Лучше быть стервой, чем дурой

С начала 1970-х до конца 1980-х из Советского Союза в США переехали больше 125 тысяч евреев и членов их семей. На новой родине они обустраивались по-разному: некоторые в конце концов вернулись, некоторые создали эмигрантские сообщества, где говорили по-русски и жили по-советски, некоторые постарались интегрироваться в американскую жизнь и принять американские ценности. Раиса Чернина когда-то покинула советскую Беларусь, потому что там не было уважения к человеку, — и когда нашла его в США, решила ответить новой стране взаимностью: теперь она организует в Нью-Йорке конкурсы красоты для бабушек, помогает русскоязычным ветеранам американской армии и пытается передать соседям по комьюнити свою любовь к полицейским. Спецкор «Холода» Олеся Остапчук рассказывает историю Черниной.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

В зале ресторана «Националь», который расположен в Брайтон-Бич, районе Нью-Йорка, где с 1970-х селились эмигранты из СССР, визажисты подкрашивают брови бабушкам. В данном случае это слово обозначает вовсе не возраст, а именно что семейный статус. Некоторым женщинам, пришедшим в зал, меньше 50 лет. Другие родились еще до Второй мировой войны. У кого-то один внук, а у кого-то — 11. Каждая из них пришла сюда, чтобы участвовать в конкурсе «Ваше величество бабушка»

— Девочки! — кричит, пожалуй, единственная в этом зале женщина без детей, организатор конкурса Раиса Чернина. — Все встали на репетицию сюда, девочки!

«Девочки» в нарядных платьях и костюмах выстраиваются на сцене в ряд, некоторые — в шляпках и с рядами бус на шее. «Наша песня», — командует музыкантам Чернина и начинает дирижировать. «Когда простым и нежным взором…» — запевают женщины нестройным хором.

Они поют на русском, потому что все они приехали в Америку из стран, где говорят на русском языке. Мара Гольдштейн родилась в Тирасполе, а во время войны эвакуировалась в Казахстан; сейчас ей 86 лет, и она бодрее многих женщин, которые годятся ей в дочери: работает сиделкой, водит машину, носит диадемы со стразами и жемчужные бусы в несколько рядов. Анна Малкина-Шумаева тоже пережила войну, а уехала из родного Смоленска уже после распада СССР — в 1993 году. У каждой женщины, которая пришла сегодня в зал «Националя», своя история прощания с родиной и обретения нового дома.

Конкурс «Ваше величество бабушка» проходит каждый год, а готовятся к нему участницы несколько месяцев: придумывают танцевальные и песенные номера, подбирают костюмы под образ. «Мне очень нравится продумывать каждую деталь, — говорит Малкина-Шумаева. — Я с детства любила театрализованные представления. Этот конкурс — одно удовольствие, это наша жизнь!»

20 лет назад Раиса Чернина — к тому моменту ей было 50 с небольшим и она уже давно жила в Нью-Йорке — разговаривала со своей мамой. Та посмотрела по телевизору конкурс «Мисс Америка» и задалась вопросом: почему конкурсы красоты бывают только для молодых? Чернина решила изменить ситуацию — и придумала конкурс для бабушек, заменив выступления в бикини на творческие соревнования. Ей хотелось изменить отношение иммигрантов к пожилому возрасту и показать их внукам, что бабушка — не старушка в халате, которая все время жарит котлеты, а многогранная личность, полная жизни. 

Проигравших в «Ваше величество бабушка» не бывает. Строгих критериев отбора тоже нет: главное — иметь внуков. Каждый год Чернина придумывает для конкурсанток новые задания: например, сыграть в баскетбол или покрутить обруч. В 2016 году, накануне выборов президента, бабушки должны были написать на английском фамилии главных кандидатов — Дональда Трампа и Хиллари Клинтон. «У нас некоторые участницы не говорят на английском, и результаты были забавные, — говорила Чернина. — Женщины смеялись сами над собой». 

Когда бабушки заканчивают петь песню, все участницы идут переодеваться. На сцену выходит конферансье (он же муж Черниной) и на английском объявляет очередной конкурс открытым. 

