Идея коллективной вины архаична и напоминает средневековые магические практики, считает Саша Старость — художница, музыкант, активистка, основательница движения «Психоактивно», выступающего за просвещение в области психиатрии и психического здоровья. По ее мнению, только вырвавшись за пределы военной повестки, человек может эффективно противостоять войне и насилию. По просьбе «Холода» она объясняет этот парадокс.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
В Средние века существовала такая душеспасительная и развлекательная практика — флагелляция. Исполнялась она обычно в период разнообразных моровых поветрий, неудачных военных кампаний, засух и других проявлений кары господней.
Выглядело это примерно так: некоторое количество людей, одетых в легкомысленные полотняные кальсоны брэ, собирались на городской площади или в церкви и неумеренно истязали себя плетьми. Плетка рекомендовалась треххвостая, в каждый узел хвоста вставлялся шип или гвоздь, и поехали.
Флагелляцию придумали францисканцы в целях усмирения плоти и искупления грехов. В ΧΙΙΙ веке их лидер Франциск Ассизский в соответствии с распространенной в католичестве идеей о пользе аскетического бытия и умерщвления плоти являл народу чудеса смирения: например, ходил нагишом, питался сеном и чертополохом, подвергал себя побоям. Спустя некоторое время парады «унылых флагеллянтов» стали обыкновенным делом на улицах средневековой Европы.
Если серьезно, то основных причин популярности самобичевания несколько.
Во-первых, это попытка обрести контроль над миром, который отдельный маленький человек контролировать не способен. Потеря контроля довольно типична, если имеешь дело с эпидемиями, военными кампаниями, которые начинают и заканчивают ради собственных целей ваши феодалы, и прочими большими историческими событиями.
Во-вторых, это почти магическое восприятие происходящего как спущенного сверху, произошедшего вопреки, под влиянием каких-то полузагадочных или по крайней мере непознаваемых обстоятельств.
В-третьих, это, конечно, облегчающая существование идея греха как эссенциальной категории. При таком раскладе любая беда — наказание Божье, а лучший способ ее от себя отвратить — коллективно или индивидуально раскаяться. Насколько хорошо среднестатистический флагеллянт, охваченный коллективным порывом, понимает, в чем раскаивается, — другой вопрос. Некоторые исследователи самобичевателей иногда относят их к одному из видов психических эпидемий, а в психической эпидемии рациональный аспект — не главное. Главное — общее настроение и коллективное действие.
При чем тут, казалось бы, Россия? При всем. Даже обожаемая Екатерина Шульман утверждает, что modus operandi современного российского государства — это «бунт против часовой стрелки». Государство настаивает, что оно защищает и возрождает память предков и традиционные ценности, оно обожает архаические практики. И вот, с одной стороны, у нас начались захватнические войны аккурат по завершению пандемии, с другой — прогрессивная общественность занимается флагелляцией на все социальные сети. Люди с удовольствием себя батогами бьют. Я с людьми много работаю и вижу это постоянно.
Причины, в общем-то, понятны. Полномасштабная война идет уже почти год, но для российской оппозиции она по-прежнему остается явлением неожиданным и абсурдным. Сначала у нас был сантимент про «в это нельзя поверить» и «как так получилось?» — довольно типичный для существования в стране, в которой политика практически расположилась в сфере оккультного: ее умом нельзя понять, аршином не измерить, предсказать действия власть предержащих даже политологам не всегда удается.
Но вообще-то, российская политическая элита в последние годы делает ровно то, что обещает. Обещала реконструкцию и собирательство земель — вот тебе, пожалуйста. Обещала скрепы — поддала. Разрыв скорее проходит по линии ожиданий «прогрессивного сообщества», которое находится у нас в положении попаданца: вчера мы спали в своей кровати, в XXI веке, а сегодня проснулись в раю попов и полицейских с деревянным мечом в руке. И с этим деревянным мечом нас отправляют на войну в соседнюю страну: красть стиральные машины и убивать людей. Мы, конечно, удивляемся, потому что слишком долго думали, что стратегии российского государства — это какая-то хитрая игра, нацеленная прежде всего на внешнего наблюдателя. Ядерная дубина же нужна не для того, чтобы ее использовать, а для того, чтобы ею трясти, правда?
Короче, пока общество недоумевает и стенает, происходят события в Буче и Ирпене. И здесь уже мы коллективно постигаем, кто и что именно делает на этой войне. Оказывается, что чудовищные вещи делаем мы — в смысле, коллективные «мы».
С этим мозг не справляется. Во-первых, многие из нас все-таки никого не убивали. Многие даже за Путина не голосовали. Некоторые даже сидели в спецприемниках за убеждения. Но катастрофа все равно произошла, и она пробуждает в нас это по-настоящему традиционное ощущение эссенциального и непознаваемого греха. В итоге попаданцы больше не верят, что вернутся домой, и интернализируют соответствующий духу времени подход — они становятся флагеллянтами.
Концепция современного отечественного флагеллянства простая: российский паспорт — это эссенциальный грех. От него не освобождают ни прошлые деяния, ни политические убеждения, ни помощь пострадавшей стороне. Нет в стране человека, который никаким образом не замарался бы об эту самую «русскость», имперскость — один шутку пошутил, другой слишком долго успокаивал, что войны не будет, третий до начала полномасштабного вторжения не мечтал о развале России. Всякое действие, совершенное человеком с бордовым паспортом, помечено тенью греха.
Вот, например, мы жили при Путине. Как жили, зачем жили — это все имело значение до войны, когда существовало индивидуальное. После 24 февраля мы думаем по-другому: жили же, не умирали, а значит, пассивно поддерживали. Идея «пассивной поддержки» популярна во многих критических теориях, рассматривающих социальные проблемы. Только ли активный противник условного социального зла может считаться хорошим человеком? Можно ли не любить Путина и не быть активистом? Где заканчивается пассивное несогласие и начинается действие и что из этого дает нам пропуск на небо?
