Гомофобия стала официальной политикой российского государства: власти называют ЛГБТ-людей экстремистами, на гей-клубы проводят полицейские облавы, людей сажают в тюрьму за поцелуи однополых пар на публике. При этом во власти продолжает работать множество гомосексуалов, которые надеются, что их это не коснется, или сами проводят в жизнь законы, нарушающие их же права. О том, почему они продолжают сотрудничать с государством, которое считает, что их быть не должно, «Холод» поговорил с геем, который больше шести лет работает в органах власти.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Недавно меня шантажировали.
Я разместил анкету на закрытой доске объявлений для гей-знакомств в телеграме. Конечно, без фотографии лица. Мне написал какой-то мужик. Я прислал ему в секретный чат исчезающую фотку своего лица. Он мне тоже. Я ему отправил член. Он мне тоже.
Сделать скриншот в секретном чате нельзя, но всегда можно сфотографировать экран камерой другого телефона. Так со мной и поступили. Нашли мою страницу во «Вконтакте», где в профиле написано место моей работы, и написали мне в личку: «Переводи пять тысяч рублей, или мы отправим фотографию этой переписки в электронную приемную тебе на работу».
Я смахнул чат и заблокировал отправителя. Последствий не было. Такое происходит уже не первый раз, поэтому я был более-менее спокоен. Но когда я впервые столкнулся с шантажом — мне тогда писали, что расскажут моей матери, что я «ебусь под хвост», — меня сильно перекрыло: я долго не мог заставить себя выйти на улицу.
Я работаю на госслужбе больше шести лет, и до этого моя работа тоже была связана с органами власти. В юности, когда я решил связать свою жизнь с государством, я уже знал, что я гей. Все это время я скрываю от работодателей отношения с мужчинами. Если еду в отпуск, говорю коллегам, что еду с девушкой, чтобы отсечь лишние вопросы.
Пиджак с буквой Z
Чиновником я пошел работать из идеалистических соображений: я надеялся, что на этой работе можно сделать что-то хорошее. Хотелось самореализации, влиять на принятие решений. Конечно, ничего из этого мне не удалось. Но по крайней мере я, безо всяких связей и из совершенно обычной семьи, сделал то, что для многих — предел мечтаний: построил успешную чиновничью карьеру и получаю достойную зарплату. Я работал и продолжаю работать на средних должностях в ведомствах, которые занимаются городским хозяйством.
Мне казалось, что в исполнительной власти можно спрятаться от политики: если ты, например, занимаешься ремонтом дорог в городе, то твоя деятельность мало зависит от того, Путин у тебя президент или Ельцин.
Но оказалось, конечно, что от политики не спрятаться. Заниматься провоенной агитацией в соцсетях, ставить букву Z на аватарку нас не заставляют — у нас адекватное начальство. Но вокруг этого полно. Недавно я вышел пообедать в кафе, а там — чиновник, про которого я знаю, что он гей, вместе с молоденьким парнем. На парне — кроссовки Balenciaga, на чиновнике — пиджак с приколотым к нему огромным значком в виде буквы Z на весь лацкан.
На них как бы не распространяется
У меня много знакомых геев, которые работают в органах власти. Иногда в гей-клуб приходишь — видишь коллегу. А потом встречаешь его в рабочей обстановке, и человек делает вид, что ничего не было.
Я вообще замечаю, что в поддержке войны больше всех из представителей власти жопу рвут именно геи. Я замечаю это — и мне противно.
Среди моих знакомых геев есть и федеральные политики. Последние годы я часто задавал им вопросы о том, как они мирятся с гомофобией на государственном уровне и почему остаются на своих должностях. Спрашиваю одного своего приятеля, а он мне: «А что? Ничего же не поменялось». И я думаю: «Ну конечно, ты со своим парнем как ездил в отпуск, так и ездишь. То, что гей-клубы закрылись, — так вы туда и раньше не ходили. Вы всех этих ограничений не чувствуете, потому что вы изначально люди, во-первых, замкнутые, во-вторых, привилегированные».
Многие российские чиновники и политики-геи — это женатые люди с детьми, которые потрахивают молодых парней. Но они не считают себя геями — просто мужчины, которые изредка практикуют секс с мужчинами. А раз они не геи, то все гомофобные законы на них как бы не распространяются.
Так что, возможно, эта дикость и одержимость в продвижении гомофобных ценностей со стороны людей, работающих на госслужбе, — это поведение тех, кто на самом деле не до конца разобрался со своей ориентацией.
Чиновники — это люди, в жизни которых и так огромное количество ограничений. Они этими ограничениями живут. Я, например, как и все, регулярно сдаю не только декларацию о доходах, но и отчеты о всех своих страницах в соцсетях (с 2017 года российские госслужащие обязаны предоставлять руководству ссылки на все свои страницы. — Прим. «Холода»). И я уже давно не пишу, могу только вид из окна выложить или красивый закат, потому что не дай бог что.