В 2022 году награду за «хранение семейных традиций» получила 43-летняя Белла Ибрагимова с сыном и внучкой. Она переехала в США совсем недавно из Казахстана, потому что у ее мужа возникли «большие проблемы». «[Победа] — это была большая радость, — рассказывает она. — Мои родители до сих пор в шоке: кто бы мог подумать, только переехали — и уже в таких конкурсах выигрывают». По словам Ибрагимовой, конкурс, придуманный Черниной, помог ей справиться с культурным шоком. «У меня была такая депрессия, я постоянно плакала, — вспоминает она. — Новая страна, мы заехали сюда с одним пакетиком».

Примерно так же за 40 с лишним лет до нее в Америку приехала молодая Раиса Чернина. Иммигрировав в США, она долго искала свое счастье — и в какой-то момент все-таки нашла.

В 1980 году, сходя с трапа самолета на американскую землю, 32-летняя Раиса Чернина напевала песенку по мотивам стихотворения Владимира Маяковского «Бродвей»: «У нас, у русских, собственная гордость». Впрочем, из Советского Союза ее семья уехала по еврейской линии — и в полной мере испытала на себе тяжелую судьбу евреев Восточной Европы.

Когда началась Вторая мировая война, ее родители жили в Западной Беларуси. Проводив мужа на фронт (там он впоследствии погиб), мать с двумя детьми вскоре была вынуждена бежать на восток от немецкого наступления. По дороге к Минску во время налета погиб ее сын; могилу ему рыли своими руками. Когда белорусскую столицу, где мать Черниной жила у своей сестры, оккупировали, ее зять сказал, что им нужно уезжать, — а через две недели сдал их немцам. «Он выдал не только маму, он выдал еще свою жену, — рассказывает Раиса Чернина. — Он хотел выжить. Я пытаюсь понять, но понять это вообще невозможно». 

Из еврейского гетто мать Черниной сумела сбежать и после войны вернулась в Минск. Там она познакомилась с новым мужем — будущим отцом Раисы. Он тоже потерял близких во время войны: нацисты убили его первую жену и их общих детей; сам он до того сбежал из Беларуси, потому что знал, что его как члена партии большевиков ленинского призыва точно расстреляют. «[Отец] отдал все стране и партии, не получив ничего взамен, даже хорошую квартиру, — рассказывает Чернина. — Мы жили в доме, в которой были повешены его жена и дети». 

О войне в семье старались не говорить, а еврейское происхождение оказалось проблемой и в СССР. Когда Черниной было 20, паспортистка в графе «Национальность» в ее документах написала «еврейка», хотя у мамы значилось, что она «белоруска». Чернина пришла домой в слезах: она понимала, что в советской реальности это во многом приговор: евреев много куда не брали учиться и работать. 

«Муж моей сестры сказал: “Подожди, что значит она написала "еврейка"? Потому что знает это? Документ выдан на основании документа. По документу твоя мать белоруска”, — вспоминает Чернина. — Тогда я впервые поняла, что надо воевать за себя. И пошла разбираться в паспортный отдел. Она мне выдала нормальный документ, но вслед закричала: “Я вас, жидов, знаю!”»

К моменту, когда ее семья решила уехать из СССР, воспользовавшись эмиграционной программой для евреев, Чернина была готова покинуть родину. По ее словам, дело было не в «голосе крови»: «Я никогда не чувствовала, что я еврейка, никогда не была в синагоге». И не в политике: «Я не была диссиденткой, я хорошо жила». «Я была советским человеком, но чувствовала, что тут нет уважения к человеку, — продолжает она. — Я просто знала, что тут жить нельзя». Чернина вспоминает, как ей пришлось прибегать к связям, чтобы достать по блату обычные наволочки: «Это звучит странно, но это был маленький шаг, который помог мне принять решение [об отъезде]».

Именно Раиса (вместе с мужем ее сестры) была инициаторкой отъезда Черниных. Выездных виз семья ждала два года. Когда их наконец дали, Чернина пришла с мамой к своей тете — той самой, которую муж когда-то сдал в еврейское гетто. «Она говорит: “Если б мы знали, что это ты, дверь бы не открыли, предатели”, — вспоминает Чернина. — Я стояла в шоке. Не могла понять, за что тетка так переживает, она была приемщицей в прачечной. Но “у нас, у русских, собственная гордость”».

