Раздевайся и садись

Российские женщины регулярно рассказывают в соцсетях о травматичных осмотрах в женских консультациях, где они сталкиваются с хамством, грубостью и физическим насилием. Некоторые из них судятся с клиниками, однако доказать вину врачей и привлечь их к ответственности бывает сложно. Параллельно профессиональное сообщество врачей пытается выработать новые нормы коммуникации с пациентами, но практиковать их зачастую мешает государство. «Холод» рассказывает, как женщины страдают от грубого отношения гинекологов, и ищет ответ на вопрос, почему врачи не умеют общаться с пациентами. 

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

— У нас сердца нет.

— В смысле нет сердца?

35-летняя жительница Тайшета Кристина Варавина (имя и фамилия изменены по просьбе героини) лежала на УЗИ у врача-гинеколога, которая вела и две ее предыдущие беременности. В этот раз Кристина была беременна долгожданной девочкой и находилась на восьмом месяце. С ней вместе на прием пришли муж и один из сыновей: он хотел посмотреть на будущую сестренку.

«Вот так, Кристина. Дочери у тебя больше нет. Ребенок умер буквально вот-вот. То есть, если бы два дня назад ты пришла ко мне на УЗИ, мы бы его спасли».

После этих слов у Кристины и ее сына началась истерика, а врач попыталась ее успокоить.

«Что со мной творилось — не передать вообще, — рассказывает Кристина. — Потом она [врач] сказала, что в таких случаях не наступают естественные роды, что мне нужно будет ехать в роддом, чтобы меня стимулировали. Мягко говоря, внутри меня разрывали бы ребенка по частям и вытаскивали бы. Она мне сразу сказала, мол, готовься, это будет вот так». 

За несколько дней до этого Кристина пришла на осмотр в центральную районную больницу Тайшета на очередную кардиотокографию (КТГ): с помощью этой процедуры определяют состояние плода во время беременности. Кристина сказала проводившей процедуру медсестре, а потом и изучившей результаты анализа акушерке Наталье Козловой, что ребенок стал меньше двигаться и пинаться. Акушерка ее успокоила: «У тебя вообще девочка. А девочки сами по себе всегда спокойнее. Не бери в голову и себя не накручивай, потому что все анализы у тебя хорошие — с ними в космос можно лететь». На выписке из КТГ, по воспоминаниям Кристины, было написано «неактив. тип плода». На просьбу Кристины объяснить, что это значит, Козлова сперва замялась, а потом подтвердила, что плод действительно мало шевелится. Козлова решила, что ребенок просто спал во время процедуры, убедила Кристину в том, что никаких проблем нет, и посоветовала прийти на повторную КТГ через три дня, а затем — на плановое УЗИ. 

«Если бы эта акушерка мне сказала, что есть какие-то подозрения, я бы поехала в соседний город, хоть куда — без разницы, я сделала бы срочное УЗИ. Но мне было сказано, что анализы хорошие», — говорит Кристина. 

Гинеколог, объяснив Кристине, как будет проходить операция по извлечению плода, позвонила в роддом Тайшета. Но единственный квалифицированный для этой операции врач работал сутки через сутки, и его смена как раз закончилась, поэтому Кристину он принять отказался. Это значило, что ей предстояло еще как минимум день ходить с мертвой дочерью внутри. 

В ожидании операции она поехала в храм к знакомому батюшке, чтобы узнать, можно ли будет похоронить ребенка. А потом случилось то, чего, как говорили местные врачи, произойти не могло: у нее начались естественные схватки. 

«Я приехала в роддом, — рассказывает Кристина, — а врач-то только недавно ушел со смены — его пришлось вызвать назад. Он сначала на меня налетел и наорал, что я якобы сама стимулировала себе роды». Кристине не пришлось проходить через плодоразрушающую операцию, о которой ее предупреждала гинеколог. Умершую в утробе дочь она родила сама. 

Когда все закончилось, врач зашел в палату, извинился за то, что не поверил Кристине и накричал на нее, расспросил о том, как начались схватки. Услышав, что это произошло после похода в храм, он заключил: «Я одно могу сказать: тебе повезло. Тебя Господь Бог пожалел».