В принципе, это все вопрос веры, убеждений и частного выбора. Пассивное несогласие в личных целях и интересах, даже благородных, позволительно в условиях, в которых отдельная человеческая жизнь, ее чаяния и устремления рассматриваются как ценность. Короче, это спокойный мир без высших целей, на алтарь которых себя необходимо положить. Мы в таком мире больше не живем и теперь пытаемся разобраться, насколько мы в этом виноваты.
Разбираемся, по законам больших исторических событий, через самобичевание.
Здесь уже все сошлось: принадлежность к коллективному эгрегору вины, с которой непонятно, что делать; представление о каре, которая обрушивается на головы грешников; полное отсутствие субъектности, которое в нас сначала взращивало государство, а теперь с удовольствием поддерживает весь мир, да и мы сами. Вот и лупим себя что есть мочи в надежде, что наше раскаяние будет заметно и чудо произойдет. Нас, может быть, даже пожалеют немного, а этого все равно каждому человеку хочется. Человеку не очень хочется быть людоедом в глазах окружающих, и россияне бьют себя, конечно, еще и из этих, эгоистичных в сущности соображений.
Вообще говоря, самобичевание — это такая форма акторства при полном отсутствии субъектности. Потому что если я себя признаю самым страшным грешником на земле — этого, с одной стороны, никак уже не исправить, а с другой — на мне огромная ответственность. Все из-за меня.
В этом и состоит основная проблема нарратива про то, что нужно плакать и каяться. Покаяние такого рода, по-моему, это абсолютная имитация действия, это ритуал. А, ритуализирясь, практика теряет смысл. В русскоязычном медиаполе это абсолютно очевидно: все посты о том, что россияне в Москве, Тбилиси, Ереване и по всем городам необъятного мира не так живут, не те лекции читают, не о том говорят и не об то травмируются. Что они отдыхают и празднуют праздники, что улыбаются иногда в то время, когда идет война. Какая именно у этого альтернатива? Как непрестанное посыпание головы пеплом остановит войну и что вообще оно может вам дать, кроме чувства собственной важности и огромной травмы? Зачем вам нужна травма тогда, когда вместо того, чтобы ретроспективно оплакивать жизненные выборы, нужно совершать действия?
Я активистка и каждый день работаю с травмированными людьми: солдатскими матерями, выгоревшими волонтерами, людьми с расстройствами, которые в обострении машут руками, пытаясь закрыть собой брешь во всех возможных сервисах и Помочь Как Можно Большему Количеству Людей. Многие из них между делом еще и пытаются самобичеваться. Другие приходят в нашу службу психологической поддержки поинтересоваться, как быть: чтобы работать, нужно хотя бы иногда отпускать себя, переключать внимание, переставать себя винить, но в этический кодекс это не вписывается.
Короче, люди очень хотят быть хорошими. Не «хорошими русскими», просто хорошими. Они действительно страдают, действительно сопереживают. У них это все по-настоящему, наблюдение за чужими страданиями их убивает. А им еще при каждом удобном случае напоминают, что умирать на этой горе правильно, ведь Путин решил уничтожить украинцев. Умрите и вы, чисто для равновесия.
Логика в этом, конечно, есть, но она снова какая-то очень архаичная. Типа, око за око, зуб за зуб. Если это мир, в котором нам придется теперь жить, то не вопрос, конечно. Но если мы боремся за другое будущее и поэтому пытаемся остановить войну, уничтожить диктатуру, помочь ближнему, то что-то здесь не складывается.
Недавно на терапевтичесокой сессии для волонтеров ПВР (пункт временного размещения. — Прим. «Холода») психолог заметила, что только спустя три месяца политически активные люди разрешили себе упоминать что-либо, кроме войны, в социальных сетях, и, парадоксально, для многих этот момент ознаменовал возвращение работоспособности. Потому что фокус внимания хоть немного переключился, мозг адаптировался к новым условиям и принял их, перестал существовать в этой бесконечно натянутой минуте.
Это хорошо. Вы не стали мразью после этого. Вы, скорее всего, обрели ресурс и теперь будете спасать мир еще продуктивнее.
Значит, группы поддержки, которые курирует такой усталый и мало приспособленный к актам альтруизма человек, как я, скоро станут вам не так сильно нужны. И я буду наконец свободна. Если, конечно, вам на глаза не попадется пост о том, что вы должны срочно на световой скорости вернуться в травму, потому что только ежесекундным страданием и многократными аутофлагелляциями вы можете оправдать свое существование.
Это красиво, если вы собираетесь попасть в рай. Но в рай никто вас не пустит, потому что как минимум чревоугодию вы не раз предавались. И не спрашивайте, откуда я знаю.
Если уж вам так нравится идея массового психоза, что отказываться от нее вы никак не хотите, давайте передвигаться от коллективного самобичевания хотя бы к эпидемиям пляски.
Если серьезно — российское государство действительно воюет со временем, оно распространяет архаику как заразу повсюду, куда суется. Но у нас же должна быть хоть какая-то прогрессивная общественность, которая обеспечит эпоху возрождения, пусть и в отдаленной перспективе. Если прямо сейчас мы все интернализируем архаический мир и примемся жить по его законам, то никакая смена власти не поможет нам разобраться с проблемой. Потому что какая разница, добрый царь на престоле или злой, если есть царь, престол и толпы флагеллянтов.
А я, как поется в песне группы «Утро над Вавилоном», «не хочу жить как мой предок и умирать как предок». И вам не советую.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