Чернина считает, что семья ее тети была изуродована советской властью. «Изуродованы страхом, — поясняет ее муж Александр Сиротин. — Чистки, государственный антисемитизм… Почему родственники Раисы боялись их впустить, не имея никакого риска для будущего, для карьеры? Это был страх: а вдруг сталинизм вернется, а вдруг нас арестуют как родственников? Это страх генетический. Он из поколения в поколение передается. И сейчас в России не новый страх, а тот же самый: его просто воскресили».

Еврейская эмиграция из СССР была легальной, но зачастую общественно порицалась. Например, с 1970 года учебные заведения и предприятия должны были проводить «предварительное обсуждение характеристик на ходатайствующих» об отъезде: нередко это выглядело как собрание, на котором людей унижали, используя антисемитские штампы и идеологические клише.

Получившие разрешение вплоть до перехода границы боялись, что у них отберут это право. Основания опасаться были. Изначально советская власть разрешила евреям выезд, но тайно ввела квоту 1500 человек в год. В 1970 году квота выросла в два раза, но затем появились дополнительные ограничения: уезжавшие были обязаны возместить затраты СССР на их образование, а обилие бюрократии затрудняло эмиграцию (отчасти из-за этого в США была принята поправка Джексона — Вэника, которая ввела ограничения на торговлю с Советским Союзом). На половину заявлений на выезд в ОВИРах отвечали отказом — при этом отказников, оставшихся в стране, дискриминировали еще сильнее, чем раньше. 

Точкой сбора уезжавших из СССР по программе еврейской эмиграции обычно была Вена — уже оттуда люди улетали либо в Израиль, либо в другие страны (организации «Сохнут» и HIAS, помогавшие советским евреям, предлагали им разные варианты стран, которые были готовы принять беженцев, от Израиля до США и Новой Зеландии). Из Москвы до Австрии обычно добирались самолетом, но жителям других регионов рекомендовали уезжать по железной дороге. Когда в 1980 году Черниным одобрили выезд, они поначалу собирались в Брест, где останавливался поезд в Вену, но, когда они подали документы, чтобы въехать в приграничный город, их вернули без объяснения причин. Позже выяснилось, что в тот момент советские власти закрыли город из-за массовой антикоммунистической забастовки профсоюза «Солидарность» в соседней Польше.

Другой поезд шел в Австрию через Чоп — самый западный город Украины. Теоретически Чернины должны были ехать туда одни: Раиса, ее сестра с мужем и ее мать. Но тем, кто уезжал в эмиграцию, обычно нужна была помощь: например, донести тяжелые вещи или забрать то, что не пропустит таможня, да и многим просто хотелось проводить близких до самой границы. Поэтому родственники и друзья эмигрантов часто приезжали в приграничные города без необходимого разрешения, на свой страх и риск, рассчитывая на то, что на месте можно будет «прикинуться болванами» и дать милиционерам взятку.

Раиса Чернина попросила управляющую гостиницы в Чопе, чтобы их близких поселили в том же номере, что и семью. Та согласилась, но потребовала, чтобы ей за это привезли несколько вещей — Чернина запомнила, что в списке была шляпа из лебяжьего пуха; воспользовавшись своими связями (Чернина работала на фабрике игрушек и знала даже людей из минского ГУМа), она ее достала. Когда они уже приехали в Чоп, заселились и заснули, нагрянула проверка. «Все стали прятаться кто куда, — вспоминает Чернина. — И моя сестра спряталась в туалете, ее оттуда милиционеры выволокли, говорят: “Документы!” Она показывает право на выезд. И пограничник спрашивает: “Зачем спрятались?”. Она говорит: “Из страха”». 

Все обошлось, и наутро семья отправилась переходить границу. На контрольно-пропускном пункте дети сестры стали проситься в туалет. «Я помню, как пограничник сказал: “Для вас туалет сломан”, — рассказывает Чернина дрожащим голосом; на ее глазах выступают слезы. — Но моя двухлетняя племянница совсем не могла терпеть, и нас пустили. Два солдата с оружием встали рядом с нами, один сказал: “Не закрывайте дверь, или я вас убью”. Я подняла голову и увидела дальних родственников на балконе. Двое мужчин стояли и рыдали, потому что военным ничего не стоило нажать на курок. Это было 43 года назад, но я никогда не забуду тех издевательств и не прощу». 

