«Золотая пальмовая ветвь» 77-го Каннского кинофестиваля досталась фильму Шона Бейкера «Анора», главные мужские роли в котором сыграли российские артисты Марк Эйдельштейн и Юра Борисов, а второстепенные — Алексей Серебряков и Дарья Екамасова. Американский фильм американского режиссера оказался более «русским», чем англоязычный «Лимонов» Кирилла Серебренникова, где политика и писателя сыграл Бен Уишоу. Кинокритик Зинаида Пронченко специально для «Холода» рассказывает об обеих картинах, а также других главных премьерах, завершившегося главного киносмотра планеты.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
У Греты Гервиг, возглавлявшей на 77-м Каннском кинофестивале жюри, был выбор между искусством и политикой. За первое отвечал транс-мюзикл патриарха французского кинематографа Жака Одиара «Эмилия Перес», за второе — декларация либеральных ценностей «Семя священной смоковницы» иранца Мохаммада Расулофа.
Увы, икона американского инди-кино, в прошлом году переквалифицировавшаяся в авторку псевдо-феминистских блокбастеров («Барби»), решила осчастливить своего соотечественника Шона Бейкера. Режиссера, выросшего в той же нью-йоркской песочнице упертых демократов, беспокоящихся о судьбах простых людей, которым все тяжелее преследовать мечту о личном обогащении в условиях тяжелейшего кризиса капиталистического жанра.
В недавней колонке для журнала Cahiers du cinéma продюсер большинства подобных инди-картин Грэм Суон популярно объясняет решение Греты Гервиг: стремительное обнищание в США среднего класса — основного потребителя и по касательной спонсора инди-проектов; а также глобальный упадок кинотеатрального проката.
В этом контексте речь Шона Бейкера на церемонии закрытия уже не кажется столь оторванной от геополитической реальности. Режиссер упомянул в своем спиче не только секс-работников и работниц, которым, собственно, посвящена картина, но и плачевное состояние кинотеатров, лишившихся еще в эпоху ковида последних зрителей.
Для Франции это, кстати, тема актуальная: на родине кино трепетно следят за условиями его просмотра, всячески субсидируют залы, плавно превращающиеся в руины. Впрочем, на фоне двух войн и не прекращающей свирепствовать диктатуры аятолл в Иране, соображения Бейкера прозвучали чересчур наивно: режиссер надеется на мир во всем мире — дай бог, искусство, якобы объединяющее людей, сможет остановить Владимира Путина или огонь в секторе Газа.
С другой стороны, невыносимо наивен (если не попросту глуп) и сам фильм «Анора», слишком многословно повествующий о приключениях стриптизерши с Брайтон-Бич, поверившей в чувства капризного сына русского олигарха. Ее метания по Бруклину под мелодии группы «Тату» — от ресторана «Татьяна» до магазина соболиных шуб — имеют своей целью не только рассмешить публику особенностями постсоветской охоты на состоятельных мужчин, но и романтизацию загадочной русской души.
Оную в привычной для себя манере олицетворяет артист Юра Борисов, успешно пародирующий Данилу Багрова. Тот, как мы никогда не забудем, даже если бы хотели, подходил к вопросам обольщения довольно топорно, ограничиваясь в качестве прелюдии фразой: «Да ладно, че ты».
Эти смешные русские, а также армяне и узбеки старательно исполняют гэги с бородой: пьют водку, прикладывают к ушибам пельмени, мастерски матерятся, готовы ради ближнего на все. Колониальная оптика или все тот же феминизм? Бейкер не вдается в идеологические нюансы — для него люди в кадре прежде всего маргиналы par excellence, в силу своего скромного финансового положения морально превосходящие любого успешного янки.
Пока стриптизерши будут оголяться, а гопники с Брайтон-Бич без дела шататься, Бейкер не перестанет снимать свое социалистическое по духу кино об Акакии Акакиевиче, у которого рвут из рук доставшуюся ценой невероятных унижений шубу с благородной проседью. В общем, «добры» надо говорить добрее, желательно с карикатурным славянским акцентом.
Что касается «Эмилии Перес», поразившей сердца каннской публики масштабом творческих амбиций, то она не осталась совсем без наград. Как когда-то Звягинцев со своею «Нелюбовью», уже представлявшей «Золотую ветвь» у себя на каминной полке, Одиар вынужден был в последний момент довольствоваться второстепенными наградами: призом жюри и хрусталем за лучшую женскую роль, а точнее, роли.
В «Эмилии Перес» Зои Салдана блестяще сыграла фиксера барона мексиканского наркокартеля, а роль его жены исполнила с неожиданной глубиной Селена Гомес. Самого Манитас изобразила трансгендерная актриса Карлос Гаскон.
По сюжету ее герой, свирепый убийца и драгдилер, решает наконец реализовать мечту детства, а именно сменить пол. Однако ему придется на собственном примере убедиться в правоте поговорки «от себя не убежишь», и патриархальные рефлексы ближе к финалу этой монументальной красочной фрески берут над «Манитасом» верх, уничтожая то хорошее, что он успел создать в новом обличье.