Кристина — одна из множества россиянок, которые столкнулись с неквалифицированными акушерами. Варавина решила обратиться в суд, но часто для пациенток суд бесполезен, потому что они сталкиваются с ситуациями, которые не прописаны в Уголовном или Гражданском кодексе. Например, врачи словесно унижают женщин, грубо проводят осмотры или игнорируют просьбы пациенток дать обезболивающее, заставляя их терпеть боль по несколько часов.

В 2021 году врачи из Иркутска и Оренбурга проанализировали уголовные дела против акушеров-гинекологов по статье о причинении смерти по неосторожности. По их подсчетам, c 2015 по 2018 год количество обращений о действиях акушеров-гинекологов, направленных в Следственный комитет, выросло в полтора раза. Это не считая ситуаций, на которые женщины не готовы жаловаться ни в какие инстанции и о которых они рассказывают только друг другу. 

На форумах и в группах в соцсетях часто можно встретить истории о травматичном посещении гинекологов. На сайте Woman.ru есть сразу несколько тем, где женщины рассказывают о том, что годами не ходили к гинекологу после нескольких неудачных осмотров и теперь перспектива пойти к врачу вызывает у них панику. В комментариях рассказывают о синяках на животе после пальпации и о том, как пациентки из-за унижений выходили из кабинета врача в слезах. А под постом о том, как жестко советские гинекологи обращались с пациентками, пользовательница написала: «Как ни прискорбно, но карательная гинекология существует по сей день. Мне, например, еще ни разу не попадался вежливый, тактичный или хотя бы просто негрубый гинеколог». 

Термин «карательная гинекология» стали употреблять во времена СССР — правда, использовали его применительно к конкретной сфере гинекологии — абортам. «Аборты после 1956 года были де-юре разрешены, но их делали без анестезии, в общем, с подтекстом морального наказания, — объясняет ассоциированный профессор по качественным исследованиям здоровья и медицины Европейского университета Анастасия Новкунская. — То есть женщина, которой нужно сделать аборт, была своего рода нарушительницей норм, потому что она не хочет сохранить ребенка. И поэтому аборт без обезболивающего рассматривался как инструмент политики, как наказания не очень правильных граждан». 

В феминистских альманахах 1970–80-х годов «Мария» и «Женщина и Россия» абортарии называли «мясорубкой», а саму операцию — «варварской», «кощунством» и «нечеловеческой пыткой». В то время некоторые женщины настолько боялись аборта без наркоза, что предпочитали ходить к повитухам, несмотря на то, что это было смертельно опасно.

И хотя сейчас в России врачи не отказывают пришедшим делать аборт женщинам в анестезии, выражение «карательная гинекология» используют по сей день, но теперь им описывают разные ситуации — от профилактических осмотров до родов. 

Анастасия Новкунская несколько лет исследовала родовспоможение в России, насилие в родах и хамство акушеров и гинекологов в роддомах. Она рассказывает, что врачи не обучены коммуникации с пациентками, особенно в острых ситуациях, когда необходимо уметь договариваться. И даже если они сперва пытаются убеждать пациенток мягко, то в какой-то момент, когда этот способ не работает, хамство оказывается для них «единственно доступным приемом». Такая вербальная агрессия в адрес пациенток — это один из видов насилия, как и отсутствие общения между врачом и пациенткой. Например, когда врач игнорирует просьбы пациентки, проводит медицинские манипуляции, вплоть до кесарева сечения, но не объясняет ей, что происходит и зачем с ней это делают. 

«По данным наших исследований, — говорит Новкунская, — одна из самых больших проблем в российском родовспоможения и гинекологии — то, что [врач может принять] суперобоснованное медицинское решение, но если вам не объяснили, почему оно такое, а вы находитесь в состоянии, когда вам страшно, больно и все непонятно, вы будете воспринимать это как насилие. Врач понимает, почему делает вот так, а женщина — нет. Она готовилась к одному, а по факту происходит совсем другое».

Такая ситуация произошла с жительницей Рязани Вероникой Инзиной. В конце ноября 2021 года — ей тогда было 32 — она готовилась к родам в Рязанском областном перинатальном центре. Беременность была долгожданной: Вероника пыталась забеременеть больше 10 лет, и удалось ей это после второй попытки ЭКО. Врачи сказали, что плод очень крупный и будет безопаснее сделать кесарево сечение. Она согласилась, 1 декабря подписала согласие на анестезию и уже в ночь на 2 декабря приехала в роддом. Однако заведующая родильным отделением Татьяна Легостаева, которая сама же и согласовала проведение кесарева, внезапно передумала и сказала, что Вероника вполне сможет «родить сама».