Так Чернина попрощалась с Советским Союзом. Из Австрии ее семья поехала в Италию, а потом — в США.

В 1987 году Раиса Чернина наткнулась в одном американском журнале на интервью с режиссером Вуди Алленом. «Он же патологически больной по отношению к Нью-Йорку, он его любит безумно, — рассказывает она. — И вот ему задали вопрос: “Если вам придется выбирать — умереть или уехать из Нью-Йорка в какой-нибудь Акрон, штат Огайо, что вы предпочтете?” Он сказал: “Умереть”. Я чуть не рехнулась. Человек готов был умереть, лишь бы не жить в Акроне, штат Огайо». 

Именно в Акроне, небольшом провинциальном городке, который когда-то называли «резиновой столицей мира», поселилась семья Черниной, приехав в Америку. Выбирать особо не приходилось: в Огайо их была готова взять на кратковременное содержание местная еврейская община, других спонсоров у Черниных не было. Так в двухсоттысячном городе впервые появились люди из Советского Союза. «Нас принимали как королевскую семью», — шутит Чернина. По ее словам, однажды они пошли прогуляться вшестером, всей семьей, и кто-то из соседей вызвал полицию для охраны «демонстрации». 

Сестра Раисы говорила «на шекспировском английском», но очень стеснялась, а Раиса — «на любом», не стесняясь совсем. Чернина, которая получила в СССР специальность «инженер-технолог по деревообработке», стала работать на конвейере на местной игрушечной фабрике Little Tikes. Работа была тяжелой, но зато можно было «постоянно задавать глупые вопросы», учиться языку и жизни. 

«Однажды я спросила коллег на моем ломаном английском: “Tell me please what does it mean — fuck?” — вспоминает Чернина. — Вся производственная линия остановилась, все стали смеяться. Меня спросили, где я услышала это слово. Я сказала, что так говорили люди на лестнице, а в русско-английском словаре я это слово найти не смогла». 

В новой жизни все было по-другому. В СССР, по словам Черниной, она привыкла к тому, что многие уносили домой с работы «все, что плохо лежит», — и когда с их акронской фабрики уволили сотрудницу за кражу туалетной бумаги, это произвело на нее впечатление. Когда продавец в магазине несправедливо обыскал ее маму, заподозрив ту в краже продуктов, коллеги объяснили, что такое нельзя игнорировать, и научили Чернину отстаивать свои права. По ее словам, именно «там, на конвейере, эти простые люди учили [ее] быть свободным человеком» — и формировали ее новые ценности и принципы. «Если меня незаслуженно обидели, я вернусь и заслужу [обиду], потому что лучше быть стервой, чем дурой», — описывает она один из них. Однажды кто-то спросил ее на фейсбуке, как бы она описала себя, и Чернина ответила так: «I’m sorry, but I’m fucking bitch».

Когда ее сестре предложили работу в IBM, она переехала с семьей в штат Нью-Йорк, а Раиса с мамой остались в Огайо. Чернина водила машину, работала на конвейере, сдала экзамен на гражданство, стала каждое воскресенье читать местные газеты. Она привыкла к американской жизни, хотя все равно ездила на выступления знаменитостей, которые помнила еще по СССР, — танцора Рудольфа Нуриева, поэтессы Беллы Ахмадулиной. Чернина считает, что тогда из нее еще не выбили «совковость». «Я пошла с Нуриевым познакомиться со своим тупым умом и заявила: “Кем бы вы были, если бы вас там не научили танцевать”, — рассказывает она. — Он посмотрел на меня как на идиотку». 

Жизнь на новом месте была стабильной, не хватало одного: Черниной хотелось удачно выйти замуж, и она считала, что в Акроне себе мужа не найдет. Когда она прочитала интервью Вуди Аллена, то очень расстроилась и начала мечтать о Нью-Йорке — к тому же там жила ее сестра и была большая русскоязычная община. А потом Чернина посмотрела фильм «Crossing Delancey» — комедию о том, как бабушка ищет жениха для своей интеллигентной внучки, сотрудницы книжного магазина в Нью-Йорке, и находит владельца лавки с огурцами. «Героиню это так потрясло, она сказала: “Бабушка, я же не могу выйти замуж за pickleman”. Для нее это было унизительно”. А я сказала маме: “Поехали искать моего пиклмена”». Чернина села за руль своего старенького фольксвагена, в котором каждый месяц нужно было чистить свечи зажигания, и поехала в Нью-Йорк. 