Безумную идею испаноязычного феминистского мюзикла Одиар вынашивал много лет. Зная историю режиссера, не лишним будет предположить, что «Эмилия Перес» довольно автобиографична и в этой картине автор пытается изжить в себе путем творчества эдипов комплекс — отношения Одиара с отцом, мэтром мизогинного кино 1960-х, проходят красной строкой через всю фильмографию режиссера. Убить отца невозможно, зато вполне реально до неузнаваемости изменить себя… по крайней мере Эмилия попыталась.
Иранское «Семя священной смоковницы», напротив, — высказывание абсолютно прямолинейное, силу которого лишь умалили бы эстетические изыски. Это абсолютно традиционная картина, местами даже сваливающаяся в клише, но упорно, до последних минут настаивающая на своем: народ Ирана (как и России) находится в заложниках у режима, неужели мир оставит их погибать в изоляции?! Действие разворачивается на фоне протестов двухлетней давности в Тегеране, спровоцированных трагической смертью Махсы Амини в полицейском участке.
Главный герой работает следователем в прокуратуре, во имя Аллаха подписывает, не глядя, смертные приговоры, а в это время его собственные дочери ратуют за свободу, равенство и сестринство на баррикадах. Конфликт поколений закономерно выливается в последний бой добра и зла на примере одной несчастной семьи. К сожалению, страдания иранских женщин не так важны для Греты Гервиг, как мучения бруклинских стриптизерш, хотя и тем за несладко замужем за русскими.
«Гран-при» Канн (вторая по значимости награда) досталось фильму «Все, что мы представляем как свет» — игровому дебюту режиссерки из Индии Паялы Кападиа, очень личной и лирической истории трех медсестер из Мумбаи, тихо и грациозно сопротивляющихся кастовому обществу.
Бэкграунд Кападиа дает о себе знать: фикшн тут чередуется с документальными кадрами и все это под удивительную музыку эфиопской монахини, придающую фильму отчетливый привкус 1960-х. Что-то подобное снимал Риветт или, например, Марлен Хуциев. Европейцы с американцами давно утратили необходимое для «новой волны» целомудрие, а Кападиа без доли пошлости реконструирует атмосферу славной для кинематографа эпохи.
За режиссуру жюри отметило португальского автора Мигеля Гомеша, представившего на Круазетт меланхоличную картину «Гранд-тур» — о путешествии по Азии начала ХХ века двух англичан, которые, как водится, бегут не от цивилизации, а от правды жизни, в их случае напрочь лишенной смысла. «Гранд-тур» — это упражнение в настоящей синефилии, все реже попадающей в Каннах в основной конкурс.
Приз за лучший сценарии ушел француженке Корали Фража, попытавшейся повторить успех своей соотечественницы Жюлии Дюкурно, выигравшей в 2021 главный приз за прогрессивный боди-хоррор «Титан». В «Веществе» в центре сюжета две женщины — одна стареющая телезвезда, сыгранная с неожиданной свежестью Деми Мур, другая — родившаяся из ее тела путем химических экспериментов более молодая версия себя нелюбимой, карикатурно исполненная Маргарет Куэлли. Все смыслы «Вещества» лежат на поверхности грудей и ягодиц, по-прежнему продолжающих быть исключительно женским делом.
Награда за мужскую роль отправилась в Лос-Анджелес к не посетившему церемонию Джесси Племонсу. Его аж тремя амплуа побаловал главный абсурдист современности Йоргос Лантимос в своей новой картине «Виды доброты», этакой версии «Криминального чтива» с той лишь разницей, что герои совершенно не заботятся о деньгах, а власть понимают как непрекращающийся абьюз близких, ибо по-настоящему хороших людей сегодня не существует.
Нашумевшая среди русскоязычной аудитории биография Эдуарда Лимонова («Лимонов, баллада об Эдичке»), срежиссированная завсегдатаем Канн Кириллом Серебренниковым, предсказуемо разочаровала и поклонников великого русского писателя и противников великорусского фашиста. Как обычно, Серебренников выбрал примат политкорректности над смыслом и формой, малодушно редуцировав своего героя до стонущего от неразделенной любви мужчины, от которого ушла жена.
К Чайковскому пришла, от Лимонова ушла, никакой другой оптики, кроме сексуальной, Серебренников и на этот раз не придумал.
Таким образом в Каннах победила несуществующая в реальности международная дружба. Об отмене отмены (русских, разумеется) говорить смешно: триумф Юры Борисова, Алексея Серебрякова или Марка Эйдельштейна, сыгравших в «Аноре», совершенно не означает возвращение русской культуры в западный контекст.
Русскую водку пили на Лазурном берегу все два с половиной года войны, доброжелательные шутки про русских все это время рассказывали и местные, и любые другие таксисты. Зато совершенно точно произошла отмена войны — всякой: пить водку и шутить сегодня стремятся, как никогда раньше. Хотелось в этом кого-то обвинить — Грету Гервиг или «мировое правительство», — но жизнь есть жизнь, она продолжается, это надо принять как данность.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