«Я стала плакать и просить сделать мне кесарево. Говорю, хотя бы платно давайте, по контракту, но заведующая отвечала со смехом, что у меня все хорошо, [сказала:] “Сама родишь!”» — рассказывала Инзина журналистам.

Она говорила акушерам и врачам про подписанное согласие на кесарево, но ее продолжали игнорировать, настаивая на естественных родах. В итоге во время попытки родов у ребенка замедлилось сердцебиение, и медики начали паниковать. Вероника вспоминает, как закричала: «Я же говорила! Говорила!» — а находившаяся в палате акушерка заплакала. Начались экстренные роды: медики пытались достать ребенка вакуумом и давили Инзиной на живот, хотя это запрещено Минздравом: такой способ опасен как для роженицы, так и для плода; женщине он грозит разрывом матки и влагалища, а ребенку — гипоксией и смертью.

Когда роды закончились, Веронике положили младенца на грудь. Он не дышал, и Вероника снова начала кричать на медиков. Ей сделали наркоз, а ребенка отвезли в реанимацию. Когда через час она очнулась, то увидела в палате только плачущую акушерку; врачей, которые бы могли объяснить, что произошло, рядом не было. Сын Вероники Марк полтора месяца пролежал в коме и умер 22 января. С тех пор Вероника вместе с мужем Олегом пытается добиться наказания для врачей, виновных, по их мнению, в смерти Марка. После гибели сына Инзиных Следственный комитет возбудил уголовное дело о причинении смерти по неосторожности. Меньше чем через месяц в перинатальном центре сменился главный врач.

Вскоре после смерти Марка Инзина Татьяна Легостаева дала развернутое интервью, в котором сказала, что ее выставили крайней. По ее словам, когда Вероника Инзина поступила в перинатальный центр, ей действительно сначала предложили родить без кесарева сечения. Легостаева после дежурства ушла в другое отделение, а оставшихся врачей просила наблюдать за состоянием Инзиной и собрать консилиум, если будут показания по операции. Легостаева утверждает, что решение должна была принять заведующая отделением, в котором рожала Инзина, и консилиум из пяти врачей, однако за 10 часов они не смогли вовремя прооперировать пациентку и спасти ребенка. «Я приняла это все, такая трагедия, пусть я буду виновата, хотя как врач я не сделала ничего плохого», — говорила Легостаева. 

Она также рассказала, что очень сочувствует Веронике Инзиной и не держит на нее зла. Легостаева даже написала бывшей пациентке примирительное сообщение: «Вероника, ты зря во мне видишь врага. Горе у тебя большое, но надо жить, отпустить ситуацию, чтобы готовиться к новой беременности, иначе не получится. Это очень трудно, но надо. Приходи ко мне в любое время, и начнем вместе готовиться к новой жизни. Клянусь, сделаю все, чтобы через 15 месяцев у нас появился здоровый и крепкий малыш». (Легостаева отказалась разговаривать с «Холодом» и переадресовала все вопросы главному врачу перинатального центра Олегу Шалаеву.)

В апреле 2019 года Минздрав провел проверку и нашел несколько нарушений в Рязанском областном перинатальном центре. 29 июня стало известно, что Следственный комитет предъявил обвинения Татьяне Легостаевой и врачу Анне Лорей, принимавшей роды, по статье о причинении смерти по неосторожности. Муж Вероники Олег Инзин рассказал, что, несмотря на предъявленные обвинения, Анна Лорей получила только выговор от Минздрава и продолжает работать акушеркой в Рязанском областном перинатальном центре. Заведующую отделением Татьяну Легостаеву, настоявшую на естественных родах Инзиной, уволили. Впрочем, она уже успешно обжаловала увольнение и с сентября 2022-го снова работает в центре. 

После того как история Вероники Инзиной получила огласку, еще несколько бывших пациенток перинатального центра пожаловались на непрофессиональное поведение врачей: одной из них тоже давили на живот и били по щекам, вторую обвинили в том, что ребенок родился с отклонениями, потому что она «плохо тужилась». Еще две бывшие пациентки Татьяны Легостаевой рассказали, что, несмотря на договоренности с заведующей о кесаревом сечении, она резко меняла свое мнение и до конца настаивала на естественных родах. Для первой пациентки это закончилось хроническими болями, а для второй — ухудшившимся зрением и необходимостью заменить хрусталик в глазу. Всего полиция Рязани и Следственный комитет возбудили три уголовных дела «по факту нарушений в медицинском учреждении».

