополитена решился фактически на забастовку — массовый уход сотрудников на больничный.
Вы правда думаете, что для иностранного политика, который считает, что все россияне за Путина и за войну, забастовка работников метро может стать серьезным аргументом, чтобы изменить свою точку зрения?
— Если человек хочет что-то разглядеть внутри России, это будет для него аргументом. Мы видим, что даже в Украине, даже в условиях войны меняется общественное мнение в отношении россиян. Мы видели результаты опросов, которые проводились прошлым летом и сейчас, — насколько украинское общество готово к диалогу с людьми из России, которые занимают антивоенную позицию. Ситуация очень сильно статистически сместилась. Но она же не сама по себе сместилась. Это заслуга активистов, волонтеров, которые помогали беженцам из Украины, тех, кто публично высказывал антивоенную позицию. Весь мир видит, что в России много людей с антивоенной позицией. Да, если человек для себя уже решил, что в России безжизненная пустыня, которой правит Путин, а все остальные слепо подчиняются, то он, конечно, будет слушать Каспарова. Каспаров будет для него воспроизводить эту картинку, и оба будут довольны.
Тогда сформулируйте все-таки, пожалуйста, максимально конкретно: я, политик Михаил Лобанов, в ближайшее время предприму… что?
— Повторюсь. Сейчас мы с единомышленниками, с которыми работали на выборах 2021 года, с которыми мы делали общественные и профсоюзные кампании, готовим акции солидарности с Борисом Кагарлицким. Да — это один политзаключенный. Но он знаком многим политическим силам и левым интеллектуалам за рубежом. И борьба за него может заставить этих людей выделить свое время и что-то сделать. Мы объединяем российских активистов и зарубежные политические силы с левого фланга, причем и в Европе, и за пределами Европы, для совместных действий.
Мы нарабатываем опыт международных кампаний, чтобы затем применить его для обсуждения того, каким может быть выход из текущей войны, каким должен быть послевоенный мир и каким должно быть место простых людей в этом мире. Мы идем к интернациональной коалиции, которая сможет ускорить прекращение нынешнего конфликта и участвовать в построении послевоенного мира, в котором будут учтены интересы и простых россиян, и простых украинцев.