И мне кажется, что именно поэтому геи в органах власти не считают все эти гомофобные запреты проблемой. У них ничего не отобрали, потому что у них изначально никакой свободы и не было. Чиновник — это публичное лицо, а гомосексуальность в нашей гомофобной стране всегда подвергалась стигматизации. Ты ни в 2000-х, ни в 2010-х не мог быть открытым геем во власти. Политики и так особо не сидели на сайтах знакомств, они не завсегдатаи гей-клубов. Они уже привыкли.
Не нравится, когда лезут в трусы
Я и сам, с одной стороны, привык. Меня запреты тоже мало коснулись: ну, заблокировали сайт одного секс-шопа для геев, которым я пользовался.
Я вообще считаю себя государственником. Раньше я спокойно относился к происходящему в стране, хотя и видел нарастающий пиздец. Но даже мне за два года стало совсем некомфортно, а в последние месяцы я думаю о том, что нужно либо сменить работу, либо эмигрировать. Хотя с точки зрения бытового комфорта мало что поменялось, психологически стало тяжелее.
Мне не нравится, когда лезут в трусы. Я не любитель гей-клубов, шумных компаний, но я хочу иметь возможность туда сходить. Когда меня ее лишают, мне некомфортно. Ладно еще я живу в городе-миллионнике: людей много, всегда есть где и пообщаться, и выпить, и потрахаться. Но родом я из маленького города. Не представляю: что в нынешних условиях, когда блокируют все сайты, где есть хоть какая-то информация о гомосексуальности, делать тем детям из провинции, которые только задаются вопросом о собственной сексуальности?
Но думать об уходе с этой работы я начал не после принятия гомофобных законов, а после выборов президента. Хотя я уже больше 10 лет во всем этом говне варюсь, но эти выборы были первые, когда не было ни наблюдения, ничего. Делай что хочешь.
Я впервые работал в избирательной комиссии. Сам я за Путина не голосовал, унес с собой бюллетень. Но я был уверен, что среди окружающих меня людей число тех, кто поддерживает Путина, столь велико, что обеспечить его результат на выборах будет легко. Но оказалось, что все не так. На моем участке за него проголосовало меньше 50%. Остальное нарисовал председатель комиссии: переписал протокол.
Мне казалось, что народ совсем победобесием страдает. Оказалось, что только половина. Но чтобы сделать вид, что их много, система готова делать все что угодно. Эта безнадежность — когда у значительной части людей есть запрос на перемены, но система этот запрос перемалывает — меня и подкосила.
Сам я в фальсификации участия не принимал. Просто не мешал. Наверное, именно здесь для меня проходит этическая черта. Несмотря на внутренний конфликт, думаю, я мог бы всю жизнь проработать на службе у гомофобного государства — при условии если самому не придется участвовать в чем-то гомофобном.
Молодость-то проходит
Один мой друг-гей после начала войны стал заниматься спортом шесть дней в неделю, чтобы не было времени ни о чем думать. По ощущению люди вокруг меня стали больше пить и употреблять наркотики. Всегда, когда есть внешняя угроза, выбираешь что-то важное, а остальное стараешься не замечать. Я вот пытаюсь сконцентрировать свою жизнь вокруг личного счастья. Когда у меня были постоянные отношения, я жил целиком в них и мне было вообще все равно, что происходит.
Среди мужчин, с которыми я строил отношения, были люди, чья степень участия в государственной политике намного больше, чем моя. Даже те, кто содействовал появлению гомофобных законов. Но меня это не смущало. Потому что влюбляешься в людей не только из-за того, какие ценности они разделяют. Я встречался и с человеком, который был женат, обманывал жену — наверное, это тоже неправильно, но это жизнь. Внутренний конфликт есть, но живем-то мы здесь и сейчас.
Друзья говорят мне: «Надо бросать госслужбу, рубить хвост целиком». Но это очень тяжело: я потратил на то, чтобы построить эту карьеру, 10 лет своей жизни. Недавно я пытался искать работу вне государственного сектора, но ничего подходящего не нашел. Чувствую, что нахожусь в каком-то болоте, из которого не вылезти. А молодость-то проходит. Не хочу спустя 10 лет стать настолько двуличным: ходить с мальчиками в кафе, а потом сидеть и с умным видом рассказывать про зет-фашизм. Вы либо не ебитесь, либо крестик снимите.
Да, мне некомфортно, да, у меня этический конфликт. Но и за границей-то меня не особо ждут. Путинский чиновник в Европе нахер никому не нужен. Я сам себя в этот капкан загнал и сам из него пытаюсь вылезти, чтоб ногу не раздавило.