Как Вероника Инзина рассказала «Холоду», расследование дела в отношении Лорей и Легостаевой еще продолжается: в ноябре 2022 года было готово заключение Воронежского областного бюро судебно-медицинской экспертизы, которое семья ждала полгода. Инзины сочли заключение специалистов о действиях врачей очень «мягкими» и попросили провести еще одну экспертизу. Ей занимается судебно-экспертный центр при Следственном комитете, но, когда она будет готова, даже приблизительно непонятно, а срок привлечения медиков к уголовной ответственности составляет два года. Даже если Инзины выиграют суд, вероятнее всего, врачи будут освобождены от наказания за истечением срока давности и смогут продолжить работу в медучреждениях.

«Мне даже уже не нужно никакого наказания для них. Мне главное, чтобы их признали виновными», — говорит Вероника «Холоду». После того как она написала о своих родах и смерти сына в инстаграме, ей начали писать женщины из разных городов с такими же историями. После этого у Вероники сложилось впечатление, что сейчас происходит «бум на естественные роды» и врачи уговаривают роженицу не делать кесарево сечение. Инзина предполагает, что дело не в инициативе самих врачей, а в требованиях руководства. 

Формально в России нет нормативов и ограничений по кесаревым сечениям. Однако в 2019 году Минздрав решил внедрить в роддомах классификацию Робсона (выделяет 10 групп женщин, которым показано кесарево сечение). Причина — участившиеся операции в родах и желание ведомства «оптимизировать» их количество. 

Социолог Анастасия Новкунская объясняет, что Минздрав и руководство роддомов, вероятно, стараются контролировать количество операций, потому что после кесарева сечения у женщины могут возникнуть осложнения в следующих родах. Кроме того, есть риск сильного кровотечения, тромбозов и попадания инфекции в шов на животе или матке. 

«Почему врач может не хотеть отвезти женщину на кесарево сечение, когда она этого хочет? Потому что он боится, что у него и так уже в этом месяце превышена доля операций и с него спросит главный специалист, — объясняет Новкунская. — К сожалению, врачам в каждый конкретный момент принятия клинического решения приходится помнить о том, что за ними стоит Росздравнадзор, Роспотребнадзор, Следственный комитет. И я считаю, что это главная проблема».

Несмотря на пережитое в Рязанском перинатальном центре, Вероника и Олег Инзины не отказались от идеи стать родителями — в середине апреля 2023 года у них родилась двойня. 

Незадолго до родов Кристина Варавина на всякий случай сделала копию обменной карты, в которой была записана история ее беременности и результаты всех анализов (одна копия карты хранится у акушеров, вторая — у пациентки, записи в них дублируются. Как правило, пациентка сдает документы в регистратуру роддома, когда приезжает рожать. Варавина успела сделать дубликат карты до того, как отдать ее медикам). После выписки она решила пожаловаться на больницу в Следственный комитет. Когда ведомство запросило документы Варавиной из городского роддома, оказалось, что карта, которую она сдала, приехав на роды, пропала. Осталась только копия, хранившаяся у акушеров, и ее Наталья Козлова принесла на очную ставку. Вот только, по словам Варавиной, медики переписали все так, будто они заранее предупреждали ее об осложнениях.

«В карте запись о настоящем приеме, под которой стояла моя подпись, просто закрасили корректором и написали, что в 27 недель мне сообщили, что у моего плода задержка в развитии и мне рекомендовано УЗИ, но я отказываюсь на основании, что у меня нет средств. Когда я это увидела, задала Козловой вопрос: “Вы сейчас отвечаете за то, что здесь написано?” [Она ответила:] “Да”. Я сказала: “Хорошо, будем разговаривать по-другому”. И достала копии, сделанные со своей якобы утерянной карты», — рассказывает Варавина. 

«Холоду» не удалось изучить протоколы очной ставки. Однако, согласно приговору суда, Наталья Козлова действительно утверждала, что диагностировала ребенку Кристины предположительную задержку в развитии, рекомендовала ей пройти платное УЗИ, но та отказалась из-за финансовых проблем. Акушерка также рассказывала, что не видела выписки результатов КТГ и пациентка их с ней не обсуждала. Но медсестра, дважды проводившая кардиотокографию, сказала, что оба раза показывала Наталье Козловой запись КТГ и советовалась с ней. Наталья Козлова отказалась дать комментарий «Холоду». 