Там она обосновалась в районе Шипсхед-Бей (через мост от Брайтон-Бич) и сменила профессию: подруга, работавшая в еврейском русскоязычном журнале «Алеф», устроила ее в рекламный отдел издания. Со временем Чернина стала работать телевизионным продюсером и пиарщиком: организовывала съемки для конкурса «Мисс Вселенная», встречалась с музыкантами Рэем Чарльзом, Джонни Кэшем и другими.

Спустя годы на одном продюсерском проекте Чернина познакомилась с актрисой Эми Ирвинг, которая играла главную роль в «Crossing Delancey», и рассказала ей свою историю. 

— И вы нашли своего пиклмена? — вспоминает Чернина вопрос актрисы.

— Нашла.

— И вы сыграли свадьбу?

— Саша, мы сыграли свадьбу? — обращается Чернина к сидящему рядом мужу.

— Нет еще, у нас это впереди, — отвечает Александр Сиротин. 

Они говорят практически в унисон. Чернина постоянно уточняет что-то у мужа, и, кажется, многие события ее жизни он помнит лучше, чем она. 

Познакомились они, как раз когда Чернина пришла работать в «Алеф»: Сиротин — журналист с актерским прошлым, советский интеллигент, также уехавший из СССР по программе еврейской эмиграции — работал на русскоязычном радио. 

«Мне подруга сказала: “Ты к нему не лезь, он звезда”, — вспоминает Чернина. — Но я же не ощущала, что он звезда, я приехала из деревни. Познакомилась с ним, дала ему свой номер, остальное уже дело техники». Чернина постоянно подчеркивает, что Сиротин действительно интеллигент, а она — нет. «Когда мы познакомились, он спросил: “Откуда вы приехали?” Я говорю: “С Минска”. И я поняла, что что-то не то сказала, потому что он побелел, — продолжает она. — Все эти годы он потратил на то, чтобы меня научить говорить грамотно. И теперь вы видите результат». Спустя 22 года совместной жизни они поженились, но свадьбу не сыграли до сих пор. 

Теперь у Черниной было все: любовь, собственная квартира в Нью-Йорке, работа в медиа, активная жизнь в большом городе. Ее советская идентичность постепенно растворялась в американской, но для полной гармонии ей чего-то не хватало. Чего именно — она поняла, когда началась война в Ираке. Всю любовь, которую, как ей казалось, она получила в Америке, она решила отдавать своей новой стране обратно. 

В 2003 году, вскоре после начала американского вторжения в Ирак, Чернина увидела в газете фотографию русскоязычного сержанта американской армии Алексея Пресмана. Как и она, он был родом из Минска. Статья рассказывала о том, как Пресмана ранили в Ираке; в больнице его навестил президент США Джордж Буш — младший. Чернина решила, что ей тоже нужно встретиться с военным — а после разговора с ним поняла, что должна помочь русскоязычным американским военным, которые воюют на Ближнем Востоке. По ее словам, политический смысл вторжения значения для нее не имел. «Люблю я мужчин в форме, — шутит Чернина. И продолжает: — Эти русскоговорящие ребята — это же дети совсем: многие шли в армию сразу после школы». 

Сколько русскоязычных американцев воевали в Ираке, неизвестно. Чернина говорила, что многие из них записались в ряды вооруженных сил после терактов 11 сентября. Были, как рассказывал русскоязычный рядовой Марк Бронфман, и другие причины: служба помогала быстрее получить американский паспорт, за нее хорошо платили, и она могла помочь в дальнейшей карьере.

К тому моменту Чернина уже начала проводить конкурс «Ее величество бабушка». Чтобы легализовать его юридически и чтобы помогать военным, она создала некоммерческую организацию Be Proud. Чернина познакомилась с матерями солдат и стала вместе с ними собирать посылки на фронт. «Мы отправляли одинаковое количество продуктов всем: колбасу, семечки, русские конфеты, пряники, — рассказывает она. — Но я краем глаза видела, как мамы военных переливали водку в бутылки с соком, как клали кому-то его любимые конфеты. Я все это видела, но я не могла им сказать “нет”». 