Согласно приговору, из результатов судебно-медицинской экспертизы следовало, что ребенка Варавиной действительно можно было спасти. Для этого акушерка и медсестра должны были немедленно рассказать о состоянии плода акушеру-гинекологу. Проблема в том, что в тот момент медикам просто было не с кем посоветоваться: исполнявшая обязанности главврача Наталья Коршунова на суде объяснила, что в больнице в тот момент работали только три акушера-гинеколога и один из них был на больничном, второй — в отпуске, а третий — занят в родильном отделении. Коршунова на суде говорила, что не виновата в том, что больнице не хватает больше чем половины персонала: по ее словам, в Тайшетской ЦРБ штатно могут работать только четыре акушера-гинеколога, потому что количество ставок в учреждении не увеличивает Минздрав. Однако следствие обвинило в произошедшем с Варавиной именно Коршунову — по уголовной статье о халатности.

Медицинский адвокат Юлия Казанцева больше 10 лет представляет интересы женщин, пострадавших от действий акушеров и гинекологов. По ее опыту, чаще всего жалуются именно на то, что врачи отказались проводить кесарево сечение, из-за чего ребенок или сама роженица получили травмы во время естественных родов. 

«В большинстве случаев причина в том, что врачи неверно оценивают состояние роженицы и плода в момент родов. Часто потом мы вообще не можем выяснить, где результаты КТГ: либо их нет в медицинской документации, либо мы видим, что это результаты КТГ другого человека, — рассказывает Казанцева. — Мне кажется, здесь играет роль низкая квалификация врачей либо недостаточный разбор ошибок в самой медицинской организации». Она вспоминает один из случаев в своей практике: обвиняемые принесли на процесс медицинские документы потерпевшего, но адвокатам удалось доказать, что их подделали. Суд это учел, но в итоге все равно назначил экспертизу по поддельным документам. 

Дело Кристины Варавиной по статье о халатности против городской больницы Тайшета дошло до суда только спустя два года после того, как его открыли, но срок давности по этой статье для медиков — три года с момента преступления. Как и супруги Инзины, дольше всего Кристина дожидалась результатов экспертизы: на это ушло полтора года. В итоге никого из медиков не привлекли к уголовной ответственности, а Наталья Козлова продолжает работать акушеркой. Суд обязал Тайшетскую центральную районную больницу выплатить Варавиной компенсацию в 500 тысяч рублей. 

Доктор медицинских наук Владимир Горбачев последние пять лет анализирует уголовные дела против врачей хирургических специальностей (в число которых входят и акушеры-гинекологи). Он говорит, что число жалоб и уголовных дел против врачей регулярно растет, как и количество реальных обвинительных приговоров, вынесенных врачам хирургических специальностей в целом: оно выросло в два — два с половиной раза. По словам Горбачева, отчасти это происходит потому, что сейчас судебные экспертизы проводят только отделы, подконтрольные Следственному комитету. Раньше этим занималось Бюро судебно-медицинской экспертизы, независимое от следователей учреждение. С вмешательством СК шансы на независимость экспертизы, по мнению Горбачева, сильно снизились.

«Теперь и оспорить решение судмедэкспертизы очень сложно, практически нереально. Хотя мы очень часто видим ошибки в экспертизе», — объясняет Горбачев. Очередь на проведение экспертиз ждут по несколько месяцев, еще столько же — саму экспертизу. В итоге дела чаще всего просто прекращают за истечением срока давности. 

Медицинский адвокат Юлия Казанцева считает, что было бы эффективнее вообще не привлекать медиков к уголовной ответственности и наказывать исключительно крупными штрафами. 

«Мы же понимаем, что даже причинение смерти по неосторожности — это действительно по неосторожности, у него [обвиняемого] не было умысла это сделать. К сожалению, медицина несовершенна. А вот когда врач не несет даже гражданско-правовую ответственность, это уже другой вопрос», — говорит она. По опыту Казанцевой, одна из причин безответственного отношения врачей в том, что в суд подают чаще всего не на самих медиков, а на организации, в которых они работают. А значит, и штрафы им лично платить не нужно. Хотя, по словам Владимира Горбачева, за последние несколько лет выросло количество регрессных исков (когда медицинская организация требует с допустившего ошибку сотрудника вернуть деньги, которые она выплатила пострадавшему). Правда, по регрессным искам врач платит штраф в размере средней заработной платы. 

Кристина Варавина сказала «Холоду», что для нее было важно пойти в суд, чтобы Минздрав «обратил внимание на свои кадры».

«Мне не надо было, чтобы их посадили, честно скажу. У той же Козловой несовершеннолетний ребенок был в тот момент. Но я бы хотела, чтобы она никогда не работала по этой профессии», — говорит Варавина. 

Юлия Казанцева объясняет, что не каждый пострадавший может позволить себе разбираться с медиками в суде. «Идти в суд — это очень дорого. Из-за того, что по “мелким” делам не идут судиться, качество медицинской помощи [в государственных учреждениях] с каждым годом все хуже, хуже и хуже», — заключает она.

«У меня, в отличие от всех моих ровесниц, вместо месячных открылось неконтролируемое кровотечение. И я поехала на скорой госпитализироваться. Ночь. Мне 12 лет, кровь ручьем. А дежурный врач говорит: “Раздевайся и садись”. Осмотр был грубым, беспардонным, ни об одном действии меня не предупреждали. Когда я попросила вытереться, на меня посмотрели как на полоумную и сквозь зубы процедили: “На марли кусок”», — отзыв своей пациентки о первом в жизни посещении гинеколога на камеру читает врач петербургской частной клиники для женщин W Clinic Анна-Мария Кравченко. 

Это один из роликов социального проекта «Теперь не страшно» о том, как нетактично и грубо ведут себя гинекологи со своими пациентками (проект запустили медицинская школа «Врачи говорят» и W Clinic). В начале роликов проекта показывают статистику ВЦИОМ 2020 года: 35% опрошенных испытывают дискомфорт во время приема, большинство из них (57%) беспокоятся из-за необходимости раздеваться, еще 23% столкнулись с грубым отношением врача. Получается, что в момент наибольшей уязвимости перед врачом вместо поддержки и адекватного диалога пациентки слышат оскорбления, едкие комментарии по поводу своей внешности и образа жизни и сталкиваются с грубым физическим обращением — например, девушек шлепают по животу, чтобы они расслабились. С подобным, судя по отзывам и постам в соцсетях, сталкиваются женщины самых разных возрастов. И женщины, которые приводят на осмотр своих дочерей-подростков, тоже не всегда могут их защитить от негуманного обращения. 

В 2021 году Антонина Левина привела свою 11-летнюю дочь Машу (имена героинь изменены по их просьбе) на прием к гинекологу в одну из платных клиник Воронежа, чтобы пройти очередное обследование из-за проблем с почками у дочери. С детства Маша лечилась от пиелонефрита, проходила обследования, неоднократно бывала у гинекологов, сдавала мазки и очень боялась болезненного осмотра. Антонина долго уговаривала ее, обещала, что все будет не страшно и врач будет вести себя понимающе. Антонина заранее объяснила врачу, что дочь очень беспокоится, и попросила дать ей время, чтобы подготовиться. Маша лежала на кушетке, от страха сдвинув ноги, закрываясь руками.

«Врач сначала пыталась ее вместе со мной уговаривать, попробовать какие-то педагогические приемы, но неудачно. А потом начала ей говорить: “Ну долго я тебя буду ждать, у меня там очередь”, “Ну что ты как маленькая”», — вспоминает Антонина. В конце концов врач решила взять мазок насильно: когда Маша убрала руки и начала раздвигать ноги для осмотра, попросив еще немного времени, чтобы подготовиться, врач резко вставила ей палочку для анализа во влагалище. «Я была в шоке. Маша плакала, я пыталась ее успокоить. Я поняла, что в тот момент разговаривать с врачом было бесполезно. Меня трясло, но единственное, на что меня хватило, — это подойти к девочкам в регистратуре и сказать: “Вот этому врачу вообще с детьми работать нельзя”». 

В российских медвузах, как рассказали опрошенные «Холодом» гинекологи, будущих специалистов не учат, как общаться с пациентами, договариваться о лечении и объяснять, как будут проходить обследования и процедуры. Нет практических занятий, где студенты могут в парах учиться слушать пациента, поддерживать его и правильно разрешать конфликты.