Через пару лет, весной 2005-го, Чернина «прошла сквозь ад», но добилась торжественной установки на Брайтон-Бич мемориальной таблички «Героям операции “Свобода Ирака”». «Все были против, — вспоминает она. — Обвиняли нас в поддержке [президента США, республиканца Джорджа] Буша. Я говорила: “Это не за Буша, а за тех ребят, что были в Ираке”». Иногда табличку срывают, но Чернина каждый раз добивается ее возвращения на место. При этом говорить об американской политике она не хочет: Be Proud как НКО по закону не имеет права поддерживать конкретные силы, а сама Чернина говорит, что голосует за людей, а не за кандидатов, и в любом случае благодарна Америке за то, что она подарила ей чувство собственного достоинства.

«Рая в любом случае поддерживала бы наших мальчиков, — объясняет ее муж. — Я, кстати, понимаю тех женщин в России, которые сейчас хотят поддержать ребят, которых отправили на войну и они оказались в жутких условиях не по своей вине. Но здесь было не то же самое, потому что русские шли в американскую армию [сами]: по разным причинам, но в общем из патриотических соображений. Они очень болели за Америку».

К конфликтам, которые происходят на ее бывшей родине, Чернина относится менее страстно. Когда началась война в Украине, Be Proud одно время бесплатно раздавала продукты украинским беженцам (их в штате Нью-Йорк 14 тысяч), а потом перестала: как объясняет Чернина, ей не понравилось, что одна из беженок сначала требовала от нее мясо, а потом не сказала спасибо. «Я знаю, что происходит. Не хочу, чтобы меня в это вовлекали», — заключает она и добавляет, что в конкурсе «Ее величество бабушка» участвуют и русские, и украинские женщины и «все живут мирно». 

Начавшись с программы в поддержку военных, Be Proud постепенно стала заниматься и другой благотворительностью — поддерживать нуждающихся, проводить патриотические конкурсы, бороться с наркозависимостью в школах. Во главе организации — Чернина и ее муж; основные решения принимает совет директоров, а воплощают их жизнь при помощи волонтеров. 

«Одно из главных направлений в работе организации сейчас — взаимопонимание полиции и русскоязычной общины, — рассказывает Сиротин. — Для этого Рая делает очень много всяких мероприятий». Полиция для Черниной значит много: «Я очень мало встречала полицейских, которых я бы не любила». Отчасти такие чувства обусловлены личным опытом: когда у Черниной умерла мама, полицейский оставался с ней, пока не пришел кто-то из близких. Отчасти — тем, что многие из тех, кто возвращался из Ирака, потом шли работать в полицию. 

Чернина и сама в 2005 году окончила гражданские курсы в Полицейской академии Нью-Йорка, а потом стала отправлять на них своих бабушек. Выпускники таких курсов могут помогать полиции — Чернина даже несколько раз ездила по району с патрульными, но быстро поняла, что это не ее. «Я машину вожу хорошо, но безумно боюсь скорости, — объясняет она. — В итоге сказала: “Довезите меня сами до первого участка, я в туалет уже хочу”». 

Ежегодно Be Proud устраивает благотворительные ланчи для полицейских и организует лекции об их работе в школах. Чернина хочет изменить «советское представление о полиции», которое, по ее словам, осталось у многих иммигрантов. «Как мы называли милиционеров? “Мусора”, “менты”. “Дядя Степа” — это была пропаганда. На самом деле милицию боялись, ненавидели, презирали, — добавляет Сиротин. — Каждый раз, когда происходит убийство невинного [полицейским], здесь начинаются бунты. Но Рая всегда стояла на стороне полиции, потому что она понимает, что, если не будет полиции, будет полный беспредел».

Одна из последних акций, которые организовала Чернина, заключалась в том, чтобы научить русскоязычных посетителей центров для пожилых людей клятве верности американскому флагу, которую американцам обычно преподают в школе. «Дело не только в Америке, к которой у меня unconditional love (безусловная любовь), — объясняет Раиса Чернина. — Просто надо уметь быть благодарным. К сожалению, нас [этому] не учили. Мы не умеем говорить спасибо».