В 2022 году школа медицинского общения «Врачи говорят» провела опрос среди 418 медиков из разных городов России о том, важно ли учиться развивать навыки коммуникации с пациентом. 68,7% опрошенных ответили, что их никто не учил общению с пациентами, но больше 90% хотят этому научиться; 56% из них хотят узнать, как правильно сообщать плохие новости. Выяснилось, что двумя главными причинами конфликтов медики считают нежелание лечиться и чрезмерную эмоциональность приходящих на прием людей. 

Подобные курсы давно включены в программы зарубежных вузов. На обучение приглашают симулированных пациентов — специалистов, которые умеют правдоподобно изображать пациентов больниц, их жалобы и недовольство медицинской помощью. Сейчас и в России появляются организации, которые проводят курсы по повышению коммуникативных навыков медиков. Одна из самых известных — медицинская школа «СоОбщение», открытая врачом-педиатром Анной Сонькиной-Дорман. Основной курс состоит из пяти занятий, на которых рассказывают, как начинать прием, узнавать все запросы пациента и его анамнез, завоевать доверие, реагировать на гнев, страх и другие эмоции пациента. И наконец, как сообщать пришедшему на прием человеку нужную информацию, в том числе неприятную. 

«Врачи не умеют слушать пациента: врач не выдерживает пауз и иногда не выслушивает пациента до конца. И это очень большая проблема, потому что пациент не озвучивает все, что его беспокоит, а это может быть важно при постановке диагноза и назначении лечения», — говорила Сонькина-Дорман в интервью.

Гинекология — одна из самых щепетильных сфер медицины, поэтому врачи этой специальности особенно должны учиться деликатному общению с пациентками, считает основатель школы «Врачи говорят» Евгений Чайкин. По его словам, из-за травматичных первых опытов на ежегодные гинекологические осмотры с неохотой ходят даже его знакомые врачи. 

В случае с девушками-подростками преодолеть страх перед медиками в будущем могут помочь и родители. Антонина Левина после насильственного осмотра гинеколога нашла дочери другого врача, чтобы показать, что гинекологи бывают и более чуткие. Она вспоминает, как дочь, выйдя из кабинета, сказала про специалистку: «Да, вот она крутая». 

«Я думаю, мы прожили этот негативный опыт правильно: и беседами, и походом к другому врачу, — поэтому я надеюсь, что в будущем на нее это не повлияет. Я бы, конечно, себе много лет назад дала совет более ответственно подходить к выбору врача. Я сама никогда не сталкивалась с плохим обращением гинеколога и недооценила ситуацию. Комплекс вины у меня по этому поводу остался надолго», — говорит Антонина. 

«Требования государственной системы здравоохранения неадекватные. [Врачам выделяют] 15 минут на пациента. Для сравнения: сейчас у меня прием идет 60 минут, — так “Холоду” прокомментировала свой опыт работы в одной из женских консультаций Петербурга акушер-гинеколог Екатерина Хиврич, которая сейчас руководит гинекологической службой в частной клинике Lahta Clinic. — Невозможно оказать полноценную медицинскую помощь в одном приеме, когда даешь консультацию, а потом через месяц человек записывается на УЗИ, а еще через месяц на кольпоскопию (метод диагностики гинекологических заболеваний, который проводится с помощью кольпоскопа, т.е. микроскопа, который позволяет рассмотреть ткани под многократным увеличением и заметить патологию или начало ее развития. — Прим. “Холода”), и все это растягивается. Также, когда я была заведующей в женской консультации, я понимала, что делаю очень много ненужной работы: отчетов, каких-то отписок, все для галочки, а я так не люблю и не умею».

Сейчас на консультациях Хиврич часто слышит негативные отзывы пациенток о посещении районных ЖК и считает своей миссией проводить осмотры максимально деликатно, чтобы показать женщинам, что регулярное посещение гинеколога — это «не больно, не страшно и не обидно».

Хиврич вспоминает две истории, в которых ее поразила жестокость врачей. Одну ей рассказала студентка медвуза из тех, кто с разрешения пациента наблюдает, как Хиврич проводит осмотр. До этого студентка была на таком же приеме в городской женской консультации, и врач показывала ей, как установить противозачаточную внутриматочную спираль (для этого во влагалище вводят щипцы-пулевки). По рассказу студентки, врач «как на манекене» проделала эту процедуру на пациентке несколько раз, чтобы показать технику стажерке, несмотря на то что женщина плакала и просила остановиться. 

Вторую историю Хиврич рассказала пациентка, когда пришла на осмотр после родов: она описывала, как несколько часов лежала в реанимации с болями от схваток, кричала и просила медиков помочь, но они проходили мимо. Через несколько часов ей все же дали анальгетик, но боль настолько ее шокировала, что два дня после выписки из роддома она «была не в себе», раскачивалась на кровати из стороны в сторону и говорила, что больше никогда не будет рожать.

Екатерина Хиврич, которая сама работала в системе государственных женских консультаций, говорит, что понимает, отчего в условиях огромного количества коротких приемов и потока отчетов ее коллеги «звереют» и выгорают. 

Исследовательница проблем родовспоможения Анастасия Новкунская считает, что одна из главных причин грубого отношениях этих специалистов к своим пациенткам — в зачастую плохих условиях для медработников.

«Получается такая спираль насилия, когда вы постоянно находитесь в стрессе, на вас ругаются, на вас все время давят… — говорит Новкунская. — И вот появляется кто-то, кто от вас зависит и в ответ, скорее всего, вам ничего не сделает. Потому что рожающая женщина, беременная женщина — не самые сильные и активные существа. И это срабатывает часто не как намеренное действие, а сложившийся коммуникативный механизм агрессии. То есть вы постоянно сами находитесь [под давлением] и вам нужно куда-то это выплеснуть». По ее словам, невозможно выстроить гуманную систему отношения к пациентам, если сами медики страдают из-за негуманных условий работы. 

В опросе школы «Врачи говорят» почти 70% медиков сказали, что хотят научиться бороться с выгоранием. Эффективного инструмента для борьбы с ним в государственных клиниках пока нет, в частных для врачей стараются организовывать балинтовские группы: это регулярные занятия нескольких врачей с психотерапевтом, где они разбирают сложные или жесткие случаи из практики, которые их тревожат.

«На балинтовской группе не разбирают, правильно ли врач выстроил тактику лечения: в чисто технические моменты мы не вдаемся, — говорит главный врач W Clinic Дарья Бурмакина, сотрудники которой регулярно посещают балинтовские группы в качестве профилактики выгорания. — Мы обсуждаем коммуникацию и эмоции. Какие эмоции вызывает, например, тот или иной случай, тот или иной пациент у врача. Некоторые сложные случаи врачи носят в себе годами. Им очень сложно это отпустить, они переживают за пациента. А группы помогают понять, что ты не один со своей проблемой и что практически каждый врач сталкивается с теми или иными сложностями». Сейчас клиника Бурмакиной работает над тем, чтобы расширить терапевтические группы и включить в них коллег из госучреждений. 

Основатель школы «Врачи говорят» Евгений Чайкин думает, что проблема выгорания универсальна для врачей по всему миру. Причин этого несколько: во-первых, врачи часто сталкиваются с тяжелыми моральными ситуациями, во-вторых, это не самая прибыльная профессия, а обучение стоит дорого, плюс иногда у медиков нет возможности профессионального роста и им становится неинтересно. А в России врачи выгорают еще и от суточного графика работы: это тяжело для них и опасно для пациентов.

«Никто и нигде в мире не работает сутками. А теперь представьте стационар, как у меня было: в приемном отделении 150 человек в сутки, причем все приехали на скорой помощи. Понятно, что не всем им нужна операция прямо сейчас, но ведь с ними происходит что-то такое, что их настолько тревожит, что они готовы из дома приехать в больницу скорой помощи. И как сутки быть сконцентрированным, эмпатичным, внимательным?» — спрашивает он и сам отвечает: «Никак». 

Акушер-гинеколог Екатерина Хиврич говорит, что в государственной клинике ей очень повезло с коллегами и она до последнего не хотела уходить, но в итоге поняла, что в государственных учреждениях бюрократия сводит к нулю возможность помогать людям. 

«Я всегда говорю, что в системе здравоохранения мне жалко и врачей, и пациентов. Потому что сделана она ни для тех, ни для других», — заключает она. 

Кристина Варавина продолжает жить в Тайшете с двумя детьми. Муж, который был отцом мертворожденной дочери, решил завести другую семью, и они с Кристиной развелись. О расставании с ним она говорит без злости: «Такая своеобразная проверка. Значит, так было надо